Александр Терещенко - Быт русского народа. Часть 5. Простонародные обряды Страница 13

Перелет-трава, или летающая трава, имеет силу переноситься с места на место, и кто успеет сорвать цветок, тот будет счастлив всю жизнь. Цвет перелета состоит из радужных красок и ночной порою блестит, как звездочка.

Иван-да-марья. Кто хочет ускакать от погони или лететь молодецки на кляче, тот носи при себе цветок ивана-да-марьи. Иные дают пить сок, выжатый из этого цветка, чтобы возвратить слух или потерянный ум.

Будяг-чертополох. Из стебля какой-нибудь травы делают вилочки и пришпиливают ими чертополох к земле, говоря: если сгонишь червей с моей скотины, то отпущу тебя.

Подорожник (plantago latifolia, Lin.) Натри ноги подорожником и никогда не устанешь, ходя пешком.

Лопушок. Кто хочет воровать ночью, чтобы даже и собаки не лаяли, надобно носить лопушок с собою.

Купаленку (trollius europaeus), медвежье ушко fverbascum) и богатенку (erigeron acre) ищут новгородские поселяне в лесу и ими украшают внутреннее <убранство> своих изб (стены и образа) и загадывают, кому как долго жить на свете. Чей цветок в избе завянет прежде, тому умереть в тот год или быть хворым.

Чернобыльник отрывают простолюдины с особыми заговорами. Корень его стараются найти под земляным углем. Корень и уголь, по мнению народа, исцеляют падучие болезни и черную немочь.

Лютик, в простонародье купальница, собираемая перед днем Аграфены и употребляемая в банях для изгнания нечистот, известна еще под именем лютого корня и лютой травы; их собирают накануне Купалы, и слывут целебными.

Архилин растет при большой реке и был известен только нашим предкам. О нем они оставили следующее известие: кто рвет его в день Иоанна Крестителя через золотую или серебряную гривну и носит при себе, тот не будет бояться ни злого человека, ни еретика, ни дьявола.

Муравьиное масло. Оно вынимается из муравьев и сливается в стеклянную посуду; употребляется как целебное средство от многих недугов. Муравейники и его сок предписываются самими врачами как лучшее средство от ревматических болезней.

Медяница, или куриная слепота. По мнению народа, она срывается невидимой рукою и знахарями; наводит мертвый сон на того, кто держит ее при себе, потому мстительные суеверы дают пить из нее отвар. Думают еще, что она лишает зрения, кто ее положит себе под голову. Некоторые утверждают, что медяница вырастает из гниения зловредных гадов, что она растет слепою, получает зрение только в Иванов день и, когда увидит человека или другое животное, тогда бросается на него стрелою и пробивает его насквозь.

В одной сербской песне объяснены семь чародейских трав, которые производят чудесное действие, но примеча-тельнейшие из них суть трава колопер (канупер) и любисток (заря).

Первая испытывает верность женщин, а вторая внушает им постоянную любовь. Вот исчисление свойств трав:

Милолица, да ее милуемо,Колоперо, да ме не атера;Любицице, да ме свагда люби;Каранфила, да ее не каралю;[33]Чубра цветя, да ме добро чува;Боснока, да м'не смете ока;А невена, да му срце вене.Самдокаса и околочена'.

Петров крест, который так назван потому, что корень его имеет вид креста и собирают его под Петров день. Он употребляется для отыскивания кладов, и тот человек, который носит его при себе, бывает счастлив всю жизнь.

Растет еще какая-то безыменная трава, которую знают одни только чародеи и ведьмы, но они скрывают ее от людей. Свойство этой травы: кто носит ее при себе, тот знает мысли каждого, где бы он ни находился, даже предугадывает, кто что замышляет.

Из собранных сведений о Купале видно, что празднество его сопровождалось зажиганием огней, перескакиванием через огонь, купанием и собиранием целебных и предохранительных трав.

Когда в. к. Владимир I хотел окрестить в один день славяно-русский мир, тогда предки наши не могли покинуть вдруг своих поверий и к понятиям христианским присоединили свои суеверные, еще сильно тогда господствовавшие. Это есть одна их главнейших причин, почему во всей Европе и во всех тех местах, где силой вводили евангельское слово, противоставляли силе силу и охотно оставались при старых верованиях, как бы они ни были ложны, потому единственно, что так чтили их отцы и праотцы. «Неужели наши деды были столь глупы, — говорили проповедникам упорствовавшие в идолопоклонстве, — что они не знали, во что верили? Не хотим нововведений, не хотим новой веры! Наши боги хранили нас от всех бедствий, а вашего Бога мы еще не знаем». Таинственная природа увеличивала их рвение к поклонению небесным светилам и обыкновенным физическим явлениям, для них непостижимым. Сильный жар солнца в течение июня и июля, переход его через черту летнего равноденствия, созревание плодов, цветов и трав, особенно тех, которые собирались для врачевания; речные и здоровые воды, в коих купались расслабленные; утренняя и вечерняя росы, коею умывались для придания свежести лицу и облегчения головных болей, все это, приходилось в такое время, когда природа действовала целебно на все живущее. Посему немудрено, что наши[34] предки невольно изобрели особый праздник Купало, который впоследствии изменился значительно.

В иных местах Купало выходит из употребления, а в других едва уже известен как темная память по усопшим. В Малороссии, Белоруссии, Литве доселе в употреблении зажигание и скакание через огни, со свойственным им пением. В прежние времена самая Ивановская ночь была страшная и таинственная; с нею соединялись гадания венками, решавшими судьбу девиц, а теперь они служат для одной забавы; прежде оказывали Купале чествование, а теперь сжигают его как чучело.

VIII

ЯРИЛО

Остатки языческих празднеств так затемнены местными изменениями, что трудно добраться до их начала — к числу таковых принадлежит Ярило. В какое время он появился у нас? Какие оказывались ему почести? На это нельзя отвечать положительно. Известно только, что он сопровождался буйными веселостями в Костромской, Тверской, Нижегородской, Рязанской, Тамбовской и Воронежской губ., быть может, и во многих других местах. Во Всесвятское заговенье или во Всесвятское воскресенье его увеселение составляли кулачные забавы, игры и ярмарочные сходбища.

Слово Ярило созвучно по окончанию со многими иноземными словами: с санскритским ари, греческим арис, означающими враждебность. В песне «О полку Игоря» встречается название яр тур. Между иллирийскими и венедскими божествами находятся яр и Яровид. Тур у греков, скандинавов, финнов и славян был идеалом крепости и ярости. Если Ярило или Ерило производить от собственного его слова, то он выражает ярого, буйного. Некоторые думают, что Ярило — греческий Эрос, бог любви и страсти. Ярило, выражающий время ярости животных известен был у словаков, чехов и поляков под именем яр, который означает также зеленый и ранние посевы хлебов: яровой и ярина и соответствует животворной весне. Когда все растущее приходит в яр, т. е. покроется зеленью, тогда животные ярятся. Посему неудивительно, что Ярило праздновался в иных местах как животворная сила природы в Славонии, Богемии и Польше, а в других как предмет неукротимой страсти. Из всего этого заключить можно, что он соединял в себе свойства плодотворной силы. Откуда же он перешел в Россию и в какое время? Это вовсе неизвестно. Некоторые думают, что Ярило есть идол Ярун. Но из всех указаний на славянские божества мы не находим в их числе Яруна.[35]

Одно только местное чествование могло считать его своим божеством, и это подтверждается тем, что доселе в Костроме Всесвятское заговенье и гулянье называют яри-ловым. Из местных воспоминаний о нем удерживались там некоторые суеверные и языческие забавы, совершавшиеся в честь Ярилы. В Костроме отправляли еще погребение в честь Ярилы на Всесвятское заговенье. Там старик, одетый в изорванное платье, нес во гробе куклу Ярилы, которая изображала мужчину со всеми естественными его частями. Пьяные женщины провожали ее с рыданиями и потом зарывали в землю.

Я видел в Малороссии обряд, еще в юношеские мои годы, который обращал на себя особое внимание. После Всесвятского заговенья сходились пополудни женщины и казаки, чтобы погулять у шинка. Там они пели и плясали до вечерней поры, потом по захождении солнца выносили на улицу мужское соломенное чучело со всеми его естественными частями и клали во гроб. Развеселившиеся от спиртуозных паров женщины подходили к нему и рыдали: «Помер он! Помер!» Мужчины сходились на этот вопль, поднимали чучело, трясли и произносили: «Эге, баба не бреше! Бона знае, що ий солодче меду». Женщины продолжали вопить: «Який же вин був хороший, да який услужливый». Смотрели на него любострастно и говорили: «Не встане вин билыие! О, як же нам расставатися с тобою! И що за жизнь, коли нема тебе. Приподнимись хоть на часочек! Но вин не встае и не встане». После продолжительных и многообразных поговорок уносили чучело и хоронили. Погребение заключалось закускою и попойкою.