Александр Терещенко - Быт русского народа. Часть 5. Простонародные обряды Страница 14

Я видел в Малороссии обряд, еще в юношеские мои годы, который обращал на себя особое внимание. После Всесвятского заговенья сходились пополудни женщины и казаки, чтобы погулять у шинка. Там они пели и плясали до вечерней поры, потом по захождении солнца выносили на улицу мужское соломенное чучело со всеми его естественными частями и клали во гроб. Развеселившиеся от спиртуозных паров женщины подходили к нему и рыдали: «Помер он! Помер!» Мужчины сходились на этот вопль, поднимали чучело, трясли и произносили: «Эге, баба не бреше! Бона знае, що ий солодче меду». Женщины продолжали вопить: «Який же вин був хороший, да який услужливый». Смотрели на него любострастно и говорили: «Не встане вин билыие! О, як же нам расставатися с тобою! И що за жизнь, коли нема тебе. Приподнимись хоть на часочек! Но вин не встае и не встане». После продолжительных и многообразных поговорок уносили чучело и хоронили. Погребение заключалось закускою и попойкою.

В Галиче и Кинешме (Костромской губ.) молодые девушки и парни забавлялись некогда над упоенным стариком, представлявшим Ярилу, и в то время хороводные игры сопровождали их забавы; но каждая девушка не прежде вступала в хороводный круг, пока не отвесила поясного поклона старику Яриле. В Рязанской и Тамбовской губ. празднество Ярилы приходилось тоже в день всех святых или на другой день Петрова дня, во Владимире на Клязьме — в Троицын день, в Нижегородской губ. — июня 24, в день ярмарки".[36] В Твери оно начиналось в первое воскресенье после Петрова дня в Тресвятском саду на речке Лазуре. Молодые женщины, девушки и парни собирались сюда плясать бланжу под балалайку или торбан. Бланжа — особый танец, похожий на кадриль, и тут было раздолье влюбленным. Матери охотно отпускали своих дочерей на ярилино гулянье, как они говорили, поневеститься". Женихи высматривали невест, а невесты женихов, но, однако, происходили дурные последствия от поневестивания. Во время ярилиного разгула дозволялись обнимания, целования, совершавшиеся под ветвистыми деревьями, которые прикрывали таинственные ощущения. Против этого сильно восставали архиепископы Мефодий и Амвросий, и только их ревностию прекращены ярилины веселости. В Воронеже существовало долгое время народное игрище — Ярило (до 1763 г.). Оно совершалось перед заговеньем Петрова поста.

Там накануне ярилина игрища готовились закуски и праздничные одежды, и потом, с рассветом, двигались толпы за город на большую площадь, расположенную вне московской заставы. Молодые девушки наряжались одна другой лучше: красные чоботы (сапоги), разноцветная запаска с широкими рукавами, белая рубашка и пук разноцветных лент, вплетенных в косу, возвещали годовое и торжественное празднество. Молодцы также не упускали случая, чтобы выказать свои щегольские одежды. Пожилые и старые равно принимали участие в предстоявшем веселии. Торговцы заблаговременно разбивали на выгоне палатки и раскладывали на столах лакомства, игрушки и мелочные товары. Это веселие составляло смесь ярмарочного с шумным праздничным гуляньем. Песни, пляска и музыка сопровождали общее разгулье. Среди этих забав наряжали одного мужчину в пестрое платье, убирая его цветами и навешивая на него ленты и бубенчики; на голову его накладывали высокий бумажный, с петушиным султаном, колпак, который раскрашивался фантастическими изображениями; лицо его чернили или наводили румянами, в руки давали побрякушки и колотушку. Дети с барабанным боем возвещали Ярилово шествие. Толпа гулявших стекалась к этому зрелищу. Он преважно расхаживал на площади и плясал; к нему присоединялись другие плясуны, которые угощали его пряниками, маковиками, пирогами, одним словом, всем тем, что приносили для своего разгула. Когда все увлекалось веселием, тогда составляли произвольные игры; от них переходили к молодеческим[37] — к кулачным боям, которые весьма часто оканчивались смертоубийством. Епископ Тихон, называя эти забавы бесовскими, говорил, что был некогда древний истукан Ярило, что праздник в его еще время назывался игрищем, которое велось издавна, и что люди ожидали этого празднества, как годового торжества. Оно начиналось в середу или в пятницу по сошествии св. Духа и оканчивалось в первый понедельник. Тихон, епископ воронежский, искоренил этот обычай.

Во многих местах России совершаются поныне в день Всесвятского заговенья некоторые суеверные обряды и увеселения, и это подало многим повод думать, что эти игры, вероятно, суть остатки Ярилова игрища, называвшегося бесовским. В «Стоглаве» суеверные игры названы бесовскими потехами, но из них нельзя заключить, чтобы они относились к Яриле. Церковь называла все то бесовским, беззаконным, скаредным, что было противно христианским постановлениям и чистоте нравственной.[38]

IX

ОБЖИНКИ

Обыкновение совершать празднество при созревании хлеба было во всех странах света, древнего и нового. Наши предки славяне, когда сделались земледельческим народом, соблюдали долгое время жатвенные обряды и даже отправляли их с торжественными угощениями, особенно во время уборки хлеба. Доселе остались следы этих обычаев, и это доказывается тем, что поныне во многих местах во время и после жатвы приносят в церковь для освящения первые снопы и печеный хлеб от первого умолота, первые соты меда и первые созрелые плоды. В Малороссии делают при этом случае кутью из риса, которую украшают цветами и благоухающими травами и приносят ее в церковь для освящения с плодами и медом. Во всех тех местах, где занимаются разведением пчел, вменяется обычаем в обязанность, чтобы каждому хозяину приносить в церковь первые медовые соты. То время, в которое собирают там мед, называется пасычным и пасиковым.

Арконские славяне по уборке хлеба приносили жертвы в честь Святовида. В день его праздника народ толпился у ворот и вокруг ограды храма Святовида. Верховный жрец закалывал одного из домашних животных и преподавал наставление народу. На другой день отворялись двери храма, и народу показывали рог Святовидов. Если меда убыло в нем в течение года, то предсказывали будущий неурожай и собирали запасы на следующий год. Затем жрец выливал остаток меда к ногам истукана и снова наполнял рог. После приносили испеченный пирог в рост человеческий.[39] Жрец, став за пирог, спрашивал у народа: «Видит ли его? Если народ отвечал, что его не видит, то жрец изъявлял желание, чтобы и в будущем году он мог укрыться за пирогом — это значило пожелание лучшего урожая. Жрец снова поучал народ; потом наступало пиршество и всякого рода забавы, в коих умеренность и воздержание почитались стыдом.

В Белоруссии освящались после жнива хлевы, гумно и поля. Еще в конце XVI в. (1581 г.) совершались там многие языческие обряды. Один современный писатель, бывший свидетель зажнивных обыкновений, передал нам известие. В день Георгия осеннего (ноября 26) обитатели в Поруссии (нынешней Пруссии), Самогиции, Литве, Белоруссии и Лиф-, ляндии приносили жертвы богу Пергрубию (Pergrubium), коего считали покровителем цветов, растений и хлебородия. Жрец, называемый Вуршайтен (Vurschayten), держа в правой руке чашу, наполненную вином, обращался к божеству от имени благодетельных духов, возносил его похвалами и говорил: «Ты изгоняешь зиму и возвращаешь нам радостную весну. Поля и сады, рощи и леса зеленеют по твоей воле». По окончании хвалебного пения, брал зубами чашу, выпивал из нее вино и бросал сосуд через свою голову на землю. Потом он поднимал его с земли, наполнял вновь вином, давал всем присутствующим пить по порядку, и тогда все пели хвалебные песни в честь Пергрубия. В заключение пировали целый день и забавлялись хороводами. По созревании на полях хлеба земледельцы собирались приносить жертву тому же Пергрубию, и это время называлось у белоруссов зажинками, т. е. началом жатвы. По совершении жертвоприношения всякий осматривал жертву и приглашал к себе на помощь соседей или кого-либо другого. С окончанием жатвы отправляли торжественное благодарение в честь ожинок, состоявшее в жертвоприношении хлебных колосьев. У поруссов приносили козла и жгли еще на жертвенниках янтарь. Там народ, приведя в житницу козла, убивал его. Вуршайтен возлагал обе руки на жертву[40] и взывал к покровительствующим богам, как бы присутствующим в житнице. По воззвании поднимали козла вверх и в таком положении держали его в продолжение пения; потом опускали его на землю. Тогда жрец произносил народу поучение и советовал старшинам соблюдать этот обычай впредь с должным благочестием и потом кровью убитой жертвы окроплял собрание. Мясо отдавалось женщинам, которые варили в той же житнице. В это время мужчины готовили из крупичатой муки лепешки, которые не сажали в печь, но, став вокруг очага, перебрасывали их через огонь, пока они не иссушивались. К приготовленному пиру собирались все, день и ночь проводили в забавах и пении. На другой день рано утром выходили за город, на то место, где пировали, и остатки загребали осторожно, чтобы ни птицы, ни звери не пожирали их. По возвращении домой каждый снова повторял свой праздник.