Ирина Ясина - История болезни. В попытках быть счастливой Страница 14

В конце лета я чуть было не стала политиком. После того как магический Кремль забраковал партии СПС Володю Рыжкова в качестве третьего номера в федеральном предвыборном списке, быть этим третьим номером предложили мне. Позвонил, собственно, Гайдар. Отказать которому невозможно.

Сил у меня было немного, но я же заводная! Папа был “за”, мама и неулыбчивый муж – “против”, а я сама страшно сомневалась. Про то, что политика – грязное дело, мне не раз рассказывали старшие товарищи плюс собственный жизненный опыт. Ну а бороться за права? Либерализм, если он настоящий, подразумевает уважение к мнению любых меньшинств. А я ведь по своим убеждениям либерал… Вот и займусь.

От момента моего согласия до звонка Чубайса прошло несколько дней. Формулировок не помню, но смысл был в том, что моя личность таинственных вершителей политических судеб тоже не устроила. “Она – человек Ходорковского. Сунется – посадим”, – прозвучало откуда-то сверху.

– Может, и просто пугают, но грех такой я на себя не возьму, – резюмировал Анатолий Борисович.

2008

Все в моей жизни было упорядоченно и спокойно. Душа не рвалась никуда. Так случилось, что я слишком рано, где-то около сорока пяти лет, поняла обреченность ранней беспомощности. Смирилась с беспомощностью. Спасала мой душевный покой смерть тех желаний, которые всегда свойственны моему паспортному возрасту. Они, желания, больше не появлялись, не тревожили меня, и я, соответственно, не страдала от невозможности их реализовать. Помните замечательную песню из фильма “Служебный роман”?

Смерть желаний, годы и невзгоды,

С каждым днем все непосильней кладь…

Годов мне было по-прежнему не много, но старость, время, когда ты уже уговорила себя, что больше ничего не хочешь, либо на самом деле успокоилась, уже наступила. Не хотелось новых нарядов, не хотелось нравиться мужчинам, не хотелось простых и обычных человеческих наслаждений. Да и какие обычные телесные радости мне оставались, когда встать самой со стула и пересесть в кресло становилось все труднее? Я начала привыкать относиться к своему телу как к манекену Тело не дарило мне удовольствий. Все удовольствия приходили ко мне через мозг. Только работа, театр, кино, книги, музыка. Вообще-то много! И люди. Люди – главное. Хотя я все еще хорошо помнила, что такое мышечная радость, когда ты проехала летним днем километров двадцать на горном велосипеде. Переключая скорости на руле большим пальцем левой руки, чтобы крутилось все быстро-быстро. Колеса и километры. И так приятно заноют ноги…

Это воспоминание про велосипед мне очень пригодилось. Замечательная женщина и мой любимый писатель Людмила Улицкая затеяла “Детский проект”. Назвала его “Другой, другие, о других… ”. Официально можно сказать, что она озаботилась созданием для подрощенных детей и ранних подростков книжек, которые бы воспитывали бы в 10– и 12-летних толерантное отношение к непохожим на них самих – инвалидам, людям иных культур. К другим праздникам, пище, к другому отношению к рождению и смерти. А говоря проще, Люся решила найти умных авторов и предложить им написать книжки, которые умный учитель или родитель сумеет подсунуть своему чаду. Короче, автором книжки про инвалидов Люся предложила быть мне. Я, особо не подумав, согласилась. Хотя я не мастер писать что-то длиннее трех страниц. В студенчестве девяносто страниц диплома, а потом сто двадцать кандидатской были для меня настоящей мукой. Но согласилась. Дальше началось обычное откладывание дела, которое не горит. Это же не колонка в газете, у которой есть дедлайн для сдачи. Так было и с моей детской книжкой. Я никак не могла начать! Было впору сбрасывать с мобильного звонки Люси – так неудобно, как провинившийся подросток, я себя чувствовала. Не знаю, когда бы я засела за книжку, если бы не стечение обстоятельств. Собственно, начинается книжка с того, что мальчик Кирилл рассекает по проселочной дороге на новеньком велосипеде. С правой стороны на руле у него тормоз, с левой – переключение скоростей. Дальше по сюжету Кирилл попадает в катастрофу, ломает уйму костей и на какое-то время оказывается в шкуре инвалида. Путешествуя по больницам, он заводит кучу дружков-инвалидов, понимает, что они классные ребята и т. д. Первую фразу я написала в январе, сразу после Нового года. И при обстоятельствах, совершенно напоминающих какую-нибудь Агату Кристи. Благодаря им книжечку я закончила за пять дней.

Обстоятельства такие. Мы с моим неулыбчивым спутником давно мечтали поехать в Рим. Но не с туристической группой, не бегом, а недели на две. Посмотреть памятники, музеи. Спокойно пожить в каком-нибудь маленьком отеле или, если получится, снять квартиру. Для отдыха найти две недели в году при нашей занятости можно только дважды. Либо после Нового года, либо в августе. В августе в Италии, вестимо, очень жарко, а наша Ира вследствие своих болячек жару не переносит. Значит – январь. И вот мы поселяемся на шестом этаже уютной гостиницы. Перед нами мокрые от дождя терракотовые римские крыши. Вечером съедаем по куску мяса и выпиваем бутылочку красного вина. Я так подробно рассказываю потому, что все это имеет значение.

Утром за окном льет как из ведра. Нога моего спутника вдруг начинает болеть, а косточка около большого пальца становится предательски красной. Привет вину и мясу – это подагра. На ногу наступить невозможно, кроссовку надеть невозможно. По телефону звонят из администрации гостиницы и, страшно извиняясь, говорят, что лифт сломался. Итак, в сумме мы имеем: Иру на инвалидной коляске, дикий ливень, неработающий лифт, шестой этаж и мужчину с подагрой. Я не зря вспоминала Агату Кристи, это же ее сюжет – все дороги в дом засыпаны снегом, никакой связи с внешним миром, значит, убийца кто-то из постояльцев.

В номере был телевизор, говорящий по-итальянски, и привезенный из дому один компьютер на двоих. Еду нам доставлял из китайского ресторана замотанный в мокрый полиэтилен велосипедист. Но это были еще не все напасти! Через какое-то время пришел местный отельный дяденька и сообщил, что дождь столь силен, что повредил интернет-кабель на подступах к гостинице (смыло?). Компьютер стало возможно использовать только как пишущую машинку. То есть он – мой! Точка. Делать с ним моему спутнику нечего совсем. А что такое мужчина, у которого что-то болит (а при подагре, говорят, болит адски), в одной комнате с тобой на неопределенное время и без возможности из комнаты выйти – вы сами догадываетесь. Так вот, в моем случае было хуже, чем вы секунду тому назад представили.

Мой неулыбчивый спутник сыграл вообще-то довольно большую роль в исчезновении “молодых” желаний. Мы были вместе. Не совсем вместе, что продлевало наш союз. По выходным мы жили у меня на даче, а по будням много работали, а потому, избегая пробок, ночевали в городе, где у каждого была своя квартира. Очень милый и добрый в душе человек, он обладал пессимистическим взглядом на жизнь. Я же и инстинктивно, и сознательно выискиваю любые капли позитива везде, где можно. От негатива рядом я страдала. Мне вдруг стало очевидно, что его явно начала тяготить моя болезнь. Когда-то он очень помог мне, щедро дал и второе, и третье дыхание, не обратив внимания на мой диагноз. “У тебя не терминальная стадия рака…” – повторяла я себе его слова. Конечно, он тогда просто не знал, что такое рассеянный склероз. Не почитал литературу, не выучил матчасть… Тем не менее та фраза была его индульгенцией на долгие годы.

Проявления болезни угнетали его. Они и меня доканывали, что уж говорить! Но я старалась не подать виду и хотела, чтобы мои близкие не показывали мне, как им тяжело, неприятно, просто надоело… Иногда мне казалось, что он тяготится мной, а не только моей болезнью. Не разделяет меня и ее. Внешне он был выше всяких похвал: верный, надежный. Но всегда мрачный. Всегда недовольный.

К тому же я очень обижалась вот на что. Он, и когда я сама передвигалась на своих двоих, не часто брал меня куда-то с собой – в поездки, к друзьям. А я же очень общительная и вообще чересчур активная для инвалида на коляске! Но пока я была достаточно самостоятельная, я компенсировала его нежелание брать меня с собой собственными командировками и вылазками: с дочкой, с родителями. Но моя слабость росла, и вот я уже не могу ездить куда-то без сильного мужчины.

Единственной моей ярко выраженной хотелкой оставалось желание посмотреть мир. Причем телеканал “Дискавери” меня тогда еще не удовлетворял. Мой друг же очень много путешествовал. И крайне редко – со мной. Если со мной, то всегда вдвоем. Мне много раз казалось, что он стесняется при своих родственниках и друзьях моей коляски. А может, это были мои комплексы?