Ирина Ясина - История болезни. В попытках быть счастливой Страница 15

И вдруг произошло чудо. Оно явилось в образе симпатичного Игоря, который много лет был фотографом в “Открытой России”. Фотографии его были очень профессиональные, а главное, мне страшно нравилось, что он слушал лекции, во время которых и снимал свои замечательные работы. Слушал, кивал, например, когда Гайдар выступал. Коллеги рассказали, что Игорь изначально из Братска.

Летом 2008 года он вдруг позвонил (а мы уже года три как не виделись) и сказал, что они с женой Верой приглашают меня на Байкал. Не понимаю, зачем я им там? На корабле? С коляской? На диком севере озера, где леса и горы, никакой цивилизации, пристаней-то нет? Но приятно. Я мечтала об этом. Особенно потому, что мой неулыбчивый друг не брал меня с собой. И вдруг приглашают в общем-то малознакомые люди. Но я же авантюристка? А как же! И я соглашаюсь.

Накопленных миль на карте “Аэрофлот-Бонус” у меня было столько, что хватило бы вокруг земного шара облететь. А уж на билет до Иркутска хватит и на меня, и на моего коллегу по КРЖ и доброго друга Сережу Суслова, которого я уговариваю поехать вместе. Мне ведь нужен рядом сильный мужчина! И мы сделали это!

Как прекрасна была неделя на Байкале. Светило солнце. Дождик шел за все время два часа, не было качки, пельмени лепились, арбузы были сладкими… Но самым главным подарком была встреча с Верушей, женой Игоря. Удивительный человек! Вместо того чтобы говорить мне “не надо, тебе будет тяжело”, она не давала мне сидеть на месте. Тот друг, о котором я мечтала. Все на берег жарить шашлык – и я туда же. Только для меня каждый раз вымысливается сложнейшая конструкция из лодки, стульев и Сережиных рук. Другие спускаются с носа корабля по веревочной или приставной лестнице, как бравые матросы или туземцы.

– Как, ты не хочешь покататься на скутере?

– Вера, я боюсь, а вдруг я упаду…

– Я буду сидеть сзади и держать тебя!

Мы плыли и пели. Мы заплыли за утес, за второй. Боже, как красиво!

Апофеозом был полет на вертолете и приводнение на озеро. Пилот Олег шутил, что мы полетим ак-к-курат-ненько! Прижиматься к сопкам – это как к горам, и этому он хорошо научился в Чечне…

– Вера, я не полечу. Не возитесь. Желающих много, а наша компания насчитывает человек тридцать. Вертолет один. Вы хотите посмотреть зимовье, там по кочкам даже очень здоровому мужчине будет тяжело нести меня на руках.

– Ты пролетела столько тысяч километров до Байкала и не хочешь пролететь еще полчаса!

Все географические карты моего детства оживали! С вертолета я увидела крошечный ручеек – это был исток Лены. За десять минут нашего полета над ручейком он вобрал в себя десяток таких же речушек и стал вполне уверенной в себе речкой. Той самой, которая через сотни километров тайги превратится в гигантскую реку, противоположный берег которой я с трудом могла разглядеть, будучи когда-то в журналистской командировке в Якутске. Сверху было видно, как чешет со скоростью курьерского поезда по таежным кочкам бурый мишка. Черная смородина на зимовье была размером с крупный крыжовник. Жимолость пахла в три раза сильнее, чем у нас в Подмосковье, у мамы на даче. Я была абсолютно счастлива.

А в Москве меня ждала новая работа.

Произошло все в духе времени. Наташа Лосева, работающая в “РИА-Новости”, задала у себя в блоге в ЖЖ вопрос, как оборудовать вход в агентство и все прочее внутри здания для колясочников. Желание оборудоваться было объяснено общечеловеческой тягой к цивилизованности.

Знакомы очно мы с Лосевой тогда не были, но я написала, что готова поставить на себе натурный эксперимент. Приеду на коляске. Сами все увидите.

С коляской мы разобрались довольно быстро. Потыкались в дверные проемы, попрыгали на порожках. Препятствия были, но при желании их легко можно было устранить. Развиртуализировались с Лосевой. Наташка смотрела на меня внимательно, как будто хотела спросить что-то личное. Наконец спросила:

– Ир, а ты не хочешь у нас работать?

Хочу. Так я стала делать “Азбуку перемен”. Видеоколонку в интернете на сайте РИА. Стала учиться читать с суфлера, писать текст короткими фразами безо всяких сложносочиненных и сложноподчиненных. Говорить, как телевизионный ведущий, а точнее, правильно брать дыхание у меня не получалось. Сказывался мой колясочно-сидячий образ жизни. Видимо, объем легких уменьшился? Стала говорить совсем рублеными фразами. Вроде как стиль такой.

Сначала договорились на одну колонку в неделю, а уже в сентябре начался мировой экономический кризис, и темы для колонок появлялись каждый день. Перешли на два раза в неделю. После записи домой не спешила, всегда хотелось куда-то закатиться, с кем-то встретиться. Я так сама себе понравилась с профессионально положенным гримом! Красотка. Красивая женщина на инвалидном кресле. Невиданный зверь на московских улицах.

И еще одно ощущение от РИА: большое количество очень молодых ребят, которые не знают, что делать, как себя вести, сталкиваясь с моей коляской в дверях и коридорах.

Это важная тема. Человек на коляске, так же как, наверное, любой другой человек “с ограниченными возможностями”, должен не комплексовать, прося о помощи.

– Помогите мне, пожалуйста, придержите дверь! Подтолкните коляску! Там сзади есть рычажок, если на него наступить правой ногой, передние колеса поднимутся, и мы преодолеем этот порог!

Откуда эти мальчики и девочки могут знать тонкости того, как помочь? Они, как правило, не предлагают помощь именно из-за опасений быть неловким, что-то испортить, чем-то навредить. Но если ты сам не можешь попросить других помочь тебе, то это почему? Спрашивай себя. Скорее всего, из-за собственных комплексов. Или из-за идиотского советского постулата, что просить о помощи значит унижаться.

Я научилась объяснять, что и как устроено. Научилась успокаивать своих добровольных помощников, они всегда поначалу страшно волнуются.

В Европе и в Америке люди предлагают тебе помочь, широко улыбаясь. Нам надо делать то же самое. Но и просить о помощи надо с улыбкой!

2009

Он упорядочил мою жизнь, как мне тогда казалось, окончательно. Работа в РИА, семинары со студентами, Тарусские благотворительные концерты. Болезнь? Она медленно и неуклонно прогрессировала. Периоды мерзкого самочувствия были намного длиннее и случались чаще, чем моменты относительной стабильности моего состояния. А сама стабильность обнаруживалась на все более низком уровне. Когда я перестала ходить с ходунками? Примерно в начале того самого года. Я уже не помню. Левая нога не держала в колене дольше минуты, правая тоже подводила, правда, реже. Пару раз я упала, идя по дому с этими самыми ходунками. Подняться самой стало невозможно. Так я поняла две вещи: я нигде не должна оставаться одна. И надо кончать выпендриваться и дома передвигаться тоже только в коляске. Руки стали сильно дрожать. Я с трудом справлялась не только с минимальным домашним хозяйством, но и с самообслуживанием.

Это была тяжелая грань. Я долго сопротивлялась. Склероз победил. Не в обиду моим друзьям и помощникам будь сказано, но если бы я вдруг выздоровела, то уехала бы куда-нибудь совсем одна. На необитаемом острове прятаться необязательно, главное – оказаться в одиночестве. Бродить по городу, лесу или вдоль моря, гнать на велосипеде. Сворачивать, куда захочешь. Или еще проще – одной пойти в магазин. Или накупить на рынке продуктов, загрузить их в багажник машины. Заехать на заправку. Из меня бы вышла отличная домохозяйка… Помыть окна. Раньше я обожала мыть окна. Стоять на подоконнике, совершенно не боясь упасть. И чтобы играла музыка… Купить, а лучше самой нарвать цветов… Зайти к маме, поставить их в ту неподъемную вазу, которую маме и пустую-то тяжело поднимать. А уж полную воды – тем более. Я бы снова пекла. С каким бы удовольствием я бы опять нажарила сковородку сырников, напекла блинов. Торт “Жозефина”? Легко!

Меня все больше притягивала общественная активность. И оттого, что своя “личная жизнь” не удавалась, но главное, из-за того самого вопроса “Для чего?”, который я научила себя задавать. Для чего я должна через все это пройти? Ну как минимум для того, чтобы мои подруги перестали жаловаться на головную боль как на страшную муку. Моя лучшая подруга Оля так и сказала однажды: – Глядя на тебя, мы все стали меньше болеть. Как-то неудобно обращать внимание на ерунду.

Непонятным для меня образом вдруг случилась моя “политическая реабилитация”. Из “человека Ходорковского” я превратилась в почти официальную фигуру – члена Совета при Президенте по развитию институтов гражданского общества и правам человека. Уф. Пока выучишь, пока произнесешь… Спасибо за бросок из опалы в официоз надо было говорить Элле Памфиловой. Поскольку я давно решила, что живу по принципу “лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть”, то я согласилась. Какое-то время оправдывалась перед сторонниками чистоты риз, бормоча: “Считаю, что надо использовать максимально все предоставляющиеся возможности”.

Вскоре состоялась встреча с гарантом. В Екатерининском зале высота потолков явно за десять метров, так что низкорослыми кажутся все. Шуток про рост, соответственно, не будет. Для меня открыли подъезд с грузовым лифтом, на котором поднимают всякую снедь и напитки к монаршим пирам.