Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №5 за 1999 год Страница 14

...На главной улице — две кирпичные коробки в несколько этажей — бывшие универмаги Кеппе. Немец-заявитель писал, как он, чиновник Орденского замка, в марте 45-го перевез во двор этого магазина ящики, которые опускали в круглую шахту, а затем уносили куда-то по штольне, Сам на место приехать отказался — дорога, мол, жизнь...

— Мы бурили в подвалах, — деловито говорит Овсянов, — ручным буром углубились, сколько смогли. Ничего не нашли. Сотни версионных следов. Десятки версионных объектов...

Стоит ли напоминать, что в войну специальные команды вермахта выискивали в захваченных областях предметы искусства и лучшие вывозили. Восточная Пруссия была важнейшим хранилищем и перевалочной базой.

Сюда попали пять вагонов с гатчинскими и царскосельскими ценностями (и Янтарная комната), сюда же прибыли картины и иконы из Киева и Харькова. Да и у самих немцев здесь были драгоценные реликвии и собрания.

Почти все это после войны пропало. Почти ничего не найдено. Куда же все делось? Об этом спрашиваю у Авенира Петровича в его кабинете, в мансарде добротного немецкого особняка с густым ливнем листвы старых дерев за окнами.

— Часть, но только малая, ушла в Германию. Часть погибла при бомбежке, утонула в Балтике.  Но подавляющее большинство культурных ценностей перекочевало в центральные районы бывшего СССР.

Овсянов нашел документы. Когда в Восточной Пруссии бушевали сражения и на счету был каждый солдат, каждый грузовик, в глубине России задерживали машины, забитые трофеями.

— Причастны самые высокие чины здешних фронтов. Следы культурных ценностей ведут на дачи высокопоставленных лиц.

А потому и молчали полвека наши архивы. Пылились и дела рейхсляйтера Розенберга, где прочерчены и маршруты немецкой добычи, и материалы советских специалистов-трофейщиков (писавших в реестрах: «...красивых картин — 20»), и чертежи кенигсбергских фортов со всеми их двойными стенами, куда Авенир Петрович со товарищи врубался кувалдой и ломом. Да вот — прислали в Калининград один немецкий архив с невзрачным документом: искусствовед из вермахта перечислял четыре сотни картин, безымянных и безродных, но каждую — подробно описал.

— Мы передали документ в Отдел реституции Минкульта и попросили размножить и разослать во все музеи, бывшие в оккупации. Пошли ответы: «Наше. Наше. Пропало». А бомба-то, сенсация, была из Ростова: «Не ищите картину, она у нас, родимая. И эта — тоже». Проявились уже 79 полотен!

А теперь-то хоть открылись Овсянову наши архивы? Не тут-то было. Такие же описи дают ему «не для публикации». Полковника, тридцать лет учившего курсантов, не подпускают даже к трофейным документам, к допросам военнопленных полувековой давности, а как пустят — так сразу и спохватываются, отвечают: таких документов нет.

Восточная Пруссия полна тайников. 40 килограммов дозволено было взять немцу при выселении. Сейчас Калининградская область — это полигон для мародеров. Десятки мафиозных искательских организаций наезжают со всей Прибалтики. Рыщут с металлодетекторами, вскрывают подвалы домов и кирх. Идут разборки, торговля...

У них — иномарки, у Овсянова — полковничья пенсия. Был помощник, да продался: выдавал архивы. Отдел — как в осаде.

На широком столе раскладывает Авенир Петрович ватманы с фото. Похоже, любимый его версионный объект. Вот гравюра: суровое небо над черным, неспокойным морем; на обрыве — безыскусная рыцарская твердыня с башней-донжоном посередине (другая, тоже основательная башня, соединенная с замком по крытому переходу, выдается в море — маяк? Туалет-данцкер).

Это Бальга, первый форпост крестоносцев на пути в Северо-Восточную Пруссию. До войны были сады с диковинными растениями, рыбное озеро, каретная мастерская. Теперь — романтические красные развалины.

— Лет пять назад, — рассказывает Овсянов, — мы вели там рекогносцировку с американцами из «Глобал эксплорейшен», и их глава заявил, что такого средоточия достоинств — история, археология, дендрология, ландшафт — не видел нигде. «Вы, русские, — сказал он, — ходите по земле, которая покрыта долларами в три слоя!»

— Я был там после, — сухо добавляет Авенир Петрович. — Разгул дикого туризма. Артели трофейщиков, гробокопатели, дачники... Долларов было уже, пожалуй, слоя два...

«Германия помнит свои колонии» — такую довоенную надпись я прочел на красной стене бастиона Врангель, А помнит ли нынешняя Германия свою Восточную Пруссию?

Посреди аккуратнейшего газона, под сенью высоких сосен, стоит весьма важное для Калининграда приземистое щитовое строение. Важное хотя бы потому, что по кончине советских домов культуры унаследовало от них все дела. Впрочем, сегодня Немецко-русский дом, верный своему названию, принимает группу немцев, выходцев из Восточной Пруссии, а точнее, — из городка Кранц, который они добропорядочно именуют Зеленоградек.

В просторном зале, на столах, — напитки с закусками. Программы, собственно, никакой: приехали из Зеленоградска, расселись, отдыхают. Я приглядываюсь. Почти русские лица. Только вот мужики — возраст прикинешь по нашей мерке — ну лет сорок. А ему уже, оказывается, седьмой десяток. И помнит еще август 44-го, англо-американский налет, когда стояли всю ночь в поле и смотрели, как горел Кенигсберг. 32 километра, но все было видно. Падали бомбы; лучи прожекторов, скрещиваясь, высвечивали самолеты. Истребители сбили несколько бомбардировщиков. Назавтра все поля и луга окрест были покрыты пылью.

Инженер-судостроитель мальчишкой бегал в кенигсбергский порт, стоял на мосту и смотрел на корабли. Смотрел и смотрел.

Через полвека вернулись, а что в памяти — все на месте. И улицы, и мосты. Даже зоопарк!

Херст Дитрих — потомок известного кенигсбергского мецената, нынешний житель Висбадена и многолетний член тамошней управы, возит людей на родину. Так бы и представил его воплощением немца — солидный, округлый, хриплоголосый — да не так все просто.

— Немцы никогда не держали восточных пруссов за своих. Да у нас и есть свой склад души. Спросите любого нашего, с кем он чувствует больше родства, и он наверняка ответит — с русскими. Мы любим русскую культуру, русскую музыку.

Любопытный случай рассказывает Херст Дитрих. В 1990 году, когда он впервые открыто был в Калининградской области, то поехал в Зеленоградск с двумя друзьями. Один был до войны лучшим фотографом Восточной Пруссии, и они навестили его довоенный дом — ныне часть санатория. Директор, женщина, провела их по всем комнатам.

— А второй друг, — продолжает Херст Дитрих, — жил в Зеленоградске до 14 лет, до 48-го года. Каждый день ему приходилось возить трупы на главную площадь: за ночь умирало 4-5 горожан. Начальник, русский, очень жалел его, подкармливал и давал вещи. О том друг и рассказал женщине, назвал фамилию того начальника: Тепикин. Оказалось, директор санатория — Тепикина Тамара,  родилась в 46-м. Его дочь. Она вспомнила о немке Эльзе, жившей в их семье. Мать и отец Тепикины работали, а Эльза нянчилась с малышкой. Та даже звала ее мамой. И мы нашли эту Эльзу. Тамара ей стала как дочь. По-моему, это чудесно. Эльза сейчас в Зеленоградске, и возможно, как раз в эту минуту они вместе... Мы наливаем по стопке.

— Только один день в году, — признается герр Дитрих, поблескивая своими карими глазами, — я позволяю себе выпить от души. И этот день — всегда в Калининграде...

...В Калининграде, если сияет солнце, то можете быть уверены: через час ливанет дождь. И наоборот. Вот и мы с милейшим краеведом Алексеем Борисовичем Губиным гуляли по городу, да пришлось зайти в забегаловку и попить пива.

Губин рассказывает, как бывал в другом, подмосковном Калининграде, а там тоже выходила газета «Калининградская правда». Губин привозил и потихоньку подкладывал знакомым. Те читать любимицу, а...

— И ведь знаете, — продолжает Алексей Борисович, — тот город стал теперь Королев. А у нас в прежнем названии «кениг» — тоже «король». Но мы переименовываться, — он отхлебывает, — пока подождем.

И сидящий с нами за столиком опрятный, осанистый мужик, до того молча разделывающий рыбку, вдруг поднимает глаза и кивает:

— Подождем.

Алексей Кузнецов

Исторический розыск: Стражи гаремов

В череде отверженных первыми были боги. По одной из индийских легенд, Брахма и Вишну — вступили в спор. Каждый уверял, что Вселенная сотворена его властью и мощью. Внезапно среди распри все осветилось огнем. Пред изумленными богами вознесся пылающий линга (фаллос) невиданных мер.

И оба бога смиренно признали свою слабость. Звали обладателя фаллоса Шивой.

Изображению его линги многие индусы поклоняются и поныне. Колонну, символизирующую божественный орган, украшают цветами, поливают топленым маслом, медом и соком сахарного тростника. Рвение верующих понятно, ибо, как сказано в одной из тантрических книг «Поклоняясь шивалинге, обретаешь вечность». Вот только сам Шива, как гласит другая легенда, не уберег свое непомерное достоинство и по чужому проклятию лишился его.