Александр Терещенко - Быт русского народа. Часть 7. Святки Страница 16

Наскучив катаньем, занимались бросанием друг в дружку снегом или делали снежные изображения, представлявшие дорогие для их сердца воспоминания. Если мороз загонял их в комнаты, то они приготовлялись к вечерним гаданиям, а покамест препровождали время в кусании орехов, лущении семян, кушаньи сластей и разговаривали о предстоящих играх.

Вечером начинали съезжаться званые гости. Морозный скрип саней возвещал хозяину издали о прибытии гостей. Хозяин и хозяйка спешили встретить их у крыльца. Девушки выбегали сюда посмотреть: не приехали ли с ними суженые? Важных сажали на почетные места, прочие сами усаживались. Старики сидели на деревянной лавке, на первом месте, за простым деревянным столом, покрытым камчатной скатертью; в конце лавки помещался хозяин. В таком порядке усаживались и барыни. Румяная и дородная из них принималась хозяйкою с низкими поклонами; ее усаживали на почетном месте; с левой стороны располагались прочие гости. Только старики и пожилые женщины могли говорить; все прочие должны были слушать, не перебивать и не вмешиваться в разговор, пока их не спросят.

Молоденькие женщины и девушки, потупив глаза в землю, клали на колени руки, сводили пальцы с пальцами, вертели и хрустели ими; другие водили пальцем около руки и забавлялись перевиранием пальцев, что называлось переборочкою. Это было похвальным тогда делом, потому что оно относилось к скромности и стыдливости.

Матушки гордились дочерьми, а братцы хвалились повсюду. Суженые садились по углам и высматривали барышень украдкой. Считалось неблагопристойностью смотреть в глаза девушки и сидеть молодому мужчину наравне с нею. Это значило нанести позор семейству. Когда девушки соскучивались от переборочки, тогда они могли перешептываться между собою и выбегать для развлечения в другую комнату за гостинцами, или чтобы пошептать с нянюшками. Домашняя прислуга стояла за дверями и порой высовывала головы из любопытства.

Усевшиеся чинно гости щеголяли друг перед другом своими одеждами. Мужчины держали в руках высокие бобровые или лисьи с Соболевой опушкою шапки; наряжались в собольи или лисьи шубы, крытые персидской пестрой матернею; рукава у них были широкие и длинные, воротник стоячий с серебряною и золотою застежкой; любимый кафтан был синий и голубой, с золотыми остроконечными пуговицами почти во всю длину кафтана, который подпоясывался красивым малиновым шелковым поясом с висячими напереди концами. Выстроченные сафьяновые сапоги были на высоких железных или серебряных подковах, с рипами. Носили широкие рукавицы, обстроченные бисером. Рубашка была белая выстроченная, с высоким стоячим или откладным воротником. 'Шею повязывали бумажными цветным платком. Носовой белый платок, вышитый красным шелком, клался за пазуху; строчные концы торчали из-за груди. Одежда была в то время одинаковая для всех и отличалась только богатством. То же самое можно сказать и о женском уборе. Шили широкое и длинное платье, и чем оно было шире и длиннее, тем почетнее. Головной убор состоял из кокошников, коими славились московские, калужские, тульские и орловские женщины. Доныне орловские кокошники в большой известности. Они делались из разноцветных материй: бархатные, малиновые с золотою окромкой, с бисерным и жемчужным узорочьем, но это было отличием знатных и богатых людей. Серьги и жемчужные нитки на шее носили боярские жены. Епанчи, сарафаны и собольи шубы такие же носили, как и девицы.

Усадив гостей, хозяин подносил чарку вина прежде всех почтеннейшему. Он просил его выпить за здоровье с особым почтением; хозяйка держала поднос и кланялась ему в пояс, величая полным именем. Почтеннейший гость вставал с лавки и выпивал понемногу, с важной медленностью, желая здоровья всему дому хозяина. Особым считалось уважением, когда подносила хозяйка. Гость, вставая с места, кланялся ей и потом раскланивался по обе стороны. Тогда вставали все гости и не прежде садились, пока не усадится важный гость. За ним подносила хозяйка остальным гостям по порядку. Молодые мужчины и женщины не смели пить; им дозволялось только прикасаться к чарке губами и пожелать здоровья. Зато они выходили в другую комнату, когда мучила их жажда. Тут их угощали из темного стакана крепким медом, а случалось, и крепкой наливкою. Потом хозяйка обносила гостей приготовленными на деревянных тарелках лакомствами, которые потом ставились на столе в беспорядке. Чего там не была? Орехи каленые и простые всех названий, пряники вяземские, крендели смоленские, коровайники, папушники, медовые пироги, яблошники, пастила, яблоки моченые и свежие, сухие сладкие плоды, варенья из вишни, смородины, малины, крыжовника, морошки, брусники, клюквы и проч. На другом столе находились в глиняных закупоренных кружках наливки: сливянка, вишневка, клубниковка, малиновка и превосходная рябиновка; душистые меды: красные, белые и мартовские; пиво Красное, черное и бархатное. Тогда не знали ни заморских вин, портящих желудок и здоровье, ни зловредных конфектов, истребляющих зубы. Тогда жили по-своему и все были здоровы. Если хозяин и хозяйка замечали, что гости не едят и не пьют, то они приступали к ним с поклонами и не прежде переставали кланяться, пока не станут есть и пить. Чинились ли гости? Хозяйка жаловалась, что они ничего не едят, и сама насыпала им в руки орехи, ягоды и т. п. Хозяин также не переставал потчевать сначала чаркой, а потом кубком или стопою [39].

Домашняя прислуга, стоявшая толпою у дверей, не прислуживала: вся забота лежала на хозяине. Прислуга успевала заранее напиваться зеленого вина (зеленчаку), а сенные девушки крепких медов. Все ходило мыслетями. Гостям не давали отдыха: они должны были пить и есть, этим только доказывали особое уважение дому. Девушки угощали сами себя. Суженые смотрели на них исподлобья, перебирая пальцами пуговицы на кафтанах, или поправляли свои длинные курчавые волосы на голове.

Вино скоро расшевеливало сердечушки; самая строгая молчаливость забывалась. Неприступные и важные до того гости делались разговорчивее: шутили, смеялись и, наконец, принимались петь подблюдные песни.

Подблюдными они называются по той причине, что их пели и теперь поют за столом при кушаньи. Я назвал их пением славы, потому что каждый стих оканчивается припевом: слава.

Новых подблюдных песен мы не имеем, а потому помешаются здесь старые, какие пели наши предки. Они;..пели от избытка радости и удовольствия, а мы, очужезем-ленные заморскими вычурами, повторяем их песни. Наши бояре, князья и знаменитые сановники не чуждались народных увеселений, и народ соперничествовал в том с ними. Знатные люди собирались в старые годы, чтобы повеселиться; ныне собираются большею частью для того, чтобы провести ночь за картами. Что скажет о нас потомство? Оно скажет, что мы открыли в картах новый путь к истреблению просвещения. Больно, когда об этом подумаешь! Посмотрите, как забавлялись прежде на святках. Знатные гости первые заначинали петь славу всему тому, что было достойно славы, что было славно. Наш Белый Царь, всегда драгоценный для русского сердца, приветствовался прежде всех:

Слава Богу на небе,Слава!Государю нашему на сей земле,Слава!Чтобы нашему Государю не стариться,Слава!Его цветному платью не изнашиваться,Слава!Его добрым коням не изъезживаться,Слава!Его верным слугам не измениваться,Слава!Чтобы правда была на Руси,Слава!Красно солнце светило,Слава!Чтобы Царева золота казна,Слава!Была век полным-полна,Слава!Чтобы большим рекам,Слава!Слава неслась до моря,Слава!Малым рекам до мельницы,Слава!А эту песнь мы хлебу поем,Слава!Хлебу поем, хлебу честь воздаем,Слава!Старым людям на потешенье,Слава!Добрым людям на усмеханье,Слава!

Славу поют все без различия, применяя ее к предмету и обстоятельствам. Девушки краснели, когда гости просили их пропеть, молодые женщины понимали, к чему клонилось прошение, начинали петь и своими намеками о суженых забавляли все общество.

Катилось зерно по бархату,Слава!Еще ли то зерно бурмитское,Слава!Прикатилося зерно к яхонту,Слава!Крупен жемчуг с яхонтом,Слава!Хорош жених с невестою,Слава!Кому мы спели, тому добро,Слава!Кому вынется, скоро сбудется,Слава!Скоро сбудется, не минуется,Слава!

Три последних стиха присоединяются не только к подблюдным песням, но большею частию по произволу к игорным и гадательным.