С кем и за что боролся Сталин? - Валерий Евгеньевич Шамбаров Страница 16

Но положение с продовольствием ничуть не улучшилось, оно становилось все хуже. Опять, несмотря на объявленную отмену, пришлось в ряде местностей вводить «чрезвычайные меры». А окончательное решение проблемы Сталин увидел в коллективизации. Указывал: «Нужно добиваться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы… смогли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба»… Но в разгар кризиса резко активизировалась и оппозиция. Радек писал одному из товарищей: «В Москве нет хлеба. Недовольство масс… Мы накануне крестьянских восстаний». «Левые» обсуждали, что можно будет воспользоваться ситуацией для перехвата власти, реанимировали свои структуры, распространяли троцкистские листовки.

Но наряду с «левым уклоном» заговорили и о «правом». Хотя изначально это определение не имело отношения к Бухарину и его группировке. Как уже отмечалось, при нэпе многие местные руководители вошли во вкус «красивой жизни». Вели дела с нэпманами, покрывали их махинации, «барствовали» в своих владениях, погрязнув в кутежах и сексуальных забавах. Когда начали раскручиваться дела о спекуляциях с продовольствием, подобные факты всплыли наружу. В мае 1928 г. ЦК принял постановление о «бюрократах, сращивающихся с нэпманами» в Смоленской, Сочинской, Артемовской, Ряжской и Сталинской парторганизациях. Указывалось, например, что на Смоленщине «губернские партконференции были сплошной большой пьянкой», «старые революционеры превратились в пьяниц и развратников». Было снято со своих постов и исключено из партии более тысячи руководителей, многие попали под суд. К «правому уклону» как раз и отнесли таких «перерожденцев». Потом добавили еще нескольких деятелей вроде заместителя наркома финансов Фрумкина, выступавшего против раскулачивания.

Но наметилось и охлаждение между Сталиным и группой Бухарина, Рыкова и Томского. Началось оно не по экономическим разногласиям. Сталин понимал, что ошибаться может каждый, и не склонен был драматизировать их. Напротив, пытался сглаживать. В марте 1928 г. Рыков вспылил по поводу «чрезвычайных мер» по хлебозаготовкам, швырнул на стол заявление об отставке. Сталин написал на нем «резолюцию»: «Дело надо сделать так: надо собраться нам, выпить маленько и поговорить по душам. Там и решим все недоразумения». Бухарин и его сторонники полностью поддержали курс на ускоренную индустриализацию, коллективизацию. Николай Иванович гневно клеймил «правых уклонистов», а на XV съезде партии требовал «форсированного наступления на кулака».

Конфликт обозначился, когда Сталин начал прижимать «феодальные княжества» в различных ведомствах. Указания партии и правительства выполнялись плохо, вскрывались все новые злоупотребления. Вот тогда-то и было обращено внимание, что различные партийные и государственные структуры живут сами по себе, подчиняясь лишь собственному руководству. Во второй половине 1928 г. Сталин решил покончить с этим. Он стал вводить своих представителей из аппарата ЦК в Исполком Коминтерна, в редакцию «Правды», профсоюзы, хозяйственные органы. В Московской парторганизации, пытавшейся самостийничать, проведели перевыборы.

Именно эта борьба за централизацию вызвала резкую оппозицию Бухарина. Точно так же, как в свое время Троцкий, он принялся выступать с требованиями «партийной демократии» — подразумевая, что контроль со стороны ЦК ее нарушает. Бухарин использовал и экономические аргументы. Но они являлись не самоцелью, а только средством. Ранее уже указывалось, что Николай Иванович многократно менял свои взгляды на экономическую политику, и со сталинской переменой курса он вполне согласился. Но в условиях кризиса, когда горожане возмущались очередями за хлебом, а крестьяне — изъятиями хлеба, критика экономической стратегии оказывалась очень выигрышной. Позволяла завоевать популярность, славу защитника народных интересов.

При этом Бухарин и его сторонники действовали более тонко, чем «левые». Они не созывали отдельных совещаний, не вырабатывали общих платформ, чтобы не подставиться под обвинение во «фракционности». Не пытались раздувать смуту на митингах, распространять воззвания. Николай Иванович предпочитал кулуарные интриги в руководстве. Распространял слухи, сеял сомнения. Вел работу через хозяйственные, культурные и прочие органы.

Его опорой становилась отнюдь не масса. С одной стороны, это были партийные функционеры среднего звена, втайне желавшие продолжения «нэповской» жизни и недовольные закручиванием гаек. С другой — «спецы» из дореволюционной интеллигенции: инженеры, экономисты, управленцы, финансисты и т. д. Они хорошо оплачивались, пользовались протекциями советских руководителей, занимали важные посты в наркоматах, Госплане, ВСНХ и других органах. Эти «спецы» были вовсе не против того, чтобы коммунистическое государство постепенно превратилось в буржуазную демократию.

Опорой Бухарина становилась и молодежь. Но не вся. Он завоевывал симпатии среди комсомольских работников, учащихся столичных вузов — а это были, в основном, дети элиты. Те самые «дети Арбата», а не провинции, которых впоследствии воспел Рыбаков. Своими лозунгами «демократии», семенами критики Бухарин приобрел большой авторитет в Академии красной профессуры (откуда потом вышли многие антисталинисты наподобие Авторханова), в коммунистическом университете им. Свердлова, в литературном институте.

В январе 1929 г. Николай Иванович выступил со статьей «Политическое завещание Ленина». В ней не говорилось о работах «завещания», которые троцкисты в свое время пытались использовать против Сталина. Но название было вполне понятным для партийцев, звучало открытым вызовом Генеральному секретарю. Хотя Бухарин хитрил. Он не рискнул напрямую обвинить Сталина в экономических ошибках. В статье и других публикациях, выступлениях, он как будто предостерегал от «сползания к троцкизму». Но бил он по тем пунктам троцкистских программ, которые совпадали со сталинскими.

Кстати, в искренности его нападок на «левую» оппозицию позволительно усомниться — если вспомнить его помощь при выезде Троцкого за границу. А 11 июля 1928 г., когда отношения между Сталиным и Бухариным еще были совершенно безоблачными (трения начались в конце лета и осенью), Николай Иванович тайно встретился с Каменевым, предложив ему действовать сообща. Говорил: «Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с вами». В беседе он высказывал очень грязные характеристики в адрес Иосифа Виссарионовича и других лидеров, выражал уверенность, что «линия Сталина будет бита».

Однако Бухарин… перехитрил сам себя. Каменев записал текст разговора и послал Зиновьеву. А секретарь Каменева Швальбе еще и снял копию, передал троцкистам — чтобы были в курсе. Но когда Николай Иванович изливал желчную критику, якобы на троцкистов, они оскорбились — и решили расквитаться. Опубликовали текст беседы Бухарина с Каменевым в своей листовке. Разразился скандал. Члены Политбюро были ошеломлены теми эпитетами, которыми Николай Иванович честил их за глаза, да еще и перед оппозиционером! Бухарин пробовал отвертеться, называл публикацию «гнусной клеветой». Но обратились к Каменеву, и тот подтвердил подлинность разговора.

Бухарину пришлось сознаться. Тут уж против него ополчилось все партийное руководство. ЦК осудил переговоры с Каменевым как «фракционный акт». Был сформулирован и ответ на бухаринские требования «демократии». Резолюция констатировала, что отсутствие контроля со стороны