Алескендер Рамазанов - Трагедия в ущелье Шаеста Страница 17

Мадьяр

«Мадьяр» возник известным для русской литературы образом. Осенним утром в мою калитку постучали и, конечно же, вежливо растворились в сырой мгле. Неведомый гость оставил в почтовом ящике рыжую клеенчатую тетрадь и четвертушку бумаги с уверениями в том, что я имею «самое прямое отношение к рукописи и волен поступать с ней, как вздумается».

Спасибо, спасибо! С возрастом я стал трусливее. И, честно говоря, с опаской открывал эту тетрадку, испещренную неровными строчками. Это же все равно, что прикоснуться к обнаженным нервам не знакомого мне человека.

Заметки, однако, мне понравились. В них – осколки фронтовой судьбы одного из тех, чью жизнь переломала, переехала афганская война. Они были написаны с потрясающей искренностью, как пишут люди, в первый и последний раз взявшиеся за перо. В силу ряда этических проблем я не рискнул дать их от первого лица. Поэтому, простите, публикую в изложении.

Синий праздничный пиджак, тусклое серебро медалей, прозрачно-красная эмаль орденов. Хотелось лизнуть, как в детстве сахарного петушка на лучинке. Широкий офицерский ремень, «трофейная» опасная бритва «Золинген». Шрамы на сухом теле отца, багровеющие после бани. Открытки, воротнички и нарукавники – подарки девочек к 23 февраля, Дню Советской армии.

Солдатики, пушечки, самолетики. Деревянные, конечно. Ну и что? Пушка метала огрызки карандашей через всю комнату, и фанерный краснозвездный штурмовик лихо скользил по нитке, тараня силуэт «мессера». А дальше… Что от человечка зависит? Со всех сторон – герои, только не живые – книжные. Особая у них магия! От них не пахнет табаком и потом, они не ругаются и всегда готовы говорить с тобой, с любой страницы, а не отмахиваются, мол, не дорос еще, много будешь знать – скоро состаришься и прочее…

Язычники воздвигали жертвенник Неизвестному Богу, а надо было бы еще и Неизвестному Герою. (Что касается Неизвестного Солдата, то ему сложнее: или монумент взорвут, или «вечно» денег на Вечный огонь в местном бюджете не хватает.)

Бог на землю сходит Героем. Герой становится Богом. Он ближе, как хлеб земной, слаще и реальней небесного. Спаси нас, Небо, от пресыщения – от него (обжорства) все дурное и злое. И голод, и война ему сестра родная. У пресыщенных людей много идей бывает, но чаще ненужных и недобрых, а мыслей мало. Ладно, это лирика…

Вот чему учат мертвые герои: обрети крылья, пусть ценою жизни. «О подвига полет священный!..» – написал юноша, погибший в Афганистане. Бессмертие призрачно? Да. Оно же сродни духу, то есть, как ни крути, невещественно. Это правильно. Поскольку будь оно вещь, пошла бы торговля. Да и так уж идет. И что интересно: нищие духом есть – богатых не сыскать. Прячутся, наверное, от налогов на дух.

Книг о «героях былых времен» дома у Мадьяра было много. От Македонского до Кожедуба. И то сказать: герой, как первая учительница, почти неземное существо. И мальчишке так хочется оторваться от земли, где вгоняют в идиотизм тычками и воплями, с мелкопузырчатой пеной у рта.

Отец Мадьяра родился в 1923-м в семье немецкого помещика из Прибалтики. Дед дружил с легендарным Берзиным, состоял в красных латышских стрелках и был расстрелян в 1937-м. Жену – в лагерь, как «члена семьи врага народа», где она и сгинула. И крепка же была Советская власть: сироту определили в детский дом, потом в фабрично-заводское училище и техникум, а в самом начале войны направили на командирские курсы.

Отец воевал с 1942 по 1945 год. Потом его, как орденоносца и человека со средним техническим образованием, направили в танковое училище. Он же, по душевному устройству и памяти человек не военный, предпочел уволиться. Имел такое законное право, поскольку был трижды ранен. Третье ранение – уже после Победы, в Восточной Пруссии. Направили инженером-механиком на завод в Грозный, где он и проработал почти сорок лет.

Мать Мадьяра детство свое провела за границей. Ее родитель – ветеран 1-й мировой, кавалер нескольких боевых наград… австро-венгерской армии. Мадьяру довелось его увидеть живым и вполне осознать, что перед ним героический старикан, видевший Гинденбурга! Когда в 1939-м Западную Украину «освободили», мать оказалась в СССР. Ей повезло, что во время воссоединений, оккупаций и войн она была подростком. После окончания школы комсомольская ячейка направила ее в мединститут, а потом молодого специалиста распределили в тот же Грозный. Такие вот линии судеб привели к рождению Мадьяра.

Разумеется, его звали иначе. Мадьяр, если не особо углубляться в языкознание, можно перевести с венгерского как «человек». Отец и мать заспорили, на какой лад называть первенца Иваном – на латышский или венгерский. Получилось ближе к венграм. Мы и называем его Мадьяр, как по-свойски называли его немногие друзья, и еще по некоторым причинам, вполне понятным из дальнейшего рассказа.

К сорока годам Мадьяр нередко пытался понять начала воинственности. Это важно, поскольку на войне первыми страдают те, кого и без усилий-насилий можно в землю закопать. Попросту большинство жертв войны совершенно невинны и достойны жалости. А вот герои – иное дело. Нельзя жалеть героя. Воспевать можно, подражать нужно, оплакивать иногда нужно, жалеть – никогда. Этому учили в школе. Правда, как-то в смешном детском рассказе Мадьяр прочитал, что одна девчонка не любила героев, но это было только один раз, да и тот писатель был юмористом, но ведь и георгиевским кавалером!

Конечно, всем известно, что щенки, котята, тигрята и мальчишки любят подраться за статус сильного и главного, а последние еще и мечтают о маршальских жезлах. Это понятно. Но только в отрочестве. К счастью, немногие сохраняют эту мечту. Представляете себе армию полководцев? Спецназ генералов? Кстати, очень весомый и объемный (физически) аргумент в пользу всеобщего мира. Худой генерал – двойное горе, а тощий военком – катастрофа для государства.

Подражая героям, Мадьяр с друзьями устраивали настоящие побоища. Порой с пролитием крови из носу, синяками и ссадинами. Нет, все было по науке: войны объявлялись, устраивались штабы и блиндажи, после школы велась непрерывная разведка, захватывались пленные и назначались сражения.

Книги, написанные властно-твердой рукой полководцев, Мадьяра завораживали, пусть его сверстникам они казались скучнее учебников. В библиотеке отца были не только мемуары советских военачальников, но и редкие для того времени книги Типпельскирха, Гота, Гудериана, руководства по ремонту танковых двигателей и военной топографии. Родные прочили Мадьяру военную судьбу, да и он так думал, но вмешался футбол.

Мадьяру исполнилось пятнадцать, когда его игру в районной команде увидел тренер из Ленинграда и предложил попробовать свои силы в спортивной школе «Зенита». От таких подарков судьбы не отказываются. Все «армии» были спешно демобилизованы в фанерный чемодан, и началась новая жизнь. Хотя что, собственно, в футболе не от войны? Назовите еще какую-нибудь игру, так укрепляющую боевой и командный дух. Ну, может быть, регби? Так ему еще не пришло время в те первые, славные годы «развитого социализма». Америка проклята, Афганистан далеко.

В том и суть, что успешное начало – лишь половина дела, и вторая от него зависит сомнительно. Мадьяр красиво играл в юношеском составе «Зенита». Участвовал в чемпионате СССР среди юношей, стал кандидатом в мастера спорта. Но на «предсезонке» ему жестоко разбили колено, и две неудачные операции перечеркнули надежды на большой спорт. Попрощался со спортивным интернатом – познакомился с военкоматом. Нет «футбольного иммунитета» – добро пожаловать в армию.

Еще не сознавая, куда поворачивается колесо Фортуны, он заявился в военный комиссариат с большим опозданием, за что незамедлительно получил «по шапке». Толстый, очень нервный майор, наоравшись досыта, стал ломать голову, куда направить нарушителя. В те годы перед армией массово обучали «военно-прикладным» специальностям. Полгода – и ты радист, парашютист, водитель. Майора несколько смущала худоба призывника, но на свет явилось удостоверение кандидата в мастера спорта СССР, и Мадьяр стал парашютистом, совершив свои первые три прыжка в аэроклубе. Впрочем, осенний призыв обошел его стороной. Мадьяр познакомился с девушкой, они решили пожениться. В том же военкомате уже другой майор махнул рукой – «гуляй до следующего призыва!». Родители Мадьяра настояли на переезде молодоженов в Грозный. А вот весной 1980-го, того олимпийского года, под «Прощание славянки» его проводили в армию. Между прочим, уже полгода, как Советский Союз отдавал интернациональный долг в Афганистане, или, попросту сказать, воевал. Но Мадьяр ничего не знал об этой войне, хотя бы потому, что первые живые ветераны боевых действий еще из Афгана не вернулись. А погибших хоронили скромно, даже стыдливо, под присказку о гибели при исполнении служебных обязанностей. Это было почетно, но ясности, конечно, не прибавляло.