Борис Тененбаум - Тюдоры. «Золотой век» Страница 18

А потом между гостем и хозяином начинается серьезный разговор.

II

И идет этот разговор хуже некуда. Король, который предположительно собирался поговорить со своим другом наедине, на лужайке, вдруг срывается в такой крик, что его прекрасно слышно даже его свите, удалившейся по его желанию в дом поодаль. Он требует подчинения. «Зачем ему это надо?» – спрашивает один из персонажей пьесы Томаса Кромвеля. И тот, истинный ученик Макиавелли, отвечает ему, что король – совестливый человек и хочет поступать по правде и справедливости и что если его действия будут одобрены таким достойным человеком, как сэр Томас Мор, то король убедится, что он прав.

А если они не будут одобрены, то король убедится, что сэр Томас Мор – изменник.

Томас Мор – такой, каким он представлен в пьесе, – просто восхищает. Он такой славный человек. Достоинство, простота, глубокий ум – и даже негромкий мягкий юмор. И вообще – Томас Мор понимает человеческие слабости и относится к ним снисходительно. Например, спрашивает слугу, подающего ему бутылку: «Вино хорошее?» Слуга, понимая подтекст вопроса, отвечает якобы честно: «Ну откуда же мне знать?» Сэр Томас смотрит на слугу, слуга смотрит на сэра Томаса – и видно, что они понимают друг друга…

Ну конечно же, слуга вино попробовал, и, конечно же, это известно его хозяину, но они оба знают, что слугу, конечно, простят…

Но Мор забывает и о юморе, и о снисходительности, когда отказывает дочкиному обожателю в ее руке. Обожатель – лютеранин, это опасно. A сэр Томас не хочет беды ни ему, ни своей дочери. И еще сэра Томаса Мора беспокоит его душа. Он не может принести ложной клятвы – и даже угроза смерти его не пугает.

Ему предлагают жизнь и спасение от казни – лишь бы он согласился признать развод короля Генриха законным. Он не соглашается, но прячет свои принципы за стеной молчания. Прекрасный юрист, он на молчании и строит свою защиту – ибо «…молчание есть знак согласия…», следовательно, сомнение суда должно быть разрешено в пользу молчащего, и требовать от него произнесения требуемой судом клятвы излишне. Но его надежная защита разрушается показаниями лжесвидетеля, найденного обвинением. Томас Мор идет на эшафот. И убил его Томас Кромвель. Он – злодей, напоминающий Ричарда Третьего в трактовке Шекспира.

Это он нашел надежного свидетеля, Ричарда Рича, который показал в суде то, что ему было велено показать. Кромвель в пьесе, обращаясь к Ричу, говорит ему примерно следующее:

«…мы, администраторы, служим королю и делаем возможным все то, что ему желательно. Это так просто…»

Пьеса написана просто великолепно. Диалоги строятся по всем правилам поединка, так, что совершенно захватывают зрителя. Это выглядит как притча – мудрый, спокойный, гуманный человек идет на смерть, защищая свободу своей совести.

И когда уже потом обнаруживаешь сведения, согласно которым сэр Томас Мор занимался расследованием дел о лютеранской ереси, испытываешь некоторое потрясение. Расследование, как правило, заканчивалось костром.

Примем во внимание, что до того, как Томас Мор принял на себя обязанности лорда-канцлера, в Англии за сто лет было сожжено за ересь около 30 человек. А при нем, при самом его активном участии, за два года, с 1530-го и по 1532-й, сожгли шестерых[12]. Как раз за то, за что сам он стоял до конца, – за желание поступать по совести.

По-видимому, дело обстояло все-таки посложнее, чем оно представлено в пьесе.

III

Когда на континенте Европы возникло движение, которое позднее протестанты назовут Реформацией, а католики – «лютеровской ересью», Мартин Лютер вполне серьезно рассчитывал на поддержку таких людей, как Эразм Роттердамский и Томас Мор. Разве не они жестоко высмеивали роскошь и продажность церковных иерархов, разве не они смеялись над невежеством монахов и нелепыми суевериями верующих в чудеса?

Но из его попытки подключить к движению Реформации имена известнейших, славных по всей Европе гуманистов ничего не вышло. Томас Мор увидел в движении Лютера раскол и гибель христианского мира. Если каждому будет позволено толковать Священное Писание на свой лад, не считаясь с авторитетом папства, разве это не поведет к распаду единого учения и единого христианства? Он считал, что такую угрозу можно отразить только войной, – и потому без всяких колебаний отправлял на костер людей, которые и виновны-то были только в том, что стояли за Библию на английском.

Король в такие тонкости не вникал. Он ничего в церковной доктрине менять не хотел, но терпеть диктат Церкви даже в вопросах совести он тоже не собирался. Когда Папа Римский Павел Третий возвел сидевшего в Тауэре епископа Фишера в кардинальское звание, Генрих воскликнул, что отправит в Рим его голову – пусть они там и увенчают ее красной шляпой кардинала.

За словами последовали и дела. 4 мая 1535 года трое монахов-картезианцев, отказавшихся признать верховное главенство короля над Церковью, были казнены казнью, полагавшейся по закону государственным изменникам: их повесили, сняли с веревки еще живыми и выпотрошили. Их внутренности были сожжены перед их глазами, а сами они разрублены на части.

Руку одного из них прибили к воротам его монастыря как угрозу и напоминание о том, чем грозит неповиновение.

22 июня 1535 года епископ Рочестерский, Джон Фишер, взошел на эшафот. Он был советником Генриха Седьмого, отца короля, он был капелланом леди Маргарет Бофорт, бабушки короля, и даже был наставником самого короля, когда он был мал.

Джону Фишеру отрубили голову и выставили ее на Лондонском мосту на всеобщее обозрение. Сэр Томас Мор был приговорен к той же казни, что и монахи-картезианцы, но Генрих VIII – «…по милости своей к старому другу…» – смягчил приговор и велел просто отрубить ему голову.

Перед смертью у него хватило присутствия духа пошутить: он убрал свою седую бороду, отросшую в тюрьме за время его заточения, из-под шеи, а палачу он сказал, что борода не шея и не заслуживает быть разрубленной – «…она измены не совершала…».

Казнь Томаса Мора стала политическим поражением – он показал пример стойкости. Когда герцог Норфолк угрожал ему «…гневом короля, несущим смерть…», сэр Томас невозмутимо ответил:

«И это все? Скажу вам, ваша милость, по секрету, между нами, – я умру сегодня, а вы – завтра».

7 января 1536 года умерла Катерина Арагонская, первая королева Генриха VIII, та, с которой он так долго пытался развестись. Ee лишили всего, чего только можно было лишить. Даже ее драгоценности ей было приказано передать «…Анне Первой, королеве Англии и законной супруге короля…». К Катерине не пускали даже ее дочь, бедная женщина умерла чуть ли не в одиночестве.

Ее смерть изменила очень многое.

IV

Королю Генриху к 1536 году сильно надоела Анна Болейн. В качестве объекта его неистового желания она, право же, была хороша: ядовито остроумна, капризна и непредсказуема. В качестве супруги эти качества ее не красили. И самое главное – она не родила ему наследника. В сентябре 1533 года, к величайшему разочарованию своего мужа, Анна родила девочку, которую назвали Елизаветой. Следующая беременность и вовсе окончилась выкидышем.

Сэр Томас Мор сказал однажды Кромвелю, что «…когда лев узнает свою силу, любому человеку будет трудно им править…». По-видимому, сэр Томас намекал на то, что Кромвель сознательно манипулирует желаниями короля и что это опасное занятие. В январе 1536 года у короля Генриха возникла блестящая идея – поскольку Катерина умерла, а у Анны случился очередной выкидыш, то он, избавившись от Анны, получил бы возможность обзавестись наконец наследником.

Более того – его новый брак мог бы быть осуществлен без мучительной процедуры развода.

И буквально немедленно, пока еще королева приходила в себя после случившейся с ней беды, Генрих Восьмой объявил, что был околдован и соблазнен. Он употребил французский термин «sortilége» – что могло означать и «обман», и «чары».

Его новая избранница Джейн Сеймур была переселена в королевские апартаменты, а брату Анны, Джорджу Болейну, было отказано в обещанном ему было ордене Подвязки. Это, конечно, был знак немилости, но за этим последовали такие дела, что какой-то там орден, пусть и высокий, выглядел полной мелочью.

Томас Кромвель, мастер на все руки, получил распоряжение «…провести расследование…». Какие результаты ожидались от расследования, ему было известно – и он нашел свидетеля, Марка Сметона, музыканта из числа тех, кто служил королеве. То ли под пыткой, то ли обещаниями, то ли еще как-то – но его убедили дать показания о его любовной связи с Анной Болейн. Он запутал в дело еще одного человека, сэра Генри Норриса. А надо сказать, что сэр Генри служил королю Генриху в качестве лица, носившего королевский горшок[13].