Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 182

В соединении началось переформирование; командование ожидало и переименования соединения. Штаб партизанского движения в Киеве также ждал согласия высшего руководства – соответствующая бумага якобы ушла на утверждение в Кремль.

Вскоре действительно поступил приказ о переименовании соединения в 1-ю Украинскую партизанскую дивизию имени дважды Героя Советского Союза генерал-майора С. Ковпака в честь основателя и бывшего командира, начавшего ещё в сентябре сорок первого года сколачивать свой отряд в Спадщанском лесу вблизи Путивля, где Сидор Артемьевич был председателем городского совета. Тогда его группа насчитывала тринадцать человек и не имела ни одного пулемёта или автомата. Одни винтовки, у бойцов только наганы, а у самого Ковпака небольшой пистолет системы Коровина. Дамский. Однажды пулька от него застряла в суконной фуражке эсэсовского душегуба.

В те дни произошло слияние отряда Ковпака с небольшим отрядом под командованием Семёна Васильевича Руднева, в недавнем прошлом кадрового полковника Красной Армии на Дальнем Востоке. Там он сидел некоторое время в тюрьме, но был реабилитирован и уволен из армии в звании полковника. Незадолго до нападения Германии возглавлял ДОСААФ в родном Путивле, куда переехал с женой и двумя сыновьями. Когда началась война, Семён Васильевич создал свой партизанский отряд. После слияния отрядов образовалось соединение: Ковпак – командир, Руднев – комиссар.

Теперь вместо былых отрядов и отдельных рот появились три полка с полноценными батальонами и ротами, артбатареей, помимо дивизионной с семидесятишестимиллиметровыми пушками, а также дивизионная рота разведки, прославленный кавалерийский дивизион, рота подрывников-минёров, взвод сапёров, затем группка старшин-хозяйственников. И конечно, главная дивизионная санчасть, укомплектованная врачами, хирургами, а в подразделениях – фельдшерами и медсёстрами.

Ковпаковское соединение, превращённое в дивизию, оставалось огромным. В походе растягивалось на километры. На отдых располагалось в трёх-четырёх, а иногда и большем числе населённых пунктов. По-прежнему противник пытался расчленить его, разбить, уничтожить. В этом противостоянии немалую роль сыграла война умов.

Глава 7

Группе разведчиков со старшим лейтенантом Котельниковым на рассвете предстояло пересечь шоссе Берлин – Варшава, но неожиданно из темноты вынырнула бронемашина. Экипаж состоял из солдат «Легиона французских добровольцев против большевизма». Они дежурили на трассе.

Встреча завершилась переходом механика бронемашины марсельца Мишо Легре на сторону партизан-ковпаковцев… Командир бронемашины, не дождавшись его, уехал.

Мишо Легре стал любимцем и адъютантом партизанского командира. При штурме моста у входа в Беловежскую Пущу был тяжело ранен. Во время оказания ему медицинской помощи на груди увидели татуировку: «Ма ви а ла Франс!» («Моя жизнь – Франции!»)

К величайшему сожалению и личному горю командира группы, спасти Легре не удалось. Более полугода они воевали бок о бок и дружили. Память и боль не утихают до сих пор, вот уже более семидесяти лет.

Глава 8

Ноябрь 1943 года. Партизанская дивизия готовилась к очередному рейду по тылам противника.

Под командованием Вершигоры дивизия тронулась в очередной рейд. Как и прежде, с наступлением темноты. Личный состав передвигался на подводах. Некоторые бойцы шли рядом пешком. Ночью головной дозор бывало слышал окрик:

– Стий! Висим!?

Значит, это был пост дежурной охраны националистов УПА или ОУН.

Порой происходили стычки с националистически настроенными вооружёнными группками, именовавшимися «уповцами» (Украинская повстанческая армия) и «оуновцами» (Организация украинских националистов).

Завязывались короткие бои. Нападавшие, как правило, разбегались с криками:

– Тикайте, бо колпаки пришлы!

Раннее февральское утро сорок четвёртого года выдалось пасмурным. В глухой тишине слегка кружился снежок. Котельников возвращался из штаба дивизии в своё подразделение, сосредоточенно обдумывая предстоящий распорядок дня. Неожиданно со двора – на противоположной стороне единственной сельской улицы – на галопе вырвалось конное отделение расквартированного там кавалерийского дивизиона. Из-под копыт лошадей вылетали куски запорошенной снегом грязи.

Глядя вслед умчавшимся конникам, чтобы определить направление, Котельников понял, что они, несомненно, поднялись по тревоге. Но из того же двора следом за ними выехала подвода с лошадьми на галопе. Котельников бросился ей навстречу, поднял руку и, как только она приостановилась, крикнул ездовому:

– Что случилось?

– Оттуда, с низины, – указывая рукой куда-то в сторону, взволнованно ответил ездовой, – почуялась пальба и взрывы. Село там! Недавно ваши бойцы направились туда.

Услышав, что в ту сторону пошли бойцы особого отдела, Котельников вскочил в повозку, озадаченный: «Никакой стрельбы вроде бы не слышал. Может быть, тогда находился в штабе дивизии? Но как могли там оказаться бойцы особого отдела? Скорее всего, ездовой что-то путает!»

В низине показалось небольшое село. Едва повозка въехала в него, Котельников издали узнал своих бойцов, обнимавшихся с прибывшими минут десять-пятнадцать назад кавалеристами промчавшегося эскадрона.

Увидев своего начальника штаба, они бросились обнимать и его. Их было трое: старший сержант Репко и рядовые Алещенко и Горбенко. Выяснилось, что в село их послал начальник особого отдела с заданием разведать, не осталось ли у населения антисоветской литературы.

Некоторое время тому назад здесь трудились на нужды фашистских ставленников около двух сотен семей евреев и полсотни цыган. Под охраной полицаев заключенные, как обычно в таких случаях, шорничали, шили рукавицы, а цыгане ремонтировали телеги, подковывали лошадей. Но недавно приехавшие эсэсовцы расстреляли всех.

Поэтому начальник особого отдела не исключал, что там могло остаться что-нибудь важное для особистов. Заодно велел старшему сержанту Репко при возможности разжиться у жителей кое-какими продуктами для личного состава.

Бойцы рассказали, что едва вошли в село, их стали окружать вооружённые люди с криками: сдавайтесь! Это были «уповцы» или, как их обычно называли, бандеровцы. Завязалась стрельба. Пошла в ход граната. Взрыв услышали партизаны кавдивизиона. По тревоге отделение конников бросилось в село, понимая, что свои напоролись там на националистов.

Такие столкновения в районе случались уже не раз. Надо полагать, в курсе был и начальник особого отдела. Тем более являвшийся заместителем командира дивизии по разведке!

Опоздай кавалеристы минут на пять, трое бойцов были бы уничтожены. С криками: «Тикай, бо пришлы колпаки!» бандеровцы бросились бежать, оставив лежавшие в крови два трупа.

Котельников оказался всего-навсего свидетелем, благодаря порыву опытного командира эскадрона Кости Руднева (родного брата незабвенного комиссара ковпаковского соединения), ринувшегося в село по собственной инициативе! Без команды старшего. В результате были освобождены все трое бойцов.

Радостно встретили спасённых от верной гибели в подразделении особого отдела. Однако под вечер прибывший старшина передал начальнику штаба Котельникову приказ майора немедленно взять их под стражу и посадить в караульное помещение.

Старший лейтенант тотчас же выполнил приказ. Доложил об этом майору. Сам же посчитал, что, наверное, так и следует для выяснения, при каких обстоятельствах произошло их столкновение с бандеровцами. Тем более что речь шла о бойцах особого отдела!

Глава 9

Когда началось следствие и допросы содержащихся под арестом, все остальные бойцы личного состава группы восприняли это как естественную меру дознания. Начальник штаба Котельников также считал такую процедуру закономерной.

Содержание под арестом подследственных проходило под его присмотром, время от времени он посещал караульное помещение. Хозяйка хатёнки – одинокая старушка – понятия не имела о случившемся с постояльцами, расположившимися на разбросанной на полу соломе под охраной часового.

Когда Котельников в очередной раз заглянул к ним, он обратил внимание на подавленное настроение арестованных. По их словам, майор был очень недоволен их встречей с националистами и будто бы требует от них признания в том, что они специально пошли сдаваться бандеровцам.

– С чего он это взял? – возмущался один из бойцов. – Сам же приказал нам туда сходить! Что в селе могут быть националисты, никто из нас не знал.

– А на меня он и вовсе обозлился, потому что я не выполнил его просьбу, – грустно произнёс старший сержант Репко.

– Это кто обозлился? – намеренно спросил Котельников, будто не понял, о ком идёт речь.

– Майор, конечно! Кто же еще… Злится, и всё!