Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 183

– А на меня он и вовсе обозлился, потому что я не выполнил его просьбу, – грустно произнёс старший сержант Репко.

– Это кто обозлился? – намеренно спросил Котельников, будто не понял, о ком идёт речь.

– Майор, конечно! Кто же еще… Злится, и всё!

Выяснилось, что перед отправкой на задание – кроме вражеской литературы и продовольствия – майор попросил старшего сержанта Репко попытаться раздобыть у местных жителей кое-какое «золотишко». Дескать, раз в селе долго находились евреи и цыгане, значит, там должно быть и золото. Майор объяснил, что есть какая-то монета «наполеонка».

– Из золота она. На зубы ему нужна, – объяснил старший сержант Репко. – Где там было её искать? Едва мы сунулись в самое начало улицы, нас враз стали окружать бандеровцы с криками: «Бросай оружие!» Мы тут же открыли огонь. Националисты попрятались, а я залёг в кювет и стал прикрывать отход Алещенко и Горбенко. Они скрылись за первой угловой хатой, поднялись на чердак, чтобы оттуда прикрыть мой отход. Но бандюг было десятка два. Не меньше! Кто с обрезом или наганом, кто с винтовкой и даже с охотничьей двустволкой. Стали стрелять в воздух, наверное, чтобы захватить живыми! Я открыл автоматный огонь. Они кинулись в рассыпную! Вначале. Но, гляжу, начинают меня окружать… Пошла в ход граната. Двоих уложил, и ещё кто-то, видать, раненый пополз назад. Нам бы конец, не появись кавэскадрон.

Обо всём этом старший сержант Репко сообщил начальнику штаба в присутствии Алещенко и Горбенко. Оба почти слово в слово по личной инициативе рассказали о просьбе майора насчёт «золотишка» для зубов, которую им передал старший сержант, когда они ещё были далеко от села, где напоролись на националистов.

Сообщения содержащихся под арестом бойцов огорчили начальника штаба. И, пожалуй, ещё больше его насторожили. Такого не ожидал от майора! Его и раньше настораживали манера разговора и самомнение начальника особого отдела.

В один из следующих дней, как обычно ранним утром побывав в штабе дивизии и уточнив распорядок дня, Котельников возвращался к себе. Погода не изменилась – такая же изморось вперемежку с ветром, как и в тот день, когда на галопе промчался эскадрон. Навстречу ему шли четверо бойцов со старшим лейтенантом Пономаренко – все с накинутыми на голову плащ-палатками. Когда они приблизились, Котельников спросил:

– Куда это вы поперлись в такую рань?

– Как куда? – ответил удивлённый вопросом Пономаренко. – Выполнять «постановление».

– Какое?

– Как, какое? Начальника. Майора!

– Ты, Пономаренко, отвечай, как положено! Не темни! Какое «постановление»? – допытывался Котельников.

– Вы что, не знаете? – искренне удивился старший лейтенант.

– Ничего я не знаю!

– Ну, как же! Отвели Репко, теперь идём за вторым…

– Куда отвели Репко? Чего недоговариваешь?

Пономаренко беспомощно развёл руками, скользнул по печальным лицам сопровождавших его бойцов, как бы являющихся свидетелями. Наконец тихо выдавил из себя:

– На расстрел…

– Вы расстреляли старшего сержанта Репко? – воскликнул удивлённо начальник штаба. – Вы что? Шутите или рехнулись?

– А то ж… Такими вещами разве шутят, товарищ начштаба! – ответил Пономаренко. – Идём за следующим. В караулке остались Горбенко и Алещенко.

Котельникова охватил ужас:

– Пономаренко! Я не имею права отменять приказ или «постановление» начальника особого отдела. Но подождите. Надо поставить в известность командира дивизии! Тут что-то не то происходит.

Пономаренко наотрез отказался повременить:

– Майор приказал привести приговор в исполнение пораньше утром. Мы и так опаздываем. Земля-то примерзшая. Яму нелегко выкопать. А уже совсем день. Влетит мне от него. Мы должны…

Котельников прервал его решительным голосом:

– Одну минуту обождёте! Речь идёт о судьбе и самой жизни наших боевых товарищей! Попробуй не обождать! Слышишь, Пономаренко?!

Не дожидаясь ответа, Котельников бегом устремился обратно в штаб дивизии, который несколько минут назад покинул в добром настроении. Когда он, всполошённый, влетел туда и доложил впопыхах новость, его подняли на смех. Особенно смеялся начальник штаба дивизии Войцехович. Хитро прищурив глаза, Вершигора, тихо посмеиваясь, заметил:

– Какое право имеет ваш майор, пусть он трижды будет начальником особого отдела, без согласия командира дивизии расстреливать кого-либо? Чепуха, конечно!

Боясь, что Пономаренко с бойцами может уйти, Котельников дал понять, что расстрелявшие бойца находятся здесь и дожидаются его, командира дивизии! И стремглав выбежал, боясь, что те уйдут.

Вслед за ним вышли Вершигора и Войцехович с теми, кто был в штабе, включая писаря. Никто не верил, что такое на самом деле могло случиться!

Заплетающимся от растерянности языком Пономаренко полностью подтвердил сказанное Котельниковым.

– Кругом марш в своё подразделение! – скомандовал Вершигора властным голосом, которого прежде никто у него не слышал. – И не попадайтесь мне на глаза, иначе все пойдёте под трибунал!

Котельникову он приказал немедленно распределить в разные батальоны остальных двух бойцов, находящихся под арестом. Начальнику штаба капитану Войцеховичу велел написать приказ, в котором отметить, что за жизнь каждого из них будет отвечать головой лично комбат!

Приказ командира партизанской дивизии Котельников тотчас же выполнил и доложил ему, кто из них в каком батальоне будет находиться. Здесь выяснилось, что оба рядовых – Алещенко и Горбенко, – не знали, что их ждёт! Они также не имели понятия о расстреле их командира отделения старшего сержанта Репко, которого недавно, как они полагали, увели на очередной допрос.

Вершигора был вне себя. Начальник штаба Войцехович с многозначительной усмешкой заметил:

– Надёжный у вас, Петр Петрович, заместитель. Блеск! К тому же по разведке!

В ответ Вершигора пристально посмотрел на своего начштаба, но ничего не сказал. Очевидно, не хотел высказывать своё мнение в присутствии начальника штаба особого отдела.

Котельников вернулся к себе в штаб расстроенный. Ему хотелось расспросить Пономаренко о реакции начальника на отмену командиром дивизии исполнения «постановления», но поразмыслив, он не стал этим интересоваться. Понимал, что и о нём наверняка был разговор.

С него ведь всё началось. Бедняга Пономаренко оказался козлом отпущения. Без слов было понятно, что ему крепко досталось от майора.

Старший следователь капитан Казаченко также пребывал в подавленном настроении. Однако не сказал ни слова. Его тоже можно было понять: погоду в особом отделе делал лично его глава. Все молчали, будто в доме лежал труп Репко. Об Алещенко и Горбенко, распределённых в разные батальоны, тоже остерегались спрашивать.

Оказалось, что у капитана Казаченко был день рождения. Никто об этом не знал. Он припас бутылку первача, а хозяйка дома зажарила гуся, который лежал на сковороде рядом с миской давно разморозившейся квашеной капусты. Было такое впечатление, будто все в чём-то виноваты. Пономаренко и Котельников сочувствовали Казаченко, но ни у кого язык не поворачивался поздравить его. Да и сам он не знал, как быть. Маленького роста, сдержанный, корректный, разумный. То и дело молча разводил руками. Внезапно у него вырвалось:

– Главное, что Алещенко и Горбенко спасены! Теперь, надо полагать, волос с их головы не упадёт! – Оглянулся по сторонам и, понизив голос, промолвил: – Хозяином-то здесь командир дивизии… «Борода»! Стало быть, поперёд батька у пекло никто уже не попрёт!

– Это верно! – выдавил из себя Котельников. – Но у меня всё время перед глазами улыбающееся лицо Репко. Никак не могу осознать, что его уже нет в живых! Исполнительный, старательный, услужливый. Наверное, родители есть!?

Он смолк, запершило в горле. Установилась гробовая тишина. В этот момент в окне промелькнула стройная фигура старшины – помощника или, скорее, адъютанта майора. Тотчас же Пономаренко и Казаченко бросились убирать со стола.

Котельников поспешил выйти навстречу старшине, однако тот уже открыл дверь. С порога передал, что майор приказал начальнику штаба сейчас же явиться.

– Понял, – кивнул Котельников. – Передай, иду!

Быстро пристегнул ремень с портупеей, накинул через плечо полевую командирскую сумку, поправил висевший через плечо ремень со здоровенным маузером в деревянной колодке. Уходя, замешкался, спросил:

– Где ваш жбан с компотом?

Пономаренко и Казаченко недоуменно переглянулись. Котельников надеялся, что оба поймут, о чём речь:

– И немного, если можно, квашеной капусты.

Сконфуженные своей недогадливостью, друзья бросились доставать спрятанное.

Опрокинув почти половину гранёного стакана и схватив горстку квашеной капусты, Котельников на ходу вытер губы. Помрачневшие Казаченко и Пономаренко провожали его невесёлым взглядом. Он услышал: ни пуха ни пера…