Виктор Бронштейн - Лабиринты судьбы. Между душой и бизнесом Страница 26

Ещё раз Белокаменная была рядом спустя лет 12–13. Я, будучи кандидатом экономических наук, работал на свирском заводе «Востсибэлемент», внедрял новые модели самофинансирования, которыми тешилось горбачёвско-рыжковское правительство, тогда серьёзно и обсуждался вопрос моего перевода в Москву на нововведённую должность замначальника главка по экономике. Но обком партии не согласовал моё назначение. Во-первых, кадры нужны и в Сибири – был их аргумент, а во– вторых, помешала, пожалуй, и еврейская фамилия.

Если бы я переехал в Москву, жизнь бы сложилась иначе. Не возвращался бы сын на электричке с отцом и не оказался бы между поездами, не было бы главного стресса и горя в моей жизни.

В сравнении с «красными» директорами моя дорога, не зависящая от дурацкого каприза члена Политбюро, да и от другого высокого начальства, в чём-то выигрышней. Но зато вокруг них не было ни бандитов девяностых годов, ни рейдеров двухтысячных, ни обвала рубля, сметающего фирмы и сеющего долги и убийства.

Казалось бы, нужно радоваться хотя бы большей свободе сейчас, в относительно тихое время, но нет же, спокойней ситуация – больше чёрных мыслей и внутреннего стресса, в котором виновен только ты сам, но от этого, увы, не легче.

Огромнейшее преимущество бизнесменов перед государевыми людьми всех мастей и времён – это необычайная лёгкость на подъём. Директор-собственник может в одночасье решить и уехать хоть в Америку, хоть на Байкал. Тем напряжённейшим летом я выбрал второе. В начале лета волей случая умчался я на совершенно уникальный байкальский остров Ольхон и не ошибся. Как в раннем детстве песочница пионерского лагеря заслоняла от меня вселенские переживания, так теперь лес и бесконечные пески, бездонное байкальское небо и сам Байкал, чутко улавливающий все оттенки беспрерывно меняющегося неба и удивляющий своей безмерной палитрой красок даже самых маститых художников, рассеивал тяжёлые мысли. Был момент, когда я позавидовал одной прибрежной сосне, которая беспрерывно любуется Байкалом зимой и летом, днём и ночью уже много лет:

Как не завидовать сосне,В подруги выбранной Байкалом,Ведь для неё, как в чудном сне,На пенно-синем полотнеПалитра красок пышет жаром.Взметнувшись в небо из воды,Сосну зарницы развлекают.А снежно-льдистые садыВ сиянье зимней чистотыОгнём алмазов соблазняют.А мы куда-то всё спешим,До нервных срывов напрягаясь,Мир Божий и себя крушим.Грешим, грешим, грешим, грешим,В бетонных сотах развлекаясь.

Помогала и общепризнанная целебная байкальская энергетика, особенно в самой святой части острова – на мысе Бурхан, где есть таинственное мистическое место – небольшая, но настоящая пещера. Интересно, что женщинам подходить к пещере, а тем более ступать внутрь неё, не разрешается.

Поехал на Байкал я экспромтом, на открытие художественной выставки дня на два, а остался на десять дней. Природа и замечательное романтическое знакомство, которое хоть и закончилось ничем, но в моей душе прошло все стадии настоящего романа и переплавилось в дорогое для меня воспоминание и стихотворение «Ольхонская грёза», положенное к тому же на музыку замечательным иркутским композитором Владимиром Соколовым:

Как чайки, дерзкие мечтыДушевных штормов не боятся.В объятьях дикой красотыНа гребнях чувств они гнездятся.Тепло случайных встреч с тобойХраню от стылости заката.Молю, чтоб нашептал прибойЛюбовь ольхонскою волной —Здесь прадед счастлив был когда-то.Ступали раньше на Бурхан,Окутав лошади копыта.К святым местам бурятский ханВёл присмиревших вдруг мирян —Там дверца в чудо приоткрыта.Вот так же я не подойдуК тебе своей стопою грешной.Обычай местный соблюду,Костёр подальше разведу,Спасаясь в стуже безутешной.Но ты мечту в свой храм впусти —В нём чувств убитых воскрешенье.Ох, как непросто крест нестиВдоль бесприютности, прости…Тобой я грезил от рожденья.

Природа Ольхона и пусть даже толком не начавшийся роман, а также литературно-музыкальные встречи существенно смягчили душевную боль.

Благостно влияло на нервы и общение с истинно православными и искренне верующими хозяевами известного в мире полублагоустроенного кемпинг-отеля «У Никиты». Интересно, что жена Никиты Наталья на Ольхон променяла саму столицу и никогда не пожалела. Как когда-то декабристы в Иркутске, их семья на Ольхоне является очагом культуры и надежды. Наталья ведёт театральную студию, а Никита, в прошлом известный спортсмен, мастер спорта по настольному теннису, не только тренирует детей, но и возит их по миру. Причём находит самые недорогие варианты и по билетам, и по проживанию у своих многочисленных иностранных друзей, посещающих Ольхон. В общем, они хоть и бизнесмены, но какой-то редкой породы, сродни бескорыстным странникам. И это восхищает не только меня. Отдыхал у них как-то скромный с виду и совершенно непритязательный китаец. Впоследствии он принял Никиту с его ватагой буквально по-царски в настоящем дворце. Непритязательный китаец оказался миллиардером.

Вскоре после Ольхона подоспела у меня и поездка в Испанию. Тоже незабываемая интересным знакомством с одной молодой женщиной, которая, при кажущейся хрупкости, беззащитности и беззаботности, поразила меня своим мужеством. Выяснилось, что у неё есть серьёзное подозрение на неизлечимое заболевание сердца, которое не мешает жить, но угрожает внезапным концом. Такое же заболевание с известным финалом в сорок с небольшим лет было, говорят, и у Андрея Миронова. Окончательный анализ она решила не делать. Говорит, что во сне к ней явился ангел, давший этот мудрый совет. Что наши неприятности и переживания по сравнению с преодолённым этой молодой женщиной страхом внезапной смерти! И это мужество в двадцать с небольшим лет! Самое удивительное, что она излучает бьющую ключом жизнерадостность, доброжелательность и оптимизм. Общались мы часто и подолгу. Ходили и в ночные походы. Она рассказывала о многом, в том числе и о своём женихе, что не мешало нашему приятельству. У неё тоже была страсть к поэзии, хотя наизусть она знала не так много. Наверно, это в первую очередь и объединяло нас. В моём сердце, пожалуй, была и какая-то бескорыстная собирательная любовь то ли к ребёнку, то ли к другу, то ли к женщине. Могла ли она перерасти в любовь без «то ли» к женщине? Вряд ли. Хотя может быть, но только в ответ на её сильное чувство и безудержное желание такой любви:

Мы разъехались в дальние дали:Ты – домой, в свой душевный уют,Я – в промозглость осенней печали,Где, увы, меня сильно не ждут.Но на память о солнечном летеС морем, смехом и лунной тропойНародились, как общие дети,Песни сердца, что дышат тобой.

Ты не пой их подруге и мужу,Чтоб в размолвке не стали пенять…Своей дочери в лютую стужуНе забудь мой восторг передать.

Наконец-то единственная

Видимо, при поэтическом настрое души не только легче, чем прочим, впасть в депрессию, но при определённых обстоятельствах, если на горизонте появляется муза, и излечиться от неё, пусть и не до конца, но всё же очень существенно сдвинуться с нижней точки:

Поэт без музы не поэт,Напрасны рифмы и страданья,Стихи мертвы, пока в них нетЛюбви заветного дыханья,

Пусть не взаимной, но большой,Что целый шар земной объемлет…Поэт всегда чуть-чуть смешной,Но в нём под маской трагик дремлет.

Окончательно заслонить от депрессии могут уже не просто музы, которые чаще всё же временны и изменчивы, а настоящая, большая любовь.

Вот уж удивятся мои друзья-приятели тому, что мне нередко бывала и бывает свойственна если не совсем депрессия, то густая чёрная тоска. На людях я практически всегда позитивный, и многие просто уверены, что по жизни я несгибаемый оптимист. Хотя если внимательно прочесть стихи, то можно понять всё. Но кому это в наше время надо? Только у мамы мои книжки были настольными до последнего часа. И это уже немало.

В ту недалёкую пору окончательно выйти из состояния, близкого к депрессии, удалось мне, когда роман из стихов воплотился в полной красе в долговременные и нежные отношения.

И об этом тоже лучше всего скажут стихи. Ведь главное не сюжеты, все они уже давно описаны на тысячи ладов и изрядно замусолены и литераторами, и особенно телевизионщиками, – куда важнее, как на тривиальный сюжет откликается душа, и это у всех происходит по-разному.

«Годами я гнался за дерзкой мечтой…»

Годами я гнался за дерзкой мечтой,Не раз поменявший обличье.Лишь осенью ангел шепнул мне: «Постой,Спит в памяти имя девичье…»

Не виделся с нею я несколько лет,Любовь моя саженцем зрела —Так юной рябины пылающий цветВ годах разгорается смело.

«Сон никак не сбывался, хоть локти кусай…»