Евгений Рудашевский - Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся) Страница 31

Ауровиль зачат от мечтаний Шри Ауробиндо и Миры Альфассы; воплощён был в двенадцати километрах от их собстного ашрама. В ашраме том несколько десятилетий Мать принимала страждущих до мудрости её – со всего мира. Приём этот назван был «пранамой»: кланялись все Альфассе, беды ей свои, прегрешения свои говорили, в ответ благословение получали от руки её, макушкоприкосновенной. Иные с вопросами приезжали о судьбе своей; ответом был им цветок, выбранный Матерью со специального – пророческого – столика.

Были и другие церемонии. Даршаном назывался выход Альфассы на балкон, под которым в трепетности собирались сотни ашрамистов. Мать выходила, смотрела на всякого из паствы своей в отдельности – «чтобы работу внутреннюю провести в них, и чувствовали все при этом силу её сознания» {42} .

Описания эти дополнены рассказами чудесными. Однажды дух цветов, которые садовник изготовился срезать, явился Матери с просьбой о жизни; в спешности особой успела она садовника, ножницы для убийства разверзшего, остановить. Окончанием к повести этой назидание звучало – резать цветы лишь утром и ночью.

Вот другая, не менее популярная среди ауровильцев история. Амулет, Альфассой собранный из лепестков, «силой её заряжённый, спас одного шотландца – обвалилась на него с 30 футов [9 метров] скала, но вреда никакого не сделала» {43} .

Окончанием философии ауровильской были для меня рассказы в «Учениях цветов» о женщине, «даром обладавшей духов природных видеть и фей» {44} . Именно «фей» – перевожу дословно.

Ауровиль в энтузиазме большом затевался – как «надежда последняя от надвигающейся катастрофы» {45} . «Город рассвета» основан был в 1966 году. Холодная война; близок конец всему – в войне мировой, ядерной. Усталость от близости этой. Мир пакостным казался, и многие укрыться хотели в оазисе творческом. Ауровиль задуман был свободным от политики, финансов. Призвали сюда художников, музыкантов, поэтов, архитекторов. Ехали они на юг Индии, надеялись в общине новой спастись от мира злого и одиночества великого. В радости, задоре начался Ауровиль. К тому добавились экологичность, вегетарианство, здоровые привычки и питание. В центре города Матримандир (храм Матери) заложен был шар, в котором зал медитационный собран; от него спиралью галактической город начался. Привечали здесь творцов со всех континентов, и едва ли представить можно все озвученные здесь проявления свободы…

Мир с тех пор переменился. Свобода иная в странах цивилизованных расцвела; нет теперь нужды бежать в даль такую, в окружение сомнительное. Ауровиль, недостроенный, затухать стал. По меньшей мере, нам почувствовалось здесь именно затухание. Мечты былые, идеалы невоплощённые разложению поддались.

Община открыта для новичков. Нас известили, что после отдыха туристического, по заинтересованности, можно заявку подать к тому, чтоб ауровильцем стать. Заодно предупреждение было, что первые годы жить нужно на свои сбережения и только со временем научимся мы жить общинной взаимопомощью.

Неофитов почти не стало. Так говорили сами ауровильцы (среди которых большинство – индийцы; белокожих меньше – несколько сотен). Из европейцев живут здесь постоянно те, кто приехал в Ауровиль лет десять-двадцать назад. Среди молодых эмигрантов тут обитают лишь дети первопоселенцев. Центр Ауровиля отдан прежде всего женщинам от сорока до пятидесяти лет. Только индийцы показывают возрастное разнообразие.

«Ауровиль должен стать городом всемирным, где мужчины и женщины всех стран смогут жить в мире и гармонии» {46} , – заявлено было в одном из ауровильских буклетов. Сошлось же к тому, что всюду объявления висят, предупреждающие женщин о насилии сексуальном, возможном на дорогах Ауровиля – в одиночестве не разрешают им по темну ездить на велосипеде или мопеде. Насилие, нужно полагать, от индийцев устроено, вблизи от города живущих.

Другие объявления призывают подаянием не баловать нищих – в опасении привадить их.

В Ауровиле заявлены павильоны нескольких стран. В запустении пребывают они явном. Мы видели это от прогулки велосипедной (велосипеды получили без платы, от гостевого дома). Чудо подлинное, что ржавые эти двухколёсницы катились по дороге, деталей не теряя! До сих пор болят у меня колени – велосипеды здесь до того маленькие (не для моего роста собранные), что коленками я упирался в руль; неприятности начинались, когда поворачивать нужно было…

Первым павильоном был индийский – нашли мы вокруг него здания диковинные, запустению преданные. В залах просторных, круговых пыльно было, мусорно. По соседству – дом широкий, лишь в каркасе завершённый. Порос он деревьями, кустами; подвал его был нам аттракционом от обилия мышей летучих (появлением нашим переполошённых), пауков, гусениц и слизняков. Поодаль гостевые домики стояли – приятные, открытые для туристов. Сам павильон (здание прямоугольное) изнутри оазисом цивилизации показался, но безжизненным, напрасным…

То же было в Тибетском павильоне (примечательном тем, что первый кирпич в нём положен Далай-ламой).

Многое в Ауровиле рассохлось, проржавело, рассыпалось. При этом строительство в городе не останавливается. Даже русский павильон обещан ауровильцам. Не успевают новое построить, как ветшает старое.

Центр Ауровиля был верным указанием к тому, что задумывался здесь город будущего. В парке, кругами расчерченном, с газоном мягким, с кустами цветущими, вблизи от амфитеатра жёлтого поднят из земли шар огромный, золотыми пластинами облепленный (храм Матримандир). Вокруг него землёй выломленной стоят глыбы красные. В этом – сюрреалистичность яркая. Подивиться можно было тому, что ядро такое, боскетами окружённое, на юге Индии нашлось, вблизи от нищеты густой, невежества тёмного.

Восторга от Матримандира не получилось. Вспомнилась Астана, центр которой выстроен таким же сюрреализмом. Не могли мы с Олей отогнать сравнение навязчивое и признать должны были, что центр Ауровиля – это первая малобюджетная проба европейских архитекторов перед созданием казахской столицы. Матримандир устройством многоуровневым указывал памяти на Пирамиду мира и согласия.

В храм Матери попасть можно только по записи – не для осмотра праздного, но для медитаций в Белом зале. Собственно, медитация, совершенствование внутреннее, йога объявлены лучшим занятием для ауровильцев.

Всё здесь устроено для тихой, неспешной жизни. Продаются во множестве благовонии, ароматические масла, мыло; объявлено вегетарианство. Экологичность – во всём: в солнечных батареях, по придорожным фонарям установленным, в небрежении техникой строительной, в любви к велосипедам, в призывах не мусорить.

Жизнь в Ауровиле возможна полноценная. Здесь открыты садик, школа, поликлиника, исследовательские центры. И всюду портреты висят Шри Ауробиндо и Миры Альфассы. Вопросы жизненные все предвосхищены в книгах гуру [35] – они говорят, как питаться, как делать зарядку, как думать, как детей воспитывать, как склоки семейные в мир обращать. Книги такие составлены привычным видом: поучения, беседы, катехизисы, цитаты…

О глупости философии цветочной рассуждать можно, но по меньшей мере признать её нужно безобидной, к дурости особенной не призывающей. Лучшее из того, что здесь организовано, – тишина. Так устроены деревни реабилитационные для наркоманов, пьяниц.

Мать (виденная на фотографиях разнообразных) по взгляду представилась мне безумной. Иным получается взгляд у Далай-ламы. В тибетском павильоне портрет его висит между портретами Альфассы и Ауробиндо. Не знаю, взаправду ли верит Далай-лама в собственные перерождения, однако в глазах его трезвомыслие явное – не ждёшь от него рассказов о человекоподобных цветах.

Цветов, кстати говоря, обилием которых был известен ашрам Ауробиндо, в Ауровиле почти нет.

Жизнь цветочно-беззаботная здесь у тех эмигрантов, кто сохранил на родине квартиру или дом (с аренды доход получают и живут без хлопот). Так же счастливы рантье. Они могут годами разговоры мягкие под пальмами вести, к океану выезжать, медитировать, думать о страданиях мирских, богам своим молиться, песни петь, мантры вычитывать, бить в бубен; словом одним – самосовершенствоваться. Для тех, кто доходом сторонним не обеспечен, самосовершенствование отягощено работой. Шьют одежды, набивают игрушки, нанизывают бусы, варят мыло, цедят масла, вырезывают поделки, крутят чашки, делают многое другое – для продажи в магазинах туристических или городских. Иные горожане услугами выживают: стригут, массируют, вдохновляют, чистят ауру, накалывают татуировки, учат языкам, сёрфингу, йоге… Те, кому творчество подобное недоступно, занимаются хозяйством сельским, работают на компьютере. В строители, однако, в продавцы, официанты, охранники, садовники не идут – среди рабочих таких видели мы только индийцев.

При всех противоречиях, недостатках Ауровиля жить тут приятно – от тишины, спокойствия. Навязчивости никто не показывает – внимание к нам начинается только от нашего призыва. Где ещё найдётся в Индии такой городок? Не торопятся здесь услужить, заискивать никто не хочет, а повторный вопрос (индийцы приучили выспрашивать всё по несколько раз) может лёгким раздражением отозваться. Однако брезгливость нам была в предостережениях от насилия сексуального, в призывах не соблазняться услугами сексуальными индийских женщин, мужчин, детей…