Дневник переводчика Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664). Перевод, комментарии, немецкий оригинал - Олег Владимирович Русаковский Страница 33

и поджигали, а многих секли розгами до смерти, насаживали на пики, жарили, пекли и сжигали. Теперь же он, зная, что весьма многие из бывших в польской армии потеряли из-за его бесчеловечной жестокости кто своих родителей, кто сестер и братьев, кто жен или детей, мог составить себе определенное представление о том, чем ему отплатят в ответ на его злые дела. Посему он намного охотнее стал бы собственным палачом, приняв смерть, которую он почитал вполне заслуженной, из своих собственных рук, проливших много невинной крови, чем открыто дал бы признание и ответ своим врагам и обрек бы себя на суд всего мира за свои жестокие дела. Поэтому он с семью офицерами, верными товарищами в его жестокости, свез всю казну вместе с порохом на особое место на королевском дворе, приказав другим, чтобы они выдержали еще один приступ поляков и, если он не удастся, отступили на это место и пришли к соглашению с поляками. Он же с семью присными решили, когда все войско соберется в одном помещении, запалить порох и взорвать на воздух себя со всей казной и людьми. Другие, однако, обнаружили этот безбожный замысел и, не желая более ждать, чтобы предотвратить исполнение этого злого намерения, схватили коменданта и с ним его присных, заковали их в железо и сдали полякам крепость вместе с ними. Коменданта в конце концов из-за упомянутого множества неслыханных и недостойных христианина деяний, а также его высокомерия и неподобающих гордых слов, с которыми он встретил королевское прощение, данное ему как захваченному в плен мучителю, приговорили к смерти. Об этом был издан открытый указ, в котором прославляли его храбрость и верность по отношению к его государю, Его Царскому Величеству, и русскому государству, и оплакивали великое несчастье, в которое его ввергла его жестокость. Приговором за многие совершенные им несправедливости и недостойные христианина деяния была смерть, которую он, в соответствии с правом, вполне заслужил принять в мучениях и пытках. Его Королевское Величество, однако, отнесся к нему как к врагу скорее с княжеской добротой, чем с суровой справедливостью, и приговорил его к отсечению головы, только чтобы удовлетворить жалобы, причитания и стоны несчастных угнетенных подданных, потерявших из-за его жестокости своих родичей. Поскольку, однако, полагали уместным, чтобы обезглавливание произвел не палач, а иное лицо, то собственный повар коменданта, с которым тот, вероятно, также обошелся не слишком хорошо, вызвался сослужить ему эту последнюю службу. Будучи по рождению русским, он добился права исполнить эту должность и обезглавил того по русскому обыкновению топором. После казни его со всем уважением предали земле в церкви Святого Духа в русском монастыре[306].

Обращение русских чем дальше, тем горше казалось взбунтовавшимся могилевцам, которые многократно презрели и отвергли предложенные им королевские милости и доброжелательные призывы республики. В конце концов, переменив свои мысли и начав освобождаться от опасных последствий этого тяжкого ярма, они вырезали русский гарнизон, захватили в плен комендантов, князя Семена Горчакова и Матвея Полуехтова, а также немецкого полковника Иоганна Дреллена, отослали их к королю и предались вновь Польской короне, прося о прощении и забвении прежних ошибок. Таковое им милостиво одобрили и даровали.

Так же поступили и в городке Дисна на Двине. Хотя в Полоцке и Витебске, вероятно, замышляли что-то подобное, но вследствие преждевременного предательства многие знатные дворяне и добрые горожане поплатились за свое намерение жизнью. О Смоленске также сообщали нечто в этом роде, впрочем, без всякой причины, так что это не возымело никакого действия, кроме, разве что, того, что русские сделались более осторожны.

Осенью татарин со своей ордой вернулся на границы Московии и захватил быстрыми набегами и вылазками много добычи и пленных. Он грабил и опустошал все, что попадалось у него на пути, но совершенно не мог рассчитывать на помощь поляков. В конце концов бояре и воеводы, которым было приказано оберегать границы в Путивле и Белгороде, прогнали его назад с существенными потерями. Он возвратился домой через Украину и Дикое Поле, но потерял много людей из-за сильных снегопадов и жестоких морозов, так что был весьма недоволен и горько сетовал на поляков, которые побудили его выступить в поход, а в конце концов не поддержали.

Купцам, как иноземным, так и местным, запретили торговать в Москве соболями, поташем, пенькой, салом, юфтью, льном и тому подобными товарами, поскольку все эти товары надлежит покупать из царских запасов и продавать далее. Кто же уже закупил партию этих товаров, был обязан сдать их, получив из казны их цену, которую прежде заплатил серебряной монетой или добрыми рейхсталерами и дукатами, медной монетой, стоившей уже втрое меньше против серебряной. Это причинило большой ущерб торговле и принесло большие убытки как местным купцам, так и иноземцам. В короткое время цена на эти товары поднялась, и таковые товары подорожали. Медная монета весьма обесценилась, так что за рейхсталер давали уже до пяти рублей, хотя еще незадолго до того эти монеты имели равную цену и достоинство. Несмотря на это, власти не придавали значения столь быстрым переменам, но меняли в своей казне медную монету по этой цене и выдавали ее в качестве жалования своим служащим как равную серебряной монете. Никто не смел сказать даже слова против этого. Также назначили особых людей, которые покупали все товары за медную монету, оценивая их по своему усмотрению, но обязывались продавать их на иноземные суда в Архангельской гавани за добрые серебряные монеты, рейхсталеры и дукаты. Таким образом намеревались наполнить казну, опустевшую из-за войны, однако это привело к великой дороговизне по всей стране. Мера зерна, которую год назад покупали за двадцать алтын медной или серебряной монеты, стоила двенадцать рублей. Прочее продовольствие продавали в соответствии с этой ценой, что было весьма несправедливо по отношению к служащим, кормившимся за счет царского жалования, и совсем не располагало к верной службе.

1662 год

7 января из Москвы отправился посланник конфедератов Соколовский[307].

12 января в Москве была большая тревога из-за татар, которые вторглись в государство в разных местах.

18 января подьячего Петра Долгова отправили с письмом от боярина и воеводы суздальского князя Юрия Алексеевича Долгорукова и дворового маршалка Федора Михайловича Ртищева к Журонскому и войску конфедератов с сообщением, что пленного генерала Гонсевского и всех польских пленников должны 12 марта нынешнего года доставить на границу у Смоленска и что русских пленных, находящихся в Польше и Литве, следует также выставить для обмена.

20 января пришло известие о том, что боярин Григорий Семенович Куракин[308] разбил татар под Севском и пленил их султана Девлет-мурзу Ширинского.

24 января пришло известие о том, что боярин князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский разбил и отбросил крымского хана под Путивлем.

25 января в Москву доставили татарского мурзу Девлета Ширинского.

30 января посланному к конфедератам дворянину Ивану Желябовскому отправили приказ поворачивать назад.

3 февраля умер пленный татарский мурза, отказывавшийся в цепях от еды и питья.

9 февраля, после того как пришло известие из Смоленска, что польские комиссары уже долго ожидают наших на границе у Шклова, назначили комиссаров для переговоров, старшим – боярина и наместника казанского князя Никиту Ивановича Одоевского, боярина и наместника тверского князя Ивана Семеновича Прозоровского, думного дворянина и наместника шацкого Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, посольского канцлера Алмаза Иванова и дьяка Федора Михайлова.

13 февраля к польскому королю отправился с письмом Его Царского Величества поручик Тимофей Кишкин[309], объявляя о назначении комиссаров, которые тотчас выедут в Смоленск продолжать переговоры на границе. Другой гонец, подьячий Иван Казаринов, отправился с письмом от комиссаров к польским господам комиссарам с разъяснениями, что они уже выехали из Москвы, и с просьбой к господам полякам немного подождать их прибытия, потому что путь ныне весьма труден.

15 февраля от польских комиссаров, а именно господина Иеронима Вержбовского, палатина серадзского; господина Кароля Ежи Глебовича, губернатора герцогства Жемайтского; господина Станислава Сарбиевского, палатина мазовецкого; господина Кшиштофа на Бакштах Завишы, великого маршалка Великого княжества Литовского; господина Киприана Павла Бжостовского, референдария и нотария Великого княжества Литовского; господина Яна Храповицкого, подкомория смоленского, прибыл гонец Самуил Богданович с письмом к нашим господам комиссарам. В тот же вечер он был на переговорах на дворе князя Никиты Ивановича Одоевского. Польская сторона весьма жаловалась на небрежение господ русских, которые не явились в срок в январе, как это утвердили предшествующим решением и затем одобрил в прошлом декабре Его Королевское Величество. Из-за этого они, поляки, не получая от наших ни малейших известий в течение двух полных месяцев ожидания на границе, не могут более выносить