Олег Куваев - Избранное. Том 3: Никогда не хочется ставить точку Страница 36

Утром мы распрощались с пастухами и ушли к горам. Анадырское нагорье возвышается над Чаунской низменностью вроде разноцветной стены. Весь этот массив окрашен в голубоватые, зеленоватые или розовые тона, взави симости от цвета изливавшейся в меловом периоде лавы.

Чем дальше мы уходили вверх по Угаткыну, тем мрачнее и безжизненее становились горы. Исчезла березка. Боковые притоки текли из долин, забитых хаосом камня. Иногда река образовывала своеобразные горные болота. Болота эти в окружении черных сопок выглядели очень.и

очень мрачно. Здесь жили только кулики — на каждом болоте по кулику. Вели себя они, в отличие от хозяйственных крикливых собратьев на равнине, довольно хмуро и неприветливо: извещали резким криком округу о том, что появились два человека, и, отбежав, нодальше, косили на нас черным неприветливым глазом.

Неделю мы блуждали по путанице мелких хаотических сопок нагорья. В Общем то можно было заранее предвидеть, что разыскать отдельную сопочку среди тысяч подобных в районе примерно в десять тысяч квадратных километров можно лишь п|и серьезных усилиях. С охотой в безжизненных горах нам не везло. Пришлось возвращаться обратно. Когда мы снова вышли в предгорья и увидели залитую солнцем, блестящую от озер, осенней желтизны Чаунскую долину, ей богу, это было похоже на выход в дру

ГОЙМИр.

История поисков серебряной горы" на этом далеко не кончается. В долине реки БараНихи по заявке Баскина проводил разведку отряд под руководством геолога Мо някина. Отряд не нашел и следов серебра.

: Два года спустя из Одессы был вызван сам Уваров, и Анадырское, геологическое управление организовало партию, которая занималась поисками в верховьях Анюя с участием самого Уварова. В селе Пятистенном старожилы указали им место, которое Называется "протока Попова", и утверждали, что там находится и могила самого сотника. По непонятным причинам район этот не был проверен.

Экспедиция кончилась ничем.

Отдельные попытки предпринимали любители.

Казалось бы, историю чукотского серебра на этом можно было закрыть и отнести к разряду курьезов жизни или к разряду легенд о кладах, которые никто не может найти.

" Но в недавнее время в Магадан был доставлен геологом Сеймчанской экспедиций Садовским крупный самородок серебра, найденный им. в россыпи камня на реке Омолон.

В 1965 году в верховьях реки Баимки, одного из притоков Большого Анюя, было открыто крупное золото се

ребряное месторождение, которое уже сейчас отнесено к разряду промышленных.

Надо сказать, что к моменту, когда пишется эта книга, район этот еще не покрыт достаточно подробной геологической съемкой. Но к ней уже приступают.

Глава 4

ДРЕЙФУЮЩИЙ ЛЕД

Зимой 1962 года возникла идея о том, что исследование структур дна Ледовитого океана можно провести, если посадить геофизиков на маленький самолет Ан 2, которому легко выбрать посадочную площадку. Надо сказать, что у полярных летчиков уже накопился солидный опыт в выборе дедовых площадок для посадки тяжелых самолетов. Но для Ан 2 это было новое дело, и прежде всего потому, что этот маленький самолет отнюдь не предназначен для дальних полетов в необитаемые места. Радиус действия его ограничен, навигационное оборудование несовершенно, кроме того, у него всего один мотор. Летные инструкции категорически запрещают полеты на одномоторных самолетах над открытой водой. А то, что в Ледовитом океане зимой встречаются обширные разводья, было известно достаточно хорошо.

, Вообще, гравиметрическая съемка на дрейфующих льдах к началу шестидесятых годов таила много неожиданного. Было известно, что ею до нас занимались лишь американцы, которые базировались на одной из дрейфующих льдйн.

Но так или иначе, мы проконсультировались с одним из звеньев полярной авиации и получили неожиданное согласие. Летчики предложили прежде всего дополнить самолет оборудованием: бензиновой выносной помпой, так, чтобы можно было делать дополнительную заправку на льду, поставить навигационные приборы, применявшиеся на тяжелых самолетах, поставить в самолете бензиновую печку и увеличить экипаж — вместо обычных двух до пяти человек: два пилота, бортмеханик, радист и штурман. Для "науки" в крошечном Ан 2 оставалось, таким образом, совсем мало места, и состав экспедиции пришлось сократить до трех человек. К тому времени наш научно исследова

тельский институт окреп и смог платить за самолет двойную почти аренду (добавка за "страх", как ее в шутку называли летчики) и выделить в группу инженера геофизика и техника.

Работать было решено начатьв феврале, когда наступает достаточно длинный световой день. Для гравиметрических съемок нужна максимально точная привязка измерений к местности. Вопрос этот также решился легко: ло каторные станции и радиопеленгаторы Севера охотно согласились пеленговать нас на каждой посадке и сообщать азимуты. Опытный штурман Валерий Бойков при этом клялся, Что ошибки больше чем в километр не допустит.

Два месяца мы базировались на глухих северных аэродромах, улетая во льды с рассветом и возвращаясь уже в темноте. В среднем посадки по маршрутам шли через пятьдесят километров, что давало возможность составить достаточно подробную геофизическую карту. Дни эти, маршруты и посадки походили на один напряженный рабочий день, подчиненный жестокому ритму авиационных порядков.

Один летный день

По утрам бортмеханик встает раньше всех. Это его обязанность, его доля. Мы не видим и не слышим, как он встает, просто мы просыпаемся, когда его уже нет.

— Подъем, — говорит сонный голос дежурной. Она стоит на пороге тишины нашей комнаты и говорит чуть слышно, но от этого просыпаются все

Пока все молчат. Каждый что то досматривает, досыпает, собирается с мыслями в теплом одеяльном мире. В соседней комнате заговорили пилоты. Пилоты встают легко, это у них профессиональное.

Каждый из нас творит, как обычно, постыдную молитву. Молитву о том, чтобы не было сегодня погоды. Только сегодня, только один день, чтобы весь его пролежать в кровати. Даже без книжки, просто так пролежать, отоспа ться.

С этой робкой надежды начинаются первые утренние слова, Мо жет, там дует? Может быть, нет никакой видимости? Ни вертикальной, ни горизонтальной? Или хотя бы одной из них?

Каждый из нас каждое утро решает проблему. Уладить

все дела и сходить в столовую налегке: в ботинках и тренировочном костюме или сразу же залезать в. тяжеленные меха. Чтобы сразу по мужск», чтобы потом не копаться. Чаще всего мы решаем по мужски, ибо это как-то мобили

Последние недостойные мысли исчезают, когда мы вываливаемся на улицу чтобы пройти в столовую. На востоке чахоточной синевой светлеет полоска полярного рассвета. Едкий» как кислота, ветер снимает с лица последние остатки сна,

Застегивая на ходу куртки, в столовой один за другим появляются летчики. Они проходили медкомиссию в соседней комнате. Они каждое утро перед вылетом проходят медкомиссию. Пульс, давление и та самая трубочка, которая хорошо знакома летчикам и шоферам. Давление и пульс — немаловажный утренний вопрос. Весь экипаж — бывшие реактивщики, которых армейская служба привела в запас, на гражданку, со сверхзвуковых пересадила на биплановое "такси" Ан 2, сто восемьдесят километров в час.

Для тех, кто не может расстаться с небом, это все-таки самолет.

По утрам летчики едят много. Это у них тожелрофес

сиональное. Наши испорченные десятилетними таскания

ми по общежитиям и ночными кофейными бдениями желудки с трудом привыкают к подобному ритму и размаху.

По утрам На этом островном аэродроме кормят отменно. И с каждой минутой в столовой растет накал оптимиз ма. ,…

— Сколько на сегодня? — спрашивает командир. — Наметили десять.)

— Километраж?

— Восемьсот двадцать.

— Сделаем, — говорит командир. — Может быть, штук двенадцать сделаем сегодня.

Это утренний оптимизм. Вера в удачу грядущего дня. Сквозь забитое снегом двойное окно столовой доносятся методические пассажи мотора. Бортмеханик "гоняет газ".

На выходе из столовой мы расходимся. Летчики идут в АДС: радист к радистам, штурман за погодой, второй пилот за полетным заданием. Мы идем в гостиницу За аппаратурой. 4

Идем навстречу пассажам мотора, к не видимому пока еще самолету, и цилиндры приборов покачиваются в

руках у нас. Впереди на фоне рассвета маячат громадные от полярных курток фигуры пилотов. Рев мотора нарастает, как крик смертельно раненного зверя, и вот, задрожав на последнем пределе, мотор стихает. Машина готова.

Изнутри наш самолет похож на видавший виды цыганский фургон. К потолку привязана алюминиевая лестница. За лестницу заткнуты две пары валенок и гитара, вышедшая из строя: от мороза полопались струны. Спальные мешки и полярная палатка КАПШ валяются в хвостовом отсеке. Вход в пилотскую кабину загораживают бочки с запасным бензином. Ящики, тюки и подрагивающие в такт гудению мотора цилиндры приборов. Приборы висят на растяжках: они боятся тряски.