Кармен Майкл - Танго в стране карнавала Страница 37

Самая вопиющая черта, заметная невооруженным глазом, это отсутствие среднего класса. Здесь нет обыкновенных обывателей, нет трудящихся, нет сколько-нибудь весомой промышленности. В целом городе есть только один производимый людьми ценный продукт, пользующийся спросом, — культура его беднейшего населения. Люди приезжают в Рио-де-Жанейро не зарабатывать деньги, а тратить их. Даже барабаны и тамбурины, игрой на которых прославились местные жители, произведены не здесь. Примерно треть рабочих мест в Рио относятся к тупиковой сфере неквалифицированных услуг. Получается, что есть город богатых и есть люди, которые их обслуживают.

Согласно статистическим данным, средний доход десяти процентов самых богатых людей Бразилии превышает средний доход беднейших десяти процентов в 57 раз — в Австралии разница между ними составляет 12,5 раза. Разница эта (в Бразилии) выглядит как среднегодовой доход в $ 37 534 и $ 656. (Это крайние показатели шкалы, возможно, они соответствуют доходам сельскохозяйственного рабочего в Пара и, скажем, топ-менеджера в Сан-Паулу.)

Возьмем пример Рио. Здесь минимальный доход составляет около 350 реалов в месяц, хотя удачливый официант или уборщица в центральном Рио получают порядка 600 реалов. На другом конце — экономист или юрист с ежемесячной зарплатой порядка 6000 реалов. Получается, что юрист зарабатывает в десять раз больше, чем обслуживающий его официант. Стало быть, у этого официанта практически нет никаких шансов хоть когда-то оказаться за столиком и после работы выпить пива рядом с юристом. У официанта и юриста нет шансов делать покупки в одном и том же супермаркете, а их дочери никогда не будут танцевать в одном ночном клубе. По сути, единственное пересечение между ними возможно, только если официант подаст юристу ужин в ресторане, или если его жену пригласят в дом юриста сделать уборку, или, в крайнем случае, если сын официанта соблазнит дочку юриста в Лапе во время Карнавала.

Социальные контакты между разными слоями населения здесь невозможны, что заставляет требовать если не уважения к идеалистическому принципу, согласно которому все люди рождаются равными, то уж хотя бы предоставления людям шанса чего-то достичь, если они прикладывают к этому усилия и усердно трудятся. Мне вспоминается телевизионное интервью с бразильской актрисой — она шокировала зрителей, сообщив, что, живя в Нью-Йорке, обходилась без уборщицы. Журналистка рот раскрыла от изумления и ужаса при мысли, что актриса своими руками подметала полы в своей собственной квартире.

— Но почему, дорогая?

— Я не могла себе этого позволить, — пожала плечами артистка. — В Америке труд уборщиц весьма высоко оплачивается.

Всем кариокам, богатым и бедным, свойственна этакая роскошная праздность, когда дело касается труда и производительности. Качество обслуживания в городе кошмарное, наличия коррупции никто не признает, а люди постоянно жалуются, что их прислуга ворует. Каждый мечтает получить теплое местечко на государственной службе, откуда их не уволят. Но трудолюбие и тягу к работе здесь не почитают за добродетель. «Как шикарно! — в восторге восклицал Густаво, когда я выходила на пляж. — Только очень шикарная женщина может отправиться на пляж во вторник утром!»

Труд в Рио-де-Жанейро устарел и вышел из моды — те, кто берется за работу, ждут, что их будут эксплуатировать, а тем, на кого собираются работать, эксплуатировать их вроде как полагается. Временами отношения между работниками и начальством балансируют на грани комедии или даже эротического садомазохистского фарса. Унижение, деградация, бесправие — самые популярные методы. Sim, senhora. Não, senhora.[60] Нынешней элите, чтобы удержать свои позиции, необходимо прибегать к подобным отвратительным интеллектуальным играм, поскольку об истинном культурном превосходстве не может быть и речи.

Но вернемся ко мне. Я боролась не только с перспективой полного обнищания, но и с реально настигшей меня относительной бедностью. Кьяра, поправив финансовые дела за счет доверительного фонда, вернулась в Рио с «полным баком» и обновленными радужными перспективами своей революционной деятельности, отец Карины предложил ей приобрести квартиру за его счет, а у Густаво была Каса Амарела и в придачу целый остров к югу от Рио, который он ласково называл «моя ферма». Новые туристы с невообразимыми банковскими счетами приезжали, чтобы поселиться на Руа Жоаким Муртину и некстати становились друзьями — Нико, с его пособием по безработице от щедрого правительства Франции, и Анна, еще одна итальянская иждивенка. Они, по тонкому определению, данному местными маландру, тратили dinheiro de primeiro viagem, то есть «деньги первой поездки», что намекало одновременно и на их щедрость, и на наивность. И только у меня одной не было никакого «фонда» в запасе, и только я одна продолжала жить абсолютно не по средствам.

Применив бразильский подход, я позвонила отцу и попыталась разнюхать, нельзя ли подступиться к немалым активам семьи Майкл — хотела понять, нельзя ли с пользой для меня сбыть хоть несколько голов кенгуру из тех миллионных стад, которыми я так прославилась здесь, под тенистыми кущами Санта-Терезы, — но из семейного лагеря не раздалось ни звука ободрения и поддержки. Решительно все, кого я знала, твердили, что хорошенького понемножку и мне уже давно пора вернуться домой, начать тратить по два часа в день на дорогу, трудиться — словом, жить в реальном мире, как все они. Нет, мой отец никогда не был рабом. За его плечами была вполне замечательная, нерегламентированная жизнь. Может, именно потому он так и волновался. Единственной из всех детей, казалось, удалось-таки добиться успеха в деловом мире, и вдруг она дает деру в Бразилию.

— Доверительный фонд? — скептически переспросил папа, когда я предложила свое видение выхода из сложившейся ситуации. — Да ты последний человек, которому я доверил бы хоть какой-то фонд.

Братец повел себя не лучше и не проявил никакого сочувствия.

— Ах-ах-ах, страсти какие, — передразнил он, услышав по телефону мои рыдания. — Приезжай-ка домой и работай, как все остальные, ленивая ты корова.

Сестра хотела помочь, но возможности ее были ограниченны.

— Могу одолжить тебе пару сотен.

— Пару сотен чего?

— Пару сотен долларов.

— Такой суммой мои счета не оплатить.

— Когда вернешься, можешь жить у меня, — с готовностью предложила она.

— Да не собираюсь я возвращаться! — взвизгнула я так, что даже сама удивилась силе взрыва.

— Да, я знаю. Но если надумаешь… ну, ты поняла… — уверила она.

Единственным человеком, предложившим мне что-то существенное и без всяких условий, был мой безденежный приятель, ирландский актер Лохлэнн О’Меарайн. Он вдруг появился как из-под земли, прислал мне письмо по электронной почте и предложил прислать пятьсот фунтов, чтобы я смогла продолжать свою роскошную безработицу до окончания Карнавала в феврале. От удивления и неожиданности я чуть не подавилась шкуркой от манго. У Лохлэнна, насколько я его знала, полного бессребреника, отродясь не водилось больше двадцати фунтов. А его склонность раздаривать направо и налево имущество других людей вызывала жуткое раздражение членов нашей компании, состоящей в основном из перспективных честолюбцев. Может, моему другу просто показалось забавным, что я стала безработной, хотя проблемы с трудоустройством обычно возникали у него, или его вдохновила на безумство экзотичность Рио-де-Жанейро, а может, просто вздумалось меня немного подразнить.

Я уже была готова принять щедрый дар Лохлэнна, хотя бы из любопытства, когда у Карины возник хитроумный план.

Идея пришла ей в голову после одной встречи, когда мы с Фабио сидели у нее в «Хостеле Рио», а я делилась своими опасениями, что вскоре мне придется возвращаться домой и приступать к работе. Карина внимательно слушала рассказ о безвыходном положении, в котором я оказалась. К Карине все приходили со своими проблемами. От отца она унаследовала умение участливо и заинтересованно выслушивать людей, вникать в их сложные ситуации и находить разумные решения.

Подумав минутку, она резко повернулась ко мне — идея созрела.

— Я все поняла. Послушай, а почему бы тебе не поводить группы туристов в преддверии Карнавала?

— Я же не экскурсовод. Я туристка.

— Ты о Лапе знаешь больше, чем я! Что тебе мешает?

— То, что я не бразильянка.

— Зато Фабио бразилец, — отрезала Карина, ткнув пальцем в его сторону.

— Фабио? — в сомнении отозвалась я.

Мы обе посмотрели на Фабио, который давно потерял интерес к разговору и в этот момент следил за облаком в небе, рассеянно водя за ним указательным пальцем, и мычал. Мелодия напоминала звук открывающихся и закрывающихся ворот — десятка скрипучих ворот.