Олег Химаныч - Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики Страница 38

Непосредственно на испытания ядерного оружия из нашей эскадрильи летали не все, а только два экипажа. Наш летал четыре раза.

Порядок был такой: сначала поднимался самолет-носитель. Его пилотировали экипажи, которые обычно перелетали в Оленегорск из Крыма. Бомбы им грузили у нас на аэродроме. Бомбардировщик взлетал, и за ним следом — самолет-лаборатория. Мы же вылетали примерно через полчаса после них и подходили к месту тоже через полчаса, чтобы сфотографировать район сброса, точнее, последствия атомного взрыва Летали мы на 11 тысячах метров, при фотографировании снижались до 9 тысяч, на путь туда и обратно у нас уходило часа четыре с половиной.

Расскажу, что видел. Мы прилетали примерно через полчаса после сброса бомбы. Поэтому самого взрыва не наблюдали, а только его последствия, и в первую очередь — огромное облако, которое тянулось вверх километров на 20, и уже размывалось потоками воздуха. Внизу — новоземельские горы. С нашей высоты все эти скалы и сопки смотрелись как куча хаотично разбросанных черных камней. Хотя черным, можно сказать, было все — от ядерного жара ледники и заснеженные пространства растаяли, по моей субъективной оценке, в радиусе 30 километров от эпицентра. Жутко представить, что там творилось! Таяли и морские льды у побережья, причем и в Баренцевом, и в Карском море. Когда летели обратно, за кромкой льдов видели корабли охранения, но это уже километрах в ста от берегов.

Более всего впечатлило, это мы уже в четвертый раз летели, огромное грибовидное облако и на высоте 20 километров бурого цвета шар — все в нем клокотало. Видимо, синоптики в тот раз просчитались, ветер изменился, и облако с шаром двигались не в северном направлении, как обычно, а на юго-запад, в сторону Амдермы. Пришлось их облетать. Командир нам: «Закрыть защитные шторки!» Закрыли. А для чего? Чтоб не видеть?

О возможных последствиях для своего здоровья от таких полетов мы не знали, даже не подозревали, и никаких разговоров о том не вели. Скажу больше — поначалу даже недоумевали: зачем на самолет нанесли какое-то покрытие? Почему по возвращении на аэродром самолет моют? Потом узнали.

На своих командиров ни посетовать, ни пожаловаться не могу — они по праву уважаемые люди. Кстати, командовал нашей эскадрильей подполковник Адамович. Условия жизни в гарнизоне — нормальные, кормили хорошо. Скажу, дневной рацион летчиков стоил 28 рублей 50 копеек — по тем временам это большие деньги.

Вот что еще любопытное вспомнил! В нашей столовой несколько раз видел Андрея Дмитриевича Сахарова. Самолеты-носители снаряжались бомбами у нас, и у Сахарова на аэродроме, наверное, были свои дела. Жил он в отдельном коттедже, но не один. Его везде и неотступно сопровождали генерал-майор и два полковника, как я понимаю, из личной охраны. Но охраняли не только они. К столовой Сахаров подъезжал на «Волге», а впереди и сзади автомашину сопровождали «козлики» с автоматчиками. Вот подъедут, откроется дверь — сначала входит генерал-майор, за ним — Сахаров и полковники. Для них в столовой отдельный столик был…

Мне предлагали остаться на сверхсрочную, но я присмотрелся к Оленегорску и решил: нет, в Северодвинске лучше. На том и закончилась моя летная жизнь. Демобилизовался, вернулся на завод, работал и учился, специализировался по механической части, был ответственным сдатчиком атомных подводных лодок, заместителем главного строителя кораблей на Севмашпредприятии.

О здоровье. Здоровьем меня Бог не обидел, да и за работой своих болячек не замечал. Однако с годами те полеты на Новую Землю все же сказались — в крови постоянно повышается гемоглобин. Впервые это обнаружилось лет четырнадцать назад, случайно, когда переболел гриппом.

В 2003 году мне вручили удостоверение ветерана подразделений особого риска, а еще через год товарищи доверили мне руководить городским Советом.

Бывший начальник Новоземельского полигона генерал-лейтенант Гавриил Георгиевич Кудрявцев оставил, как мне кажется, наиболее емкие и точные воспоминания из всех первых лиц, руководивших ядерными испытаниями за Полярным кругом. Еще одна ценность свидетельств Гавриила Георгиевича заключается в том, что он описывает события самого пика испытаний на Новой Земле, который пришелся на время его службы здесь.

— Впервые ядерный взрыв я увидел 10 сентября 1961 года. Сначала в этот день в южной зоне полигона планировали испытать армейскую оперативно-тактическую ракету с ядерной боеголовкой. Руководителем испытания назначили генерал-полковника И.М. Пырских. Ракетная часть Сухопутных войск прибыла на Новую Землю за месяц до этого. Пусковую установку расположили в 30 километрах севернее поселка Рогачево и проложили к ней дорогу с несколькими мостами через небольшие речушки. Ракеты с ядерными боеголовками тогда собирались в специальных помещениях полигона.

Стрелять ракетчики должны были по мишенному полю в 100 километрах от пусковой установки. Здесь в качестве опытовых объектов, установили несколько образцов военной техники Сухопутных войск. Перед этим ракетчики провели несколько пробных пусков и показали отличный результат. Поэтому они и претендовали на первый пуск ядерной ракеты в испытательной программе 1961 года. Однако Министерство среднего машиностроения настояло на том, чтобы первой испытали авиационную бомбу в северной части полигона. Для этого на материке летчики постоянно держали в полной боевой готовности самолет-носитель.

Гром небесный клонит травы

Накануне на полигон прибыли члены Государственной комиссии, со многими из них я познакомился впервые. За сутки до взрыва на Новую Землю прилетели министр Средмаша Е.П. Славский и заместитель министра обороны К.С. Москаленко. Начальник метеослужбы подполковник В.М. Мишкевич доложил о прогнозе погоды, а начальник штаба — об обстановке в районе учения. Госкомиссия сочла возможным провести испытание. Мощность заряда была несколько больше мегатонны. Специальными условными сигналами по радио мы дали знать об этом председателю госкомиссии Н.И. Павлову — он в это время находился на аэродроме, где готовили ядерные изделия. Отсюда же вылетали самолеты-носители. О решении также сообщили министру обороны и главкому ВМФ, отдельные телеграммы отправили командующему Северным флотом и командующему армией ПВО в Архангельске.

Министр Е.П. Славский, начальник 6 управления ВМФ П.Ф. Фомин, академик М.А. Садовский и генерал-полковник В.А. Болятко решили наблюдать взрыв с командного пункта на полуострове Панькова Земля, это в 97 километрах от боевого поля. В моем сопровождении на вертолетах они прибыли на место. На главном пункте в Белушьей губе оставались маршал К.С. Москаленко, члены комиссии и начальник штаба полигона контр-адмирал А.Я. Стерлядкин.

Связь работала хорошо, вскоре мы получили сигнал о вылете с аэродрома двух истребителей для встречи и сопровождения бомбардировщика. Весь личный состав зоны и радиолокационной станции ПВО был выведен из казарм в укрытие. На КП работала дежурная смена специалистов, рядом со мной находились заместитель начальника штаба полигона, сигнальщик, телефонист и радист с рацией.

Время шло медленно. Я заслушивал по телефону доклады, давал указания. Признаться, я очень волновался, хотя старался скрыть эмоции, ведь это был первый взрыв в моей жизни, который я должен наблюдать не как сторонний человек, а как руководитель испытания. Волновался и непосредственный начальник Петр Фомич Фомин. Он часто подходил к карте, лежавшей на столе. На ней была нанесена обстановка, указаны места кораблей, принимавших участие в обеспечении испытания. Е.П. Славский находился здесь же, на площадке, тихо беседовал со своими помощниками, часто смотрел в бинокль, стремясь отыскать в воздухе самолет-носитель, который уже приближался к нам.

Дежурный офицер радиолокационной станции доложил о трех воздушных целях, которые следуют в северном направлении. Это был бомбардировщик и сопровождавшие его истребители. Через несколько минут мы увидели их в бинокли. Истребители шли немного выше и сзади бомбардировщика. Офицер штаба нанес их место на карту. Была включена наружная трансляция — по ней мы слышали сигналы и команды. Радист настроился на волну самолета, и в любой момент мы могли связаться с командиром экипажа, но мы работали только на прием. В это время никто не мог работать на этой волне, за исключением председателя Государственной комиссии и начальника полигона.

Все шло по плану. Сигнал с самолета: «Вижу цель» как- то всех успокоил. Оставались считанные минуты до взрыва, по нашим расчетам — около 9.00. Теперь все зависело от самолета, который дал отсчет «единого времени». С этого момента все радиостанции полигона, самолеты и корабли прекращали свои радиопередачи. Дежурный по КП дал сигнал: «Всем надеть очки. Оптикой не пользоваться». При подходе самолета-носителя к цели истребители резко отвернули в стороны, чтобы уйти на безопасное удаление. С самолета подали предварительные сигналы по включению особой аппаратуры на КП. Включение аппаратуры боевого поля и командного пункта должно происходить после сбрасывания бомбы в определенный заранее момент и только по специальному сигналу. «Автоматика включена» — раздался голос в динамике, и начался отсчет времени. За секунду или несколько микросекунд до взрыва включились киносъемочные аппараты, работа которых была слышна на нашей площадке.