Ирина Стрелкова - Прислушайтесь к городу… Страница 38

— Прямо как в кино, — усмехнулся Шляхов.

— Ты дальше, дальше читай, — откликнулся Папахин. — Еще почище, чем в кино…

По словам Зефирова, его привезли на какую-то дачу под Москвой по Ярославскому шоссе. Завели в дом.

«…Соснов спросил меня, зачем я лазил в его портфель, — показывал пострадавший. — Я ответил, что не лазил. Тогда Соснов зашел мне за спину, накинул на шею мокрое полотенце и стал душить. Я потерял сознание. Очнувшись, я сказал Соснову, что заглядывал в портфель, так как он хранился в моей квартире, а она не камера хранения. Соснов достал пистолет, передернул затвор и сказал, что, если я не буду отвечать на его вопросы, он меня пристрелит. Как собаку. Соснов спросил, донес ли я в милицию о том, что видел в портфеле. Я не успел ответить, как он ударил меня по зубам чем-то металлическим. Я упал. Меня били ногами. Потом Соснов вынул нож с выдвигающимся лезвием и порезал мне подбородок. После этого он сказал, что я должен ему заплатить штраф 3 тысячи рублей. За то, что я лазил в портфель и он со своими знакомыми потерял на меня время. Все это продолжалось до четырех часов утра. Перед тем как отвезти меня домой, Соснов сказал, что, если я донесу в милицию о портфеле и о том, что происходило на даче, мне будет очень плохо…»

— Соседи видели, как увозили Зефирова, — сказал Папахин, когда Шляхов кончил читать. — Видели его и утром. Дворник, в частности. Избитого, с порезанным лицом, когда Соснов привез Зефирова домой. Так вот, среди истязателей был также Зыков.

— А почему Зыкова арестовали так поздно? — поинтересовался Олег Петрович.

— Скрывался. То на даче, то у своих родственников на улице Менжинского. Сам понимаешь, без прописки.

— Где, где? — переспросил Шляхов.

— На улице Менжинского.

— Менжинского, Менжинского… — повторил несколько раз Олег Петрович: это ему что-то напоминало.

Он пошел в свой кабинет, но не дошел. Вернулся. Папахин удивился.

— Вспомнил! На улице Менжинского проживает Шухмин! — выпалил с порога Шляхов.

— Сосед Иванова по палате?

— Ну да!

Папахин схватился за телефон.

Буквально через полчаса было установлено, что Шухмин является племянником… Зыкова.

Вызванный срочно на допрос Шухмин снова повторил свои показания: лег в больницу 11 декабря 1980 года по направлению районной поликлиники. По словам свидетеля, Зыков не посвящал ни Шухмина, ни его жену в свои дела. Где Зыков бывал, с кем встречался, они не знают.

Жена Шухмина подтвердила слова мужа. Но внесла интересное добавление: ее супруг лег в больницу по настоянию дяди, то есть Зыкова.

— Понимаете, — рассказывала она, — пришел утром Вячеслав Васильевич и говорит: Юра, тебе надо срочно лечиться… Я даже в толк не взяла, почему срочно… Зыков ушел куда-то с моим мужем. Потом они вернулись уже с направлением в больницу… Я собрала Юру: дала смену белья, зубную щетку, пасту, ну, словом, все, что нужно для больницы.

— А вы точно помните, что это было одиннадцатого декабря? — еще раз спросил Олег Петрович.

— Вроде бы, — пожала плечами Шухмина. — Надо посмотреть, у нас где-то лежит справка о пребывании мужа в больнице…

Шухмину послали за справкой. В ней было указано, что Шухмин Ю. К. действительно был госпитализирован в клинику нервных заболеваний с 11 по 30 декабря 1980 года.

Справку подписала Жигалина Е. З.

— Опять Жигалина, — покачал головой Папахин. — Что же все-таки связывало ее с Ивановым?

— Попытаюсь выяснить, — заверил Олег Петрович. — Во всяком случае, сдается мне, что Иванов крутил заместителем директора клиники, как хотел…

На следующий день в конце работы Шляхов позвонил в больницу и узнал, что Тамара Проценко вышла на работу и дежурит в ночь. Олег Петрович решил не откладывать допрос на завтра и поехал в клинику.

В мужской неврологии стояла непривычная тишина. Больных не было видно ни в коридорах, ни в холле: телевизор, как сказала Проценко, испортился.

Когда следователь появился в отделении, она подрезала кончики стеблей чуть увядших астр и снова ставила в вазу на своем столе.

— Любите цветы? — спросил Шляхов, представившись.

— Очень, — просто и искренне призналась девушка. — С ними совсем другая обстановка. Настроение. Жаль, стоят недолго…

— А вы не пробовали подержать их сначала в отработанном фиксаже? — спросил Олег Петрович.

— В фиксаже? — удивилась медсестра.

— Да, в обыкновенном фиксаже после обработки фотопленки. Надо опустить концы стеблей на полчасика.

— Никогда не слышала… А почему в нем?

— Биологи считают, что все из-за серебра, которое содержится в эмульсии пленки и остается в фиксаже… Больше двадцати дней будут стоять цветы свежими, словно только что с куста…

Это Олег Петрович совсем недавно вычитал в газете.

— Надо попробовать, — улыбнулась Тамара.

Шляхов поинтересовался, давно ли она работает в клинике.

— Третий год. Пришла сюда после окончания медучилища.

— И нравится? — полюбопытствовал следователь.

— Помогает.

— В чем? — не понял Шляхов.

— Я учусь на вечернем отделении мединститута.

— Значит, быть врачом — ваше призвание?

— Так получилось, — скромно улыбнулась девушка. — Вообще-то я мечтала стать музыкантом. Очень люблю арфу. По-моему, самый лучший инструмент. — Она махнула рукой. — Да что теперь говорить…

— Почему же, — возразил Олег Петрович. — Если есть желание…

— Поздно…

— Никогда не поздно осуществить свою мечту… Знаете, Тамара, я недавно прочитал любопытный факт. Это случилось в середине прошлого века, приблизительно в это же время года. Правда, не в Москве, а в Петербурге… В госпитале при Медико-хирургической академии дежурил двадцатитрехлетний ординатор… В этот же вечер там дежурил офицер, тоже довольно-таки молодой человек… Они познакомились, вместе скоротали ночь. Подружились… Лекарю предстояло стать знаменитым химиком и известным композитором… Офицер тоже прославил русское музыкальное искусство…

Олег Петрович замолчал. А Тамара нетерпеливо спросила:

— Кто же это были?

— Лекарь — Бородин, офицер — Мусоргский.

Девушка вздохнула:

— Нет, у меня не получится… Времени нет… У меня на руках больная мама и сестренка…

«Вот почему у нее не по годам такое озабоченное лицо», — подумал Олег Петрович.

— Тамара Николаевна, — решил он перейти к делу, — я вот по какому вопросу… Вы помните, как прошлой зимой у вас в двести пятнадцатой палате лежал больной Иванов?

По лицу медсестры пробежала тень.

— У нас только и разговоров об этом, — сказала Проценко. — Все шепчутся по углам, какие-то слухи ходят… А это правда, что Иванова арестовали?

— Да, он находится под стражей, — кивнул следователь. — Меня интересует одна деталь…

И он напомнил девушке об Алтаеве, которого выписали из клиники за нарушение больничного режима.

— Звонил Алтаев сюда после выписки? — спросил Шляхов.

— Прямо телефон оборвал, — ответила Проценко. — Все просил позвать Иванова… А я как ни загляну в палату — Владимира Кирилловича нет.

— Сколько раз звонил Алтаев?

— Дня три подряд… Телефон свой просил передать Иванову. Но как я передам, если больной отсутствует?

— Выходит, — с трудом скрывая волнение, уточнил Шляхов, — Иванова не было десятого, одиннадцатого и двенадцатого декабря, так?

— Да. Это я очень хорошо помню. Палата была пустая…

— Как пустая? — удивился следователь.

— Никого не было, — пожала плечами Тамара.

— А Шухмин? — спросил Шляхов.

Для того чтобы Проценко поняла, о ком идет речь, он обрисовал племянника Зыкова.

— Так Шухмина положили к нам потом, позже. Дня через три-четыре.

Это сообщение вносило неразбериху: по документам Шухмин лег в клинику 11 декабря. Выходит, документы не соответствуют действительности?

Олег Петрович вдруг почувствовал себя словно в детской игре «холодно-горячо». На этот раз, кажется, он вплотную приблизился к цели…

Перешли к взаимоотношениям Иванова с Жигалиной. По словам Тамары Проценко, заместитель директора навещала своего пациента и по вечерам. Иногда они уединялись в палате на длительное время. Бывала Жигалина и тогда, когда к Иванову приходили приятели с коньяком. Из палаты номер 215 доносились оживленные голоса…

— Вам было известно, что у Иванова подозревался гепатит? — задал вопрос следователь.

— Впервые слышу! — удивилась Проценко. — Кто же держит инфекционного больного в нашем отделении? — в свою очередь спросила она.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что о частых и длительных отлучках Иванова знал почти весь персонал.

— Но почему никто не признался мне в этом? — покачал головой Шляхов.

Девушка пожала плечами.