Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 44

Цюрихская русская колония становится знаменита по всей России, о ней пишут в газетах, «антинигилистические» авторы делают Цюрих именем нарицательным. Реакция со стороны русских властей не заставляет себя ждать. В газетах публикуется правительственный указ, касающийся русских студенток в Швейцарии: «Те из них, которые после 1 января 1874 г. будут продолжать слушать лекции в Цюрихском университете, по возвращении в Россию не будут допускаемы ни к каким занятиям, разрешение или дозволение которых зависит от правительства, а также к каким бы то ни было экзаменам или в какое-либо русское учебное заведение». Главные причины подобного решения заключаются в том, что «другие университеты на Западе, значительно опередившие нас в образовании, не допускают еще женщин, и что увлечением модными идеями пользуются эмигранты, которые увлекают и губят безвозвратно в вихре политической агитации неопытных молодых девушек, и что два, три докторских диплома не могут искупить зла нравственного растления».

Колония, особенно женская ее часть, возмущена. Возмущением спешат воспользоваться вожди эмиграции. На правительственный акт Лавров отвечает воззванием «Русским цюрихским студенткам», в котором призывает молодежь к борьбе во имя «нового строя общества».

Указ действительно приводит к тому, что колония рассеивается и большинство возвращается в Россию, но уже с совершенно определенной целью. Призыв Лаврова падает на подготовленную почву. Начинается «хождение в народ». Несостоявшиеся инженеры и врачи переодеваются в мастеровых и хлебопашцев. Недоучившиеся цюрихские студенты и студентки продолжат свои университеты уже по-русски, в тюрьмах и на каторгах. Участницы кружка «фричей», например, поступят в качестве работниц на фабрики в Москве и других городах, чтобы вести революционную пропаганду, но практически сразу будут арестованы полицией. Из 126 девушек из России, обучавшихся в Цюрихе с 1867 по 1873 год, 77 фигурируют в «Словаре деятелей русского революционного движения».

Вот несколько судеб наиболее известных цюрихских студенток.

Сестры Любатович, Вера и Ольга, родом из аристократического семейства, обе пойдут «в народ», переживут аресты, тюрьмы, ссылки, побеги, примкнут к «Народной воле», будут участвовать в терроре.

Софья Бардина, дочь помещика, в Цюрихе работает наборщицей для лавровского издания «Вперед». В 1874-м вернется в Россию, отправится, как и все ее подруги, «в народ», будет арестована, посажена в Петропавловку и отправлена в ссылку, откуда бежит. В 1880-м вернется в Швейцарию, в Женеву, где покончит с собой.

Берту Каминскую арестуют вместе с другими «фричами», и девушка должна будет предстать перед судом по «процессу 50-ти». Отец выхлопочет дочь себе на поруки. Переживания по поводу невозможности разделить участь подруг доведут ее до самоубийства.

Вера Фигнер после разгона цюрихской колонии переедет в Берн, чтобы там закончить образование, но за полгода до получения диплома бросит университет и, порвав с мужем, по вызову революционной организации вернется в Россию. Она станет одной из главных фигур в «Народной воле», двадцать лет просидит в каземате, по освобождении вернется в Швейцарию, чтобы писать мемуары.

Участницы кружка «фричей». Вверху: М. Субботина, В. Любатович, Е. Субботина; в центре: (?), А. Хоревская; внизу: К. Хамкелидзе, С. Бардина, А. Топоркова

В 1907 году она снова приедет в Цюрих и остановится у швейцарского врача-социалиста Фрица Брупбахера, женатого на русской цюрихской студентке-революционерке Лидии Кочетковой. Он запишет свои впечатления в воспоминаниях: «Мне кажется, что, несмотря на всю свою общительность, несмотря на чувства любви и уважения, испытываемые нами по отношению к ней, она была одиноким человеком. Она сказала Лидии Петровне, что самое прекрасное в жизни – это просто любить и быть любимым». В 1915 году Фигнер вернется из Швейцарии на воюющую родину, после революции останется в большевистской России, дотянет до социализма и чисток, переживет уничтожение своих коллег-политкаторжан и умрет девяностолетней, когда гитлеровские войска будут под Сталинградом. Елизавету Южакову в 1880 году арестуют по делу о подкопе под Херсонское казначейство и приговорят к ссылке. Она бежит из Сибири, поймана и приговорена теперь к тюремному заключению. После выхода отправлена на поселение в Якутию. В 1883-м будет убита мужем, ссыльным рабочим, который после этого покончит с собой.

Е.И. Гребницкая

Екатерина Гребницкая, сестра критика-нигилиста Писарева, также фиктивно вышедшая замуж студентка-медичка, будет работать наборщицей в эмигрантской типографии и, когда для выпуска революционного издания потребуются дополнительные средства, поступит в содержанки к состоятельному лицу. Покончит с собой в Женеве в 1875 году двадцати трех лет.

Надежда Смецкая, студентка Цюрихского политехникума, дочь богатых родителей, предложит в 1877 году Кропоткину вступить с ней в фиктивный брак, чтобы получить от родителей приданое, которое она хотела употребить на дело революции. Кропоткин сначала даст свое согласие, но потом откажется. Смецкая уедет в 1878 году в Россию, где попытается поднять восстание среди уральских казаков. Будет арестована в 1879-м, сослана в Восточную Сибирь. За попытку к побегу ее отправят в Якутскую область, где она выйдет замуж за ссыльного поляка, писателя Адама Шиманского. В 1896 году заболеет душевной болезнью и проведет девять лет в психиатрической лечебнице, где и угаснет тихо в революционном 1905 году.

«Русский Цюрих быстро опустел, – напишет Кулябко-Корецкий, – и даже Лавров со своими сотрудниками, а за ним и его антагонист Сажин переселились в Лондон». И закончит свои воспоминания так: «По прошествии 41 года, а именно в августе 1914 года, убегая от немцев в Швейцарию после объявления Вильгельмом II войны России, я вновь на два-три дня очутился в Цюрихе и, конечно, не удержался, чтобы не посетить места былых юношеских впечатлений и увлечений, и, разумеется, совсем не узнал этих мест. Улицу и домик, где я прожил почти год, я даже не нашел: всё было перепланировано и перестроено, и на месте кокетливых швейцарских chalets высились многоэтажные дома промышленного типа. Конечно, и от “русского дома” тоже не осталось и следа».

После указа, окончившего существование студенческой колонии, русское население Цюриха резко сокращается, но по-прежнему на берегах Лиммата не умолкает русская речь. Состоятельные приезжие чаще всего останавливаются в роскошном «Бор-о-Лаке» (“Baur-au-Lac”) на самом берегу озера. Здесь размещается во время своих приездов Герцен, в этом отеле Чайковский в 1873 году записывает в дневник: «Цюрих – прелесть», сюда будут приезжать лучшие и богатейшие семейства из России, занимая нередко по целым этажам со своей челядью и компаньонами.

По-прежнему привлекательным для молодежи остается и Цюрихский университет, но учеба в нем уже теряет прежний революционный колорит. Центр политической эмиграции переносится в Женеву. Это отмечает в своих воспоминаниях о рубеже веков революционер-анархист Герман Сандомирский: «Цюрихская колония русских студентов была значительно менее людной и менее демократической, чем женевская… Но даже кратковременное пребывание в Цюрихе убедило меня в том, что Цюрих имел все основания гордиться славными традициями прошлого, но что в настоящее время пульс общественной политической жизни бился не в нем. Крупнейшие силы эмиграции находились в то время в Женеве». Меняется и стиль поведения русских студентов. «Здесь же, в Цюрихе, – пишет дальше Сандомирский, – провинциальный облик и патриархальные нравы изумительно чистого и исключительно зажиточного города накладывали, так мне, по крайней мере, показалось, своеобразный отпечаток и на жизнь местного русского студенчества…Русское студенчество меньше всего жило здесь коллективной жизнью. Столовую и читалку посещала только небольшая часть студенчества. Остальные жили и обедали в бюргерских пансионах. Нравы, особенно зажиточной части русского студенчества, отображали на себе влияние корпорантских нравов Германии. Стрядов (знакомый Сандомирского. – М.Ш.) и некоторые его товарищи томились однообразием своей жизни и мертвящей скукой, наступавшей по окончании дневных занятий. Тоску свою они топили в гигантских кружках пива. И когда во время ночных прогулок по Цюриху их начинала душить тоска по России и оставленным там близким, а вид расставленных по углам монументальных полицейских приводил их в остервенение, они вносили разнообразие в ночную жизнь Цюриха тем, что железными наконечниками своих тростей проводили по железным шторам магазинов, отчего в глухом переулке подымался невообразимый шум. На этот шум откликался полицейский, стоявший на ближайшем перекрестке, который, вынырнув из поглощавшего его мрака, предъявлял шумной компании требование уплатить штраф. После некоторой перебранки штраф вносили, и толстый агент тут же, на месте преступления, выдавал квитанцию в уплате его».