Сборник - Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело Страница 46

Итак, мы знаем совершителей злодеяния, мы знаем и орудие преступления. Едва ли нужно мне останавливаться в подробностях на метательных снарядах, так полно и обстоятельно описанных и в экспертизе письменной, произведенной при исследовании настоящего дела, и в авторитетном заключении экспертов, в особенности генерала Федорова, данном ими здесь на суде. Я укажу только на несколько более рельефных особенностей. Орудием преступления были метательные снаряды. Оба снаряда, брошенные на Екатерининском канале, разорвались. От внешней их оболочки на месте преступления найдено было только несколько кусочков жести. Но по обыску в д[оме] № 5 по Тележной улице в ночь со 2-го на 3 марта были найдены два заключенных в такую же жестяную оболочку метательных снаряда, и если бы мы не имели перед собою ни показаний Желябова, Перовской и Рысакова и ни одного свидетельского показания, удостоверяющего, что именно из конспиративной квартиры на Тележной улице отправились на злодеяние лица, его совершившие, то на основании сличения этих снарядов с остатками и действием снарядов, разорвавшихся на Екатерининском канале, мы могли бы установить полное тождество между ними и сказать, что преступление было совершено такими же снарядами, как те, которые были найдены в Тележной улице. Экспертизы г-д Федорова, Лисовского и Шах-Назарова указывают на это, а показания Рысакова, Перовской и Желябова лишь это подтверждают. Об устройстве метательных снарядов можно говорить на основании экспертизы генерала Федорова или на основании экспертизы подсудимого Кибальчича. Да, Кибальчича, потому что Кибальчич – «техник», он не только человек, изучивший эти снаряды в подробности и совершенстве, он автор их, и кому же, как не ему, лучше знать, как они устроены. Поэтому указания Кибальчича об этих снарядах в том, в чем они не расходятся с заключением экспертов и в чем они не имеют в виду конспиративных интересов Кибальчича и его партии, не лишены для нас известного значения. Действие этих снарядов неотразимо, их устройство основано на такой системе, в которой составные части друг друга продолжают и восполняют, доводя воспламенение до взрывчатого вещества гремучего студня, исключая всякую возможность неудачи. Воспламенение непременно должно последовать от простого сильного сотрясения; оно сообщается ударному составу, который есть последнее слово техники, и производит взрыв. Он неизбежен, этот взрыв, еще и потому, что внутренний аппарат снаряда устроен вдвойне, так что, как бы снаряд ни упал – вертикально или горизонтально, – взрыв должен произойти непременно, и оба источника воспламенения – две стеклянные трубочки, наполненные серной кислотой с давящими на них грузиками, соединяются с взрывчатым веществом. Тонкость исполнения снарядов, изобретательность, потраченная на них, и возможность, при наличности частей, входящих в их состав, собрать снаряд одному человеку и притом домашними средствами, также не подлежат сомнению. Итак, совершители злодеяния и его орудие обнаружены. Но этого мало – и немедленно вслед за этим перед нами встает вопрос: одни ли эти двое – Рысаков и называвший себя Ельниковым – совершили злодеяние без соучастников, действовали ли они за свой личный счет, по собственным своим побуждениям; совершили ли они его как Рысаков и Ельников или как люди, принадлежащие к целому злодейскому тайному соединению? На это нам отвечает категорически простой здравый смысл – нет. А если нет, то нужно найти и руки, державшие концы тех нитей, которые двигали Рысаковым и Ельниковым; нужно найти головы, этими руками владевшие, головы, в которых сложился ужасный замысел и без которых он не был бы и не мог бы быть приведен в исполнение. Одним Рысакову и Ельникову нельзя было совершить злодеяние уже по самым средствам, ими употребленным. Кроме того, я думаю, что, как бы низко ни пал человек, как бы ни были преступны и гнусны его личные побуждения, из-за одних этих личных, отдельных побуждений он никогда не решился бы, он содрогнулся бы и остановился бы перед ужасом цареубийства. Я утверждаю, что дрогнула бы рука, вооруженная смертоносным снарядом, и остановились бы и Ельников, и Рысаков, если бы за спиной их не стоял Желябов, если бы за Желябовым не стояла пресловутая «партия»… Все: и сущность преступления, и способ его совершения, и личный, далеко не твердый и не закаленный характер самого физического виновника преступления, Рысакова, – наводит на мысль, что оно сложилось не в его голове и вышло не из одних его рук, даже не из простого соединения двух или более лиц, согласившихся между собой. Нет, у всякого русского гражданина готов на это другой ответ: оно есть дело рук той же «социально-революционной партии», которая с февраля 1878 года в течение трех лет не перестает ознаменовывать себя крамолой и кровью, которую она проливает на Русской земле. Да, для вас всех очевидно и несомненно, что злодеяние 1 марта совершено той самой «партией», у которой, по словам Желябова, мысль о цареубийстве составляет «общее достояние», а динамит – «общественную собственность». Будем же, следовательно, искать соучастников Ельникова и Рысакова, и, для того чтобы не ошибиться в этих поисках, чтобы с точностью указать на каждого из них в отдельности, сначала оставим в стороне соединение их в одно будто бы политическое целое, в одну «партию» и постараемся отметить и изобличить их сначала только как отдельных деятелей общего преступления. Следуя шаг за шагом за ходом исследования настоящего дела в хронологическом порядке розысков, мы получим целый ряд веских данных: как наводнение оставляет за собой следы, по которым можно впоследствии проследить, по каким местам оно прошло, какие места были покрыты водой, как на земле остались водоросли, сырость, плесень, – так точно возможно, одно за другим, проследить места, которые исследование охватило собой, констатировать его фактические и материальные следы. В этих разысканиях прежде всего приходится остановиться на подсудимом Желябове, уже по одному тому, что его вступление в настоящее дело предшествует, если так можно выразиться, даже самому совершению злодеяния. Его зачинщик и один из главнейших его виновников, он был арестован за два дня до заседания, 27 февраля. Разыскиваемый еще с осени 1879 года по обвинению в совершении посредством взрыва близ города Александровска покушения на жизнь государя императора, он долгое время успешно скрывался от преследований власти, но энергически веденные еще с осени прошлого 1880 года розыски отдали его в руки правосудия. На следы его напали вследствие ареста в Петербурге под именем Поливанова некоего Александра Михайлова (одного из видных участников так называемой террористической фракции). При исследовании деятельности Михайлова было обнаружено, что в числе лиц, группировавшихся вокруг него в Петербурге, было и лицо, руководившее александровским покушением, лицо, уже давно указанное Гольденбергом под именем Желябова, имевшее отношение к одной из существовавших в то же время в Петербурге – будем употреблять для краткости характерное название, изобретенное подсудимыми, – конспиративных квартир, а именно к квартире по Большой Подьяческой, в доме № 37, в которой помещалась динамитная мастерская, другими словами производилось заготовление «общественной собственности партии». Становясь с каждым шагом расследования все определеннее и точнее, сведения о Желябове привели 27 февраля к аресту его в квартире одного из крупных деятелей динамитного сообщества, действительного студента Новороссийского университета Тригони. Утром 1 марта, всего лишь за несколько часов до злодеяния на Екатерининском канале, была обнаружена и квартира самого Желябова по 1-й Роте Измайловского полка, и в ней был начат обыск. Злодеяние и энергические меры, им вызванные, приостановили обыск, так что он был окончен только 2 марта и привел к обнаружению данных, прямо указывавших на Желябова как на лицо, прикосновенность которого к злодеянию 1 марта представлялась более чем вероятной. Так, было найдено пять жестянок, из которых в трех были явственные остатки черного вещества, оказавшегося черным динамитом; были найдены некоторые принадлежности химических опытов, получающих при сопоставлении их с тут же бывшим динамитом весьма красноречивое значение; оказались, наконец, две каучуковые трубки, подобные тем, которые употреблялись в метательных снарядах, и простая корзина, наполненная сырами, из которых некоторые имели клеймо «С. А. С.». Желябов проживал на квартире не один, а с женщиной, называвшейся Лидией Антоновой Войновой, которая таинственно исчезла из квартиры на другой день после ареста ее сожителя, по-видимому, тогда, когда в этом аресте она уверилась. Таким образом, внимание розыска силой вещей должно было остановиться на Желябове как на вероятном участнике злодеяния 1 марта. В ночь на 3 марта была открыта еще одна конспиративная квартира, имевшая ближайшее, непосредственное отношение к злодеянию, – квартира в доме № 5 по Тележной улице. Я напомню вкратце обстоятельства этого открытия. Вы, конечно, хорошо помните этот ночной приезд должностных лиц на спешный обыск, встретившее их первоначально молчание и темноту, запертую дверь, за дверью мужской голос: «Кто там?» – ответ: «Полиция и прокурор», затем быстро удаляющиеся шаги, выстрелы в квартире, один за другим – всего шесть, затем отворившуюся другую маленькую дверь на лестнице, где стояли должностные лица, и женский голос, сказавший: «Теперь можете входить, мы сдаемся». Сдавалась Геся Гельфман. По задержании ее, при входе должностных лиц, в квартире, во второй комнате, оказался умирающий человек, по-видимому только что застрелившийся и, несмотря на немедленную медицинскую помощь, тут же умерший. Личность его была обнаружена весьма скоро. Он оказался дворянином Саблиным, судившимся по «делу о 193-х» и, таким образом, имевшим, подобно Желябову и Гельфман, то, чего не имел Рысаков, – революционное прошлое. По обыску в квартире был найден ряд предметов, ясно доказывавших не только то, что это была квартира конспиративная, но и что лица, в ней жившие: один – умерший Саблин, другая – арестованная Геся Гельфман, были участниками злодеяния и хозяевами тайного притона, служившего сборным пунктом совершителей злодеяния. Там были найдены прокламации «Исполнительного комитета Русской социально-революционной партии» от 1 марта, помеченные: «печатано в типографии “Народной воли” 2 марта» и трактующие о злодеянии 1 марта; были найдены во множестве химические принадлежности, записка о вошедшем в метательный снаряд воспламеняющемся составе из бертолетовой соли и сернистой сурьмы с сахаром, рисунок на обороте транспаранта, изображающий какой-то аппарат для производства гальванического тока, план Петербурга с очевидно подозрительными линиями, так как они, проходя через Зимний дворец, шли через место события на Екатерининском канале по Инженерной улице к Михайловскому дворцу; наконец, был найден грубо начерченный карандашом план на обороте конверта. По сличении этого плана с настоящим планом Петербурга оказалось, если отбросить технические недостатки, например полное отсутствие масштаба, что местность, на нем изображенная, совершенно совпадает с той местностью, которая сделалась местом злодеяния. План этот, очевидно, был планом места действия; это была диспозиция, розданная соратникам перед тем, как отправлять их на засаду. Кроме того, и это было всего важнее, были найдены два снаряда, тождественные с теми, которыми были вооружены Рысаков и Ельников. На эти снаряды при входе в комнату, где они находились, обратила внимание должностных лиц сама Геся Гельфман, встретившая их на пороге комнаты испуганным восклицанием: «Не ходите туда, там взрывчатые вещества». Едва окончился ночной обыск, как утром 3 марта в той же самой квартире по Тележной улице совершилось еще происшествие, давшее новое указание и нового обвиняемого. В квартиру, где была оставлена полиция, явился неизвестный человек, отказавшийся назвать себя, спутавшийся в своих объяснениях и вследствие всего этого задержанный, причем, когда его начали обыскивать, он выхватил из кармана револьвер и сделал из него в чинов полиции шесть выстрелов, которыми нанес контузию приставу Слуцкому и опасную рану городовому Денисову. Вскоре после обыска в квартире по Тележной улице была обнаружена другая конспиративная квартира, находившаяся с ней в преемственной связи, – квартира в Троицком переулке, в которой хозяйка была та же Геся Гельфман и которую ее хозяева очистили незадолго до 1 марта, причем Гельфман прямо переехала в Тележную улицу.