Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны Страница 47

Нужно, чтобы желавшая поступить на трамвай была грамотной, имела от роду 21–35 лет и хотя бы немного знала Москву. Так, по-обывательски.

И грамотность требовалась для того, чтобы будущая кондукторша могла читать, писать и немного считать.

Приходившие подвергались медицинскому освидетельствованию, затем они проходили курсы – от 4 до 6 недель.

Смотря по способностям.

Обучают контролеры, а на линиях – опытные кондукторы.

Во время обучения поступившим выдается небольшое содержание – 25 руб.

Когда кондукторша надевает сумку и входит в вагон:

– Получите билеты!

Полагается 60 руб. основного жалованья, дается 33 руб. пособия (смотря по составу семьи) и причитаются сверхурочные.

Нормально каждая кондукторша вырабатывает 110 рублей.

Есть заработки и выше, но не много.

Нужно работать 9 часов в сутки, 24 дня в месяц и 2 дня сверхурочно – за отдельную плату.

Опытные кондукторши – теперь уже есть и опытные – прослужившие в несколько месяцев, стараются выработать побольше. Летом это еще удается, но зимой редко.

Казенной квартирой женщины-кондукторши не пользуются: квартиру дают стрелочницам, получающим 33 руб. в месяц и пособие в зависимости от количества семьи…

Полагается казенная одежда до перчаток включительно. Летом шинели, куртки, зимой полушубки и сверху – шинели. Синие.

Откуда же теперь набираются штаты кондукторш: тысячи, пришедшие по публикациям, – это бывшая прислуга.

Это горничные, кухарки, няни…

Образованных кондукторш нет, но есть достаточное количество окончивших городские школы.

Первое время служили кондукторами студенты…

Городские жительницы, большей частью бойкие и живые, кондукторши быстро справляются с инструкцией.

Легко справились теперь и с новым тарифом.

Вчера, например, выданы были билеты прямого сообщения со штемпелем 10 коп. “Влопались” кондуктора, выдавшие по ошибке по два 10-копеечных билета, а потом спохватились, ноне кондукторши были осмотрительнее.

По крайней мере, в управлении трамвая в этом отношении довольны ими.

Но зато весьма недовольны многочисленными жалобами, поступающими на обращение кондукторш с пассажирами.

Бывают такие случаи.

Через переднюю площадку входит сестра милосердия. Права на это нет у сестер, но кондукторша вместо того, чтобы спокойно просить сестру выйти, пускает такую фразу:

– Черт ее знает, может, она с Тверского бульвара…

Ссорятся с дамами, излишне часто нервничающими.

Дают звонки, не посмотрев, не садится ли кто…

А садятся часто с детьми.

Пассажиры не могут забыть случая, когда кондукторша переругивалась с какой-то женщиной всю дорогу, начиная от Мясницких ворот и кончая вокзалом.

Та назвала кондукторшу:

– Синяя баба…

Обида, которую никак не могла переварить кондукторша.

За время ругани кондукторша, к общему неудовольствию пассажиров, не успевала продавать билеты и вступала в пререкания, пропуская названия переулков.

Случаи нередко доходят до городового.

Вообще угроза кондукторши, нередко ничем не вызванная:

– Я вас отправлю в участок, – выводит пассажиров из себя, и дело доходит действительно в конце концов до городового.

“Участок” действует на обывателя потрясающе. Страшно раздражаются:

– Если еще и вы, “хозяйки трамвая”, будете нас тащить в участок, как же тогда жить?

Сварливых кондукторш штрафуют, но есть такие “из них”, которые почти неисправимы…

В последнее время особенно много жалоб… В управлении трамвая с грустью вспоминают, как служили жены кондукторов первые месяцы.

Дисциплинированные, ценившие службу…

Тогда были хвалебные письма от публики, все были довольны…

Весной жалоб меньше, чем зимой.

Холодно, публика, раздраженная долгим ожидаем трамвая, влезает уже “озверевшая”…

А повышенный тариф как-никак повышает нервы и пассажиров, и кондукторш…

В жалобах нелегко разобраться, но сдержанность и вежливость усиленно рекомендуются кондукторшам “с длинными языками”…

Это – главное зло…

Вообще же со службой кондукторши справляются, и, очевидно, на московском трамвае они завоевали себе прочное положение.

Ясно, что кондукторша “привилась”…»

Автор другой публикации назвал героинь своего фельетона «трамвайными амазонками»:

«– Местов нет. Видишь – вагон “неуплотненный”… Куда прешь!.. Столешников переулок… Получайте билеты, господа… Ваш билет… Вон там которая дама с перьями. Знаем вас, таких мадамов… Перья нацепишь, а сама норовишь как бы не заплатить… Военные не ври… Тут вам не Ходынское поле… А ты что? Ишь какой ирой выискался!.. Защищают отечество – так я за них платить должна? Тоже пристают: какая остановка? Ежели в трамваях ездите, сами знать должны: на всех сказывать – глотки не хватит. Задавили? Никого не задавили. Еще вы станете меня правилу учить, когда звонок давать! Много вас тут учителей найдется. Ежели каждый шляющийся будет в вагон лезть, так нам никогда до следующей остановки не доехать… А вы не толкайтесь, потому я тоже толкнуть так сумею, что только косточки соберешь. Как же! Никто не толкается! Вас тут много чертей, а я одна. А ты не груби!.. Думаешь, ежели в котелке, так я тебя в участок не отправлю? Выходи, выходи, через переднюю площадку… Ишь горластый!.. Сама знаю, когда мне можно остановить вагон, когда нельзя… С вещами на “причеп”! На “причеп”, – говорю тебе, идол неотесанный, русским языком. Выходите же через переднюю площадку… Черти проклятые, сладу с вами нету!.. Не выйдешь? Посмотрим! Не выйдешь? Что-с? Тоже в участок захотели? Много у меня таких дамов из вагона в участок вылетали. Городовой, сними-ка вот этого молодчика. Ханжи насосался и озорничает… Кузнецкий переулок… Получите билеты, господа!..

Монолог, воспроизведенный здесь со стенографической точностью, произносится на резко высоких нотах в истерическом тоне на пространстве не более трех минут…

Три минуты… куда ни шло!.. Но выносить этот сплошной словесный погром, учиняемый в трамвайном вагоне на пространстве, например, от Тверской заставы до Николаевского вокзала, – это уж свыше сил человеческих…

Самые кроткие люди звереют в этой атмосфере разнузданного хулиганства, которой насыщен воздух трамвайных вагонов с пришествием трамвайных “амазонок”.

Обыватель скрепя сердце мирится со всеми хроническими трамвайными неудобствами.

– Ничего не поделаешь: время военное! – смиряет он свое негодование, превращаясь в сосульку на остановке в ожидании трамвайного вагона. (…)

Примирился обыватель и с “уплотнением”, изведав в этих испытаниях участь, близкую к участи котлеты, поджариваемой на сковородке:

– Ничего не попишешь… Война!..

И только с этим налетом трамвайных погромщиц все выносящий темперамент “тылового” москвича никак не может примириться…

Потому что здесь уж, извините, война вовсе ни при чем.

Разве война обязывает к мобилизации фурий?

А этот “подбор” именно и производит такое впечатление, будто городское самоуправление согнало фурий со всей Москвы и из окружных мест и напустило их на мирное население.

Боевые схватки, учиняемые трамвайными кондукторшами, задерживают и без того черепашье движение трамвая…

А на расходившееся хулиганство трамвайных кондукторш нет никакой управы.

Мало того:

Их снабдили “всей полнотой власти”.

Им вручили чудовищное право лишать свободы на добрый час мирного, ни в чем не повинного обывателя, ими же оскорбленного, оплеванного и облитого целым ушатом помоев.

– Городовой, веди его в участок: не сдается на волю победителя!

Или необходимо подвергать пассажиров обязательным предохранительным прививкам?

Или украсить “медоточивые” уста трамвайных “амазонок” намордниками?

Но все это, так сказать, – последние средства.

Покуда же до этого дело не дошло, трамвайному управлению необходимо было бы приступить к основательной чистке контингента трамвайных кондукторш.

Неужели отечественные феминистки не придут в этом деле на помощь городскому самоуправлению и не попытаются доказать, что в Москве и ее окрестностях, кроме фурий и Ксантипп, остались еще женщины, которые без истерик и скандалов смогут заменить мужчин на освободившихся в тылу постах?»

Если с характером «трамвайных амазонок» образца 1917 года все ясно, то некоторые детали, полагаем, требуют разъяснений для современного читателя. Например, «неуплотненный» вагон. Понятие это возникло в начале 1916 года, когда часть трамваев для большей вместимости пассажиров было решено переоборудовать. С этой целью по середине вагона были сняты две скамьи, и получилась площадка, на которой могли стоять 20 человек. Довольно скоро выяснилось, что такие трамваи, решив в какой-то мере одну проблему, создали сразу несколько новых.

Так, из-за плотно стоящей группы людей в 20 человек возникли затруднения при входе и выходе. По правилам, за соблюдением которых строго следили кондукторы (вплоть до вызова городовых для задержания нарушителей), входить в трамвай полагалось через заднюю площадку, а выходить – через переднюю. А поскольку в той части трамвая, где сохранились скамьи, стоять категорически запрещалось, для людей, ехавших в задней части вагона, выход во время остановок превратился в трудноразрешимую задачу. В результате трамваи стали дольше простаивать на остановках, общее количество рейсов сократилось.