Алан Кларк - План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945 Страница 47

Генерал Чуйков, один из трех-четырех человек, которым суждено было вдохновлять и направлять Сталинградскую битву, в это время командовал армией резерва, которая была рассредоточена вокруг Тулы. Она состояла из четырех стрелковых дивизий, двух моторизованных и двух танковых бригад и, вероятно, представляла значительную долю оставшегося у Ставки резерва. Некоторое представление о срочности, чтобы не сказать суматохе, и о напряженности их переброски по железной дороге может дать их приказ на передвижение, который предусматривал высадку на не менее чем семи станциях. После прибытия Чуйков получил весьма неопределенные приказы, и они убедили его в том, что «штаб фронта, очевидно, имел крайне ограниченную информацию о противнике, который упоминался лишь в самых общих чертах». И так как эти приказы предусматривали немедленный форсированный марш его солдат на расстояние 125 миль, он запротестовал:

«Изучив директиву, я немедленно заявил начальнику штаба фронта, что выполнить ее в срок невозможно, так как части армии, которым предписывались такие задачи, еще не прибыли. Начальник штаба ответил, что директива должна быть выполнена, но затем, подумав, предложил мне зайти к нему на следующий день.

Но утром следующего дня его не оказалось в штабе, и когда он будет, сказать никто не мог. Что же делать? Время не ждет!.. Я зашел к начальнику оперативного отдела штаба фронта полковнику Рухле и, доказав невозможность выполнить директиву в установленный срок, попросил его доложить Военному совету фронта, что 64-я армия может занять оборонительный рубеж не раньше 23 июля.

Полковник Рухле тут же, никому не докладывая, своей рукой исправил срок занятия оборонительного рубежа с 19-го на 21 июля. Я был поражен. Как это начальник оперативного отдела, без ведома командующего может менять оперативные сроки? Кто же командует фронтом?»

Из рассказа Чуйкова ясно, что «гонки» между Паулюсом и защитниками Сталинграда касались большего, чем вопросов сосредоточения и развертывания. Основная проблема заключалась в восстановлении морального духа Красной армии. Сможет ли прибытие молодых командиров и свежих войск из армий резерва сплотить разбитые остатки старой армии Тимошенко, которых нес перед собой напор группы армий «Б» в излучине Дона? Советская тактика 1942 года сводилась к отступлению в случае прорыва своих флангов – уступать землю, но не жизни, избегать гибельных сражений с окружением, как было в 1941 году. Но в этих условиях – длительных отходов по пылающей родной земле – труднее всего сохранить моральный дух, особенно среди относительно примитивных и плохо подготовленных частей, характерных для Красной армии, какой она была в то время. Энергия и героизм обороны Сталинграда – это мерило того возрождения, которого буквально за несколько недель добились несколько человек – Чуйков, Хрущев, Родимцев, Еременко. Вместе с тем видно, что в Красной армии не все было благополучно в июле 1942 года. Сам Чуйков описывает, как в первый же день на фронте он лично отправился в разведку:

«Я встретил штабы двух дивизий… они состояли из нескольких офицеров, передвигавшихся на трех – пяти автомашинах, груженных до отказа канистрами с горючим. На мои вопросы: «Где немцы? Где наши части? Куда следуете?» – они ничего путного ответить не могли… Было ясно, что вернуть этим людям утраченную веру в свои силы, поднять боеспособность отступавших частей не так-то легко».

О 21-й армии на правом фланге Сталинградского фронта и первом пункте управления, который он посетил, Чуйков писал:

«Штаб 21-й армии был на колесах; вся связь, все имущество были на ходу, в автомобилях. Мне не понравилась такая поспешность. Во всем здесь чувствовалась неустойчивость на фронте, отсутствие упорства в бою. Казалось, за штабом армии кто-то гонится, и, чтобы уйти от преследования, все, с командармом во главе, всегда готовы к движению».

О Гордове (который был снят после прибытия Еременко и Хрущева):

«Это был седеющий генерал с усталыми и, казалось, ничего не видящими глазами, в холодном взгляде которых можно было прочесть: «Не рассказывай мне об обстановке, я все знаю, но ничего не могу поделать».

Между 25-м и 29 июля, пока Гот вел бои на нижнем Дону под Цимлянской, 6-я армия попыталась внезапным штурмом захватить Сталинград. Слабое сопротивление, которое он встречал до сих пор, подтолкнуло Паулюса вводить в бой свои дивизии по мере их подхода, вместо того чтобы дать им передохнуть. В результате немецкие и советские подкрепления вводились в бой примерно одинаковыми темпами. Русские начали боевые действия с небольшим численным перевесом, потому что потрепанной 62-й армии (в то время под командованием генерала Лопатина) было приказано стоять и сражаться на реке Чир. Паулюс имел заметное превосходство по танкам, поддерживаемым вначале тремя, потом пятью, потом семью пехотными дивизиями. Произошло долгое, беспорядочное сражение, в котором русские были постепенно выдавлены из излучины Дона. Но 6-я армия была так сильно помята, что больше не имела достаточных сил для самостоятельного форсирования реки. Не удалось и вытеснить русских из петли реки у Клетской, и эта оплошность впоследствии оказала поистине катастрофическое влияние в ноябре. В этот момент у Паулюса не было достаточно сил выкуривать советскую пехоту из каждой маленькой излучины на западном берегу, и об этих плацдармах вскоре забыли в пылу ожесточенной битвы за Сталинград. После того как этот район перестал быть активным сектором фронта, его передали румынам, а те ничего не делали и просто оставались в обороне на всем протяжении своего пребывания на этом рубеже.

Неожиданная сила сопротивления русских в той небольшой излучине Дона убедила Паулюса, что 6-я армия не сможет осуществить переправу без посторонней помощи. На первой неделе августа наступило затишье, пока танковая армия Гота прорывалась с юга. За это время баланс численности начал меняться не в пользу русских, потому что новой 64-й армии, сыгравшей такую большую роль в усилении сопротивления 62-й армии первой атаке Паулюса, пришлось растягивать свой левый фланг все дальше и дальше к западу по мере приближения Гота. К 10 августа вся 6-я армия Паулюса стояла на позиции лицом к востоку, и вся армейская и дивизионная артиллерия была подтянута к правому берегу Дона. Произошло и важное событие, явившееся предзнаменованием того, как Сталинград будет постепенно притягивать к себе все оборонительные силы вермахта. 8-й воздушный корпус Рихтгофена, до этого времени прикрывавший наступление Клейста на Кавказе, был снова передислоцирован на аэродромный комплекс в Морозовске для поддержания следующей атаки на город.

Прошла еще неделя, пока Гот с боями пробивался на север с Аксая, а затем, 19 августа, началась первая серьезная попытка немцев штурмом взять Сталинград.

Паулюс в качестве старшего генерала осуществлял командование операциями, имея в своем подчинении Гота. Он разработал традиционный план атаки по сходящимся направлениям, с танками на флангах. Фронт русских имел около 80 миль по протяженности, но благодаря его выпуклости от Качалинской вдоль восточного берега Дона и загибу обратно, вдоль реки Мышковки к Волге он имел менее 50 миль по прямой. Его обороняли две армии, 62-я и 64-я, имевшие в сумме 11 стрелковых дивизий, многие из которых были недоукомплектованы. Были также остатки различных механизированных бригад и других неполных частей, оставшихся от предшествовавших боев. У Паулюса имелось девять пехотных дивизий в центре, две танковые и две моторизованные дивизии на северном фланге и три танковые и две моторизованные на южном фланге.

Вначале атака шла плохо. В особенности Гот испытывал трудности в прорыве позиций 64-й армии между Абганеровом и Сарпинскими озерами. Ветеран сражений 1941 года отмечает:

«Немецкие танки не шли в бой без поддержки пехоты и с воздуха. На поле боя не было видно признаков «доблести» экипажей германских танков… они действовали вяло, крайне осторожно и нерешительно. Немецкая пехота отлично вела автоматный огонь, но… отсутствовало быстрое продвижение на поле боя. Наступая, они не жалели боеприпасов, но часто палили в воздух. Их передовые позиции, особенно ночью, были прекрасно видны из-за пулеметного огня, трассирующих пуль, часто выпускаемых в пустоту, и разноцветных ракет. Казалось, они либо боятся темноты, либо скучают без пулеметного треска и света ракет».

Правда, немцы достаточно хорошо сражались позднее, и может быть, эта начальная осторожность происходила из естественного нежелания солдат, считавших войну законченной, подвергаться неоправданному риску в последнем штурме. Судя по письмам и дневникам того времени, это чувство разделялось всеми:

«Командир роты говорит, что русские войска полностью разбиты и не могут дольше держаться. Достичь Волги и овладеть Сталинградом для нас не так трудно. Фюрер знает, где у русских слабое место. Победа теперь недалеко». [29 июля.]