Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 55

Великая княгиня Анна Федоровна

В Швейцарии Анна Федоровна ищет покоя и забвения, но покой нарушается в 1814 году внезапным появлением Константина. Неожиданный визит происходит по высочайшему повелению – Александр, находящийся в штаб-квартире русской армии в Базеле, посылает брата мириться. Под тем же предлогом – слабость здоровья – Анна Федоровна отказывается от возвращения в Россию, предпочтя частную жизнь.

Когда до Швейцарии дойдут известия о декабрьском мятеже в Петербурге, Анна Федоровна узнает, что присягнувшие Константину и ей солдаты требовали, обманутые своими офицерами, Конституцию – в уверенности, что выступают в защиту ее, Анны Федоровны, законной русской императрицы, супруги Константина. Последние годы Анна Федоровна проведет в своем поместье в Женеве, которое купит позже Герцен, но умирать она вернется в Эльфенау. Похоронена великая княгиня в Розенгартене (Rosengarten). Когда в 1913 году это место станет публичным садом, ее перезахоронят на кладбище «Шлоссхальден» (“Schlosshaldenfriedhof”). Несостоявшаяся императрица не хотела, чтобы на надгробной доске стояли ее титулы. На камне просто написано – “Julie-Anne”.

В 1824 году в Берн приезжает во время своего трехгодичного путешествия по Европе Петр Яковлевич Чаадаев. В планы его одно время входило вообще поселиться в альпийской республике. Так, в январе 1821 года, сообщая в письме своей тетке об отставке, он писал, что ему по многим причинам невозможно оставаться в России и что после короткого пребывания в Москве он намерен навсегда удалиться в Швейцарию. Поездка всё откладывалась, и только летом 1823-го Чаадаев выехал из России, однако знакомство с реальной Швейцарией, помимо других причин, заставляет будущего автора «Философических писем» отказаться от первоначального плана.

На высшее бернское общество отставной русский офицер производит большое впечатление, что пытается в своих записках следующим образом объяснить Свербеев: Чаадаев в то время «еще не имел за собою никакого литературного авторитета, но Бог знает почему и тогда уже, после семеновской катастрофы, налагал своим присутствием каждому какое-то к себе уважение. Все перед ним как будто преклонялись и как бы сговаривались извинять в нем странности его обращения. Люди попроще ему удивлялись и старались даже подражать его неуловимым особенностям. Мне долго было непонятно, чем он мог надувать всех без исключения, и я решил, что влияние его на окружающих происходило от красивой его фигуры, поневоле внушавшей уважение».

Войдя в круг бернских аристократов и иностранных дипломатов, Чаадаев шокирует всех своими странностями – загадочно молчит, отказывается от угощений, а за десертом требует себе бутылку лучшего шампанского, отпивает из нее полбокала и удаляется. «Мы, конечно, совестились пользоваться начатой бутылкой», – добавляет Свербеев. Особенно всех поражает чаадаевский денщик Иван Яковлевич, которого русский мыслитель повсюду берет с собой. «Он был создан по образу и подобию своего барина, – продолжает рассказ Свербеев, – настоящим его двойником, одевался еще изысканнее, хотя всегда изящно, как и сам Петр Яковлевич, всё им надеваемое стоило дороже. Петр Яковлевич, показывая свои часы, купленные в Женеве, приказывал Ивану Яковлевичу принести свои, и действительно выходило, что часы Ивана были вдвое лучше часов Петра…» Отметим, однако, что эпатаж касался в основном иностранцев.

***

П.Я. Чаадаев

В качестве дипломата посещает неоднократно Берн Федор Иванович Тютчев. В православной церкви при русской дипломатической миссии поэт венчается со своей второй женой Эрнестиной Дернберг 17 (29) июля 1839 года.

Русскому посольству в Швейцарии в первой половине прошлого века приходилось заниматься делами, вызывающими теперь, пожалуй, лишь удивление, а именно – швейцарской эмиграцией в Россию.

Как ни забавно это может звучать в наше время, существовали жесткие ограничения на переселение в Россию, и далеко не все желающие могли рассчитывать на успех. Разрешение на переселение выдавалось только тем, кто сам мог себя обеспечить. Так, в ноте поверенного в делах России в Швейцарии Северина председателю Государственного совета кантона Во от 13 апреля 1830 года отмечается, что подобные ограничительные меры помогут избежать «выходцам из кантона Во всякого рода неприятностей, которые им обязательно даст нехватка денег как во время путешествия, так и в момент, когда они окажутся на наших границах, на которых в подобных обстоятельствах их вообще не примут».

Одной же из основных функций русской миссии по традиции являлась слежка за своими подданными. Русским дипломатам вменялось в обязанности информировать о соотечественниках. Например, в сентябре 1843 года поверенный в делах в Швейцарии А. Струве сообщает в Россию о связях русского подданного Михаила Бакунина с немецкими эмигрантами-коммунистами, о переездах Бакунина из кантона в кантон и о том, что тот не является в русское посольство. 1 декабря того же года шеф жандармов Бенкендорф распоряжается поручить всем русским посольствам объявить Бакунину, чтобы он немедленно вернулся в Россию. Струве вызывает находившегося в это время в Берне Бакунина к себе и передает ему предписание. Однако ослушник на другой день выезжает из Берна, послав с дороги Струве записку, что, мол, он не может последовать предписанию, так как дела зовут его в Лондон. При этом анархист остается преспокойно в Швейцарии.

В обязанности миссии входило и регулярно сообщать об отношении к России швейцарцев. Выполнение этого задания требовало от чиновников посольства особого такта, ибо чувства, испытываемые гельветами к империи, не всегда были самыми восторженными. Напомним, что, хотя Швейцария и Россия никогда не воевали между собой, войсками они все-таки обменялись: своеобразным ответом на альпийский поход русской армии 1799 года послужило участие швейцарских частей в нашествии «двунадесяти языков» на Москву. На службе французского императора в корпусе Удино было четыре швейцарских полка. Из девяти тысяч солдат и офицеров на родину возвратились лишь около восьмисот человек, искалеченных и обмороженных. Причем швейцарцы прослыли героями кампании 1812 года – именно они защищали знаменитый мост на Березине и дали возможность уйти остаткам наполеоновской армии от пленения. Посвященная этому событию песня о Березине (“Beresina-Lied”) стала народной швейцарской песней и до сих пор входит в песенные детские сборники.

На отношение швейцарцев к России влияли такие события, как польское восстание 1830 года и его кровавое подавление, а также русская карательная экспедиция в Венгрию в 1849 году. Швейцария неизменно становилась на «антирусскую» сторону. Поляки-эмигранты пользовались в Швейцарии всеобщим сочувствием и поддержкой. Крымская война воспринималась швейцарцами как своеобразный «крестовый поход» Запада против «жандарма Европы». «Нойе Цюрхер Цайтунг», например, писала 5 декабря 1854 года: «Всё европейское общество чувствует, что эта война ведется за высшие ценности цивилизации и против них, война против источника всех войн, может быть, последняя война». Газета призывала образовать армию добровольцев в помощь союзникам. На призыв откликнулось немало швейцарцев. Из добровольцев был сформирован Британский швейцарский легион (British Swiss Legion) численностью 3300 человек. Обучение волонтеров проводилось в Англии. Оттуда вооруженные и обученные англичанами швейцарцы отправились морем в Крым воевать с русскими «за высшие ценности цивилизации», но весть о смерти Николая застала швейцарский легион в Смирне.

Сражавшийся в Севастополе «против высших ценностей» Лев Толстой едет путешествовать вскоре после окончания войны в Европу и во время своей швейцарской поездки приезжает в июле 1857 года в Берн, причем уже на поезде. «…Хорошо было до Берна, – читаем в его дневнике, – в вагоне спали, я глядел в окошко и был в том счастливом расположении духа, в котором я знаю, что не могу быть лучше. Нашел квартиру в “Couronne”». Толстой останавливается в Мури, пригороде Берна. В целом посещение швейцарской столицы утверждает писателя во мнении, что «швейцарцы – непоэтичный народ». Он попадает на народный праздник, и вот его впечатление: «Вход стрелков с музыкой был мне жалок».

В Берне живет и умирает князь Петр Владимирович Долгоруков, одна из колоритнейших фигур русского XIX века.

Князь П.В. Долгоруков

В двадцать лет, будучи светским шутником, он, как считают исследователи, пишет пресловутый «диплом рогоносца», который приводит к самой знаменитой русской дуэли, между Пушкиным и Дантесом, хотя Долгоруков и будет отрицать авторство до конца своей жизни. Сменив озорное легкомыслие, приведшее к столь трагической развязке, на усидчивость архивного ученого, князь начинает заниматься генеалогией и публикует четырехтомное исследование о русских дворянских родах. Отношения с родиной у Долгорукова складываются сложно, и он отправляется за границу, где печатает в 1843 году скандальный памфлет “Notice sur les principales familles de la Russie” («Заметки о главных русских семействах»). Из России приходит указ незамедлительно вернуться. Долгоруков законопослушно отправляется на родину и сразу же по прибытии в Кронштадт подвергается аресту. Его ссылают сначала в Вятку, затем 15 лет ссыльный князь проводит в Туле. С началом нового царствования Долгоруков принимает сперва самое активное участие в реформах, но быстро разочаровывается и снова, но уже тайком, отправляется за границу. Его задача теперь – отомстить деспотическому отечеству. Он пишет разоблачительную книгу “La ve´rite´ sur la Russie” («Правда о России»). Публикация ее производит эффект разорвавшейся бомбы. Снова приходит правительственное требование вернуться в Россию, однако князь-диссидент уже не так наивен. В ответ он посылает свою фотографию, мол, можете ее вместо меня отправить в Сибирь. Условием своего возвращения Долгоруков ставит принятие русской Конституции.