Алексей Ростовцев - Резидентура. Я служил вместе с Путиным Страница 58

Ночами мы одним махом вскрывали все автоматические камеры хранения. Чего только в них не обнаруживали! Раз нашли динамит – обрадовались. На поверку вышло, что это браконьеры украли его у геологов рыбу глушить. Как-то нашли сразу сто «Королев Марго» и вообще находили много товаров, взятых в большом количестве на складах московских магазинов и на столичных торговых базах. Массу жуликов арестовала тогда милиция с нашей подачи. Оставшихся на свободе бомбистов нам изловить не удалось. В Армении чекисты нашли их мастерскую и арестовали тех, кто не был арестован прежде. Вскоре их судили и расстреляли. Может, и не всех расстреляли, но замазанных кровью пустили в распыл. Это уж точно. Государство тогда еще было в силе.

Вернувшись на работу, я занялся своим непосредственным делом – проектированием автоматизированной системы комплексной обработки данных для Представительства КГБ в ГДР – объекта, который был знаком мне по десятилетнему опыту работы. Дома у меня все было нормально. Жена преподавала русский язык иностранцам, обучающимся в Губкинском институте, дочь заканчивала школу. Но в стране-то не все было в порядке. И еда имелась, и одежда, и мебель, а ощущение было такое, будто садим мы в локомотиве, колеса которого вертятся с бешеной скоростью, высекая искры из колес, а сам он стоит на месте. Коммунизмом, который партия обещала построить к 1980 году, не пахло. Вместо коммунизма был построен мафиозный бюрократизм, сохранявший еще некоторые атрибуты социализма. Буржуазия готовилась выйти из подполья и взять власть. Торжествующее мурло дельца выглядывало из всех окон и щелей. Все гнило, все разлагалось, все воняло. Коррупция проникла даже в разведку. За хорошую командировку надо было платить хорошим подарком – телевизором, магнитофоном, а бывало, что и автомобилем. Подарки надо было нести врачам, чтобы не зарубили командировку по состоянию здоровья. В разведку приняли много элитной блатвы. Было душно. Однажды я встретил на Кузнецком мосту старого знакомого по работе в ГДР.

– Как живешь? – спросил я.

– А я и не живу вовсе, я уже давно умер, – был ответ.

Как-то в отделе кадров ПГУ я стал свидетелем такой сцены. Кадровик просил блатного элитного мальчика выбрать себе страну для командировки. Тот ломался, выпендривался и кочевряжился. В одной стране был слишком жесткий контрразведывательный режим, в другой – неустойчивый климат, а третья просто не считалась достаточно престижной. Я пришел в ярость и хлопнул дверью, чтобы уйти от скандала, который я же сам и мог устроить себе на горе. Я, заматерелый подполковник, прошедший огонь и медные трубы, считался из-за отца бракованным. У меня даже не было разрешения Центра на выход в Западный Берлин, и мое начальство в ГДР выпускало меня туда на свой страх и риск, а этот щенок выламывался и отказывался от почетнейшей работы. Он больше думал о том, где он будет лучше жить материально. И кадровик, зная, чей он племянник, суетился и лебезил перед ним, боясь его травмировать. Все это наводило на отчаянные мысли. Наши друзья из стран социалистического содружества топали след в след за нами навстречу своей погибели.

В такой невеселой обстановке я и принял решение погрузиться в дни своей молодости, написать книгу о годах студенческих и о периоде работы в Чечено-Ингушском пединституте. Постепенно книга выходила за рамки первоначального замысла, она обретала форму повествования о судьбе моего поколения, поколения коммунистов и вообще советских людей, преданного руководством партии и государства. Роман я сначала назвал “Обыкновенная жизнь”, потом изменил заголовок. Теперь книга называется «Преданные». Да, мы были преданы идеалам революции, с нами можно было построить счастливую жизнь на земле, но нас предали. Наступали 80-е годы. Вместо коммунизма мы оказались в таком же кровавом и грязном дерьме, в каком сидели американцы в 60-е – 70-е годы. Только наше дерьмо называлось не Вьетнамом, а Афганистаном. А роман мой написан в стиле ретро, там нет секса, герои его не шлюхи, не убийцы, не бизнесмены, не менеджеры, не брокеры, не рэкетиры, не педерасты, а обыкновенные русские люди, из тех, что стоят теперь в очереди за мойвой. У них за плечами долгая честная жизнь, а в глазах их печаль, потому что их предали. Вот почему эта книга скорее всего не увидит света на моем веку. Я завещаю ее грядущим поколениям. Верю, что наступит время, когда человек вновь осознает свое высокое предназначение, выплюнет жвачку, отодвинет в сторону пиво, выключит кабельное телевидение и захочет почитать грустную и правдивую историю о том, как жили его недалекие предки. Вот тогда ему и понадобится моя книга.

Но что это я настроился на финал? До финала-то еще далеко. Мне еще служить, как медному котелку. И служить не за страх, а за совесть, потому что наступил 1981 год и в дверь моего кабинета снова постучалась судьба в образе кадровика, который был намного моложе меня, а потому обратился на «вы»: «Собирайтесь! Поедете в Берлин на пять лет. Прошу поторопиться со сборами». Моя последняя загранкомандировка продолжалась не пять, а почти шесть лет. В Москве мы оставили 19-летнюю дочь, студентку Губкинского института. Она нас успокаивала, убеждала, что выживет. Выжить-то она выжила, да вышла в наше отсутствие замуж. Брак ее оказался неудачным. Пришлось через некоторое время мужа поменять. Выехали мы с женой в Берлин в самом начале 1982 года. По дороге со мной случилась неприятность: от сильного рывка поезда в Минске я упал во сне с полки, ударился головой об откидной столик и рассек до кости надбровную дугу около виска. Сел на сиденье, включил свет. Из раны обильно текла кровь. Вся одежда и пол были в красных пятнах. Жена проснулась и сразу запаниковала. Я ее успокоил. Вдвоем мы продезинфицировали рану и залепили ее лейкопластырем. Навели порядок в купе. Меня беспокоило лишь одно: как оценит мою заклеенную физиономию начальство в Берлине. Наверняка подумает, что разбил по пьянке. На меня работал в данном случае лишь тот фактор, что это начальство давно знало меня лично. Заместитель руководителя Представительства КГБ в ГДР генерал-майор Иван Алексеевич Ёрофеев принял меня через несколько часов после моего прибытия в Берлин и сразу спросил, что у меня с бровью.

– Иван Алексеевич, – ответил я, – если я скажу, что это не по пьянке, а несчастный случай, вы все равно не поверите.

– Вот и молодец, что говоришь правду, – похвалил генерал.

На этот раз мы не уехали в один из округов страны, а остались в Берлине. Я влился в маленький коллектив группы координации, курировавшей деятельность наших разведточек в окружных центрах. Мне было поручено вести линию внешней контрразведки, то есть разработку спецслужб противника.

Я приступил к работе с первого дня пребывания в стране тем паче, что знал ее к тому времени, как знают собственный двор. Моим полем деятельности стала теперь вся республика, вернее все наши 14 точек, рассеянные по ее территории. Я должен был объезжать эти точки, знакомиться с материалами по своей линии, помогать сотрудникам в организации работы на их участках, учить молодежь оперативному искусству и грамотному составлению оперативной документации, а также правильному ведению дел. Надо было добиться такого положения, чтобы все разведточки и отдел внешней контрразведки Представительства действовали в едином целенаправленном потоке.

Скажу несколько слов о том, что представляла из себя ГДР в 80-е годы. В конце 1980 года я побывал здесь в короткой командировке по делам управления “И” ПГУ. Проехал по пустынной бастующей Польше, утром сошел с поезда на Восточном вокзале Берлина и, обменяв деньги, первым делом отправился в магазин, чтобы купить перчатки. Старые были утеряны в Бресте. Перчаток в этом магазине не было. Не оказалось их и в другом магазине. Только в универмаге на Алексе я увидел перчатки. Однако за ними пришлось, совсем как у нас, постоять в очереди. Тогда же я обратил внимание на отсутствие в магазинах ГДР некоторых товаров первой необходимости. Не хватало дешевой обуви, дешевой одежды, совсем исчезла дешевая посуда. С продуктами питания пока был полный порядок. Я съездил тогда и в Галле. Хотел показать приехавшему со мной из ПГУ коллеге свой любимый город, провести его по заветным подвальчикам, попить пива в уютной обстановке. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил многие из этих милых пивнушек закрытыми. У некоторых даже окна были забиты досками. Что же произошло? Оказывается, Хонеккер в запале социалистического энтузиазма одним махом решил уничтожить многоголовую гидру частнособственничества. Он разом закрыл 10 000 мелких частных предприятий, полагая, что от них все беды. Для такой маленькой страны, как ГДР, это очень большая цифра. Хонеккер нанес сильнейший удар по экономике государства, разрушив целую инфраструктуру, складывавшуюся столетиями. Суровый марксист Ульбрихт до такого не додумался, а легкий, либеральный, веселый Эрих – на тебе!