Сергей Чупринин - Вот жизнь моя. Фейсбучный роман Страница 58

Это явление было широко распространено и в советские годы, но называлось оно тогда взаимоопылением. Поэт, скажем, X пишет, скажем, о поэте Y – в надежде, а чаще в твердой уверенности, что в ответ получит адекватный литературно-критический жест. В несколько особом положении находились разве лишь пишущие стихи заведующие журнальными или газетными отделами поэзии – им отдариваться рецензиями было не обязательно, так как чудодейственная надпись «В набор» котировалась гораздо выше самой прочувствованной рецензии.

И не надо, я вас умоляю, не надо кидаться в меня чернильницей! Я ведь отнюдь не подозреваю прекраснодушных поэтов – как вчерашнего, так и нынешнего дня – в пошлой расчетливости. Я не сомневаюсь, что поэт откликается на чужие стихи[586] только тогда, когда они ему действительно близки, а, соответственно, автору отрецензированных чужих стихов становятся близки ваши, и в этом нет решительно ничего дурного. Более того, я абсолютно уверен, что только поэту дано по-настоящему проникнуть в чужой поэтический мир, понять его гармонию и, если хотите, даже просодию – что бы это слово ни значило!

Но вот посмотреть таблицу, где стрелочками свяжут соотносительные пары (ты – обо мне, я – о тебе), было бы все равно любопытно.

А вообще-то классно сейчас все-таки пишут рецензии на поэтические сборники:

«Автор не пробирается по словам (как по снегу) – он скользит лыжником или серфером. (…)

Метафора здесь напоминает ловкое цветное пятно на черно-белой гравюре, которое и создает настроение картины. (…)

Пахнущая несвежим после внезапного праздника бельем глумливость в этих стихах не противоречит чистой и почти спасительной ночной влюбленности: автор любит с божбой перемешанный мат».

Я, увы, так не умею.

Пьем с двумя друзьями-прозаиками и одним другом-поэтом кофе в пансионате «Липки», где по зову Сергея Александровича Филатова в течение многих лет собирался Форум молодых писателей России. И что-то, видно, меня в том разговоре задело, что я спрашиваю: «Знаете, чем вы, поэты и прозаики, отличаетесь от нас, критиков? Тем, что мы вас читаем, а вы нас нет». «Да брось, – не слишком, впрочем, уверенно отвечает мне друг-прозаик. – Вспомни лучше, как ты написал о моем романе, а я тебе позвонил, и мы целый час очень интересно разговаривали?» «Верно, – соглашаюсь я. – Но вспомни и ты, что мы целый час разговаривали о достоинствах твоего романа, а вовсе не о том, как хороша моя рецензия».

И – вроде бы по косой к этому сюжету. Льву Александровичу Аннинскому однажды вспомнилось, как к нему подошел читатель со словами, что он, читатель, раньше писателя NN не ценил, но теперь, по прочтении статьи Льва Александровича, всегда за этим NN следить будет. Так что, мол, дорогой мэтр, ваша цель, как всегда, достигнута. Увы, возражает Аннинский, моя цель, как всегда, не достигнута. Я ведь хотел, чтобы вы не за новыми сочинениями NN следили, а чтобы не пропускали впредь, что я напишу.

Самоумаление входит, конечно, в число профессиональных добродетелей критика, но… Я вот, может статься, и за эти побасенки взялся, чтобы меня наконец прочли Сергей Гандлевский, Тимур Кибиров, Денис Драгунский, Максим Осипов и другие уважаемые мною писатели. Ну и затем, естественно, чтобы мои скромные труды заметили Алиса Ганиева и другие восходящие звезды российской литературы.

В 2004-м, кажется, году нам с Анатолием Васильевичем Королевым довелось побывать в Краснодаре. Mania grandiosa нет ни у меня, ни вроде бы у Анатолия Васильевича, но… москвичи в этот маленький Париж, как назвал свой город Виктор Лихоносов, наезжали в ту пору, видимо, столь редко, что на встречу с нами в писательском клубе собрался полный зал. И немногочисленные краснодарские либералы, тогда их еще называли демократами, пришли, и многочисленные патриоты, тех включая, что с ельциноидами на одном гектаре раньше не садились.

Мы с Королевым говорим о литературных событиях, нас слушают. Но как-то вяло – пока из зала меня не срезают: «Да что вы со своим постмодернизьмом!.. Лучше объясните, почему настоящих писателей, корневых, патриотов то есть, к печати не допускают?»

«Почему же это не допускают? – изумляюсь я. – Вот уже полгода идет дискуссия о новой повести Валентина Распутина „Дочь Ивана, мать Ивана“, не очень, мне лично кажется, удачной, но привлекшей всеобщее внимание. Да вы читали, – говорю, – ее, конечно».

Шевеленье в зале, и понимаю, что нет, не читали. «До нас, – кричат, – книги из Москвы вообще не доходят». – «Да опять я изумляюсь, – не доходят? Повесть напечатана в журнале „Наш современник“, на который все вы, наверное, подписаны, тут же была повторена „Роман-газетой“[587], да и книжные издания подтянулись. Одно из них я сам вчера в аэропортовском киоске видел…»

Молчат. По отношению к чужакам-постмодернистам и дерьмократам враждебно, по отношению к вроде бы своим, но выбившимся из провинциального плена, без всякого интереса. Что им, в самом деле, Распутин, и я вспомнил, как в 70-е еще годы познакомился на пляже в Пицунде с прозаиком из Самары, тогда еще, разумеется, из Куйбышева. Очень он мне по душе пришелся, и говорить с ним было интересно – обо всем, кроме современной литературы. Я ему, допустим, про новый роман Трифонова, но он Трифонова не читал и вряд ли будет – зачем, собственно, если у них, в писательской организации, свой «Трифонов» есть и тоже о том же вроде бы пишет, и гнобят его, соответственно, как Юрия Валентиновича? И даже авангардисты в Куйбышеве, оказывается, свои, так что московских или питерских не надобно.

Живут, прижавшись друг к другу, будто в добровольном гетто, только друг другом и интересуясь, хотя и то… вряд ли книги друг друга читая. И давно уже, выходит, так живут.

И еще – чтобы два раза не вставать – о встрече с региональной литературной общественностью. Усвоив после нескольких проб и ошибок, что о книгах с писателями говорить бесполезно, я все-таки сменил тему. Заговорил о Литфонде, о пенсиях, о грантах и пособиях – о том, в общем, что у нас называется социальным обеспечением. Если в одном слове, то собесом.

И – батюшки вы мои! – как же оживленно потекла наша беседа. Сколько голов, столько и мнений. Споры, предложения, проекты. И вопросы, вопросы…

Оно и понятно: базис, знаете ли, всему основа. А книги… Ну, что книги – всего лишь надстройка.

Но обновим регистры, хотя я по-прежнему говорю о 2000-х, самом их начале. Каждый мужчина, которому случалось тогда с командировочными целями ездить по России, наверное, помнит: стоит только зайти в гостиничный номер и сбросить шапку, как непременно раздавался телефонный звонок: «С девочками отдохнуть не желаете ли?»

Здесь в моем опыте никакой особой специфичности нет. Хотя… Занес вот нас с Евгением Анатольевичем Ермолиным[588] поиск новых талантов для липкинского Форума молодых писателей в Горно-Алтайск. И уже на рецепции спрашивают: «Вам номера какие – люксы или полулюксы?» – «А в чем разница?» – «В люксы, – нам было отвечено, – подают горячую воду, а в полулюксы когда как». Ну, выбор вроде бы предрешен, я тянусь за кошельком, но лучше меня знающий жизнь Евгений Анатольевич все-таки уточняет: «А сейчас-то горячая вода в люксе будет?» – «Нет, – говорят нам со вздохом. – Сейчас не будет. Авария на теплотрассе. А вот с понедельника точно будет». Но я, впрочем, не о проблемах теплоснабжения[589]. А о том, что, войдя в свой полулюкс после очередной встречи с молодыми дарованиями, услышал в трубочке знакомое про не желаете ли с девочками. «Нет, – говорю, – спасибо». – «Ну и зря, – прозвучало мне в ответ. – У нас как раз сегодня скидочки неплохие».

Ужинаем это мы лет десять назад в Алма-Ате. Или, по нынешней политкорректной моде, я тоже должен теперь говорить – в Алматы? Неважно. Важно то, что и ресторанчик чудный, и компания отменная – поэтессы, прозаики из круга незабвенной Ольги Борисовны Марковой, и хоть фамилии у кого казахские, у кого нашенские, но все, как один, русскоязычные, и каждый надеется свою малую лепту внести именно в русскую литературу. А поскольку, спасибо Интернету, им и то, что происходит в Москве, в Петербурге, хорошо известно, то разговор идет на равных.

Но я гость, я старший и, понятное дело, солирую. То наставительное что-то скажу, то поддену кого-то из своих молодых сотрапезников беззлобной шуткой. Ну с чувством юмора у них все в порядке, так что реагируют как надо. Пока я, к случаю, не рассказал какую-то историю, вроде этих фейсбучных, где сам выгляжу не в лучшем, а если по правде, то попросту в комичном виде. Я, и мои френды это уже знают, такие самоироничные сюжетики сочинять о себе люблю, и друзья алматинские тоже вежливо посмеялись. Но – переглянулись, а часом позже один из них, провожая меня уже в гостиницу, смущенно спросил, может ли он эту историю пересказать тем своим друзьям, которых с нами не было.