Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны Страница 59

В последнем заседании решено выступить против расточительности и роскоши, о назревшей необходимости призвать общество к борьбе с этим нелепым кошмаром.

На совещании артистов намечен целый ряд практических мер для борьбы с чрезмерной роскошью туалетов.

Давно пора!

В ряде очерков мы нарисуем картину мотовства и роскоши в тылу.

Пальма первенства в невероятном мотовстве принадлежит женщине.

Несмотря на то что мы лишились ряда губерний, поставлявших нам всякого рода материи для дамских туалетов, несмотря на отсутствие привоза моделей из любимой “заграницы”, наши дамы продолжают, и даже еще с большим успехом, шикарно одеваться, поражая глаз своей роскошью и расточительностью.

Если вы заглянете в любой из модных магазинов, во всякого рода “Modes et robes”, то вы увидите, что теперь, как никогда, дамы наполняют эти “счастливейшие” учреждения.

То, что валялось в течение десятков лет на чердаках, всякого рода гниль и старье, – все снова пошло на продажу.

Всевозможные остатки материй самых нелепых рисунков, заваль, вышедшая из моды еще десять лет назад, – все это распродано по небывалым ценам.

Нужно отдать справедливость столицам – они побили в этом отношении рекорд.

За “модель” платья в Москве платят небывалые деньги: от 600 до 1300 рублей.

Гениальные поставщики моделей – все эти m-me Мари, Софи умудряются провозить под грохот пушек модели из “самого” Парижа и за невероятные деньги подносят их безумствующим дамам.

Одновременно с моделями всяких шелковых, фай-канаусовых, бархатных выдумок жриц современного мотовства, невероятные деньги платят за шляпы – это больное место дамских туалетов.

Украшения к шляпам вздорожали на 250–300 процентов.

Все эти эспри, птицы всяких видов превратились в “Синюю птицу” для модниц.

За эспри, стоившее до войны 45 рублей, теперь платят 200–250 рублей.

В ход пошло все, что казалось безнадежным.

Зашуршали кредитные бумажки, и под шум их еще ярче забурлили больные стремления к мотовству.

Мой собеседник – директор одного из крупнейших в Москве модных предприятий Я. И. Стейнер, успевший изучить психологию своих многочисленных клиенток, высказывает следующие соображения о мотовстве и роскошестве, царящих в тылу.

– Надо быть справедливым: то, чему мы являемся теперь свидетелями, действительно производит тягостное впечатление.

Такого равнодушного отношения к деньгам, к безрассудным тратам, какое наблюдается теперь в отношении покупок всякого рода предметов далеко не первой, второй и даже третьей необходимости, я никогда еще за время моей близости к моему делу не видел.

О ценах не говорят, не торгуются. И чем дороже предмет, тем больше шансов на то, что будет скорее продан.

И мне кажется, что самым верным средством борьбы с мотовством и роскошью было бы понижение цен на все предметы роскоши, и даже второй, и третьей необходимости.

Тогда я убежден, несомненно, эта больная страсть к дорогим вещам утихла бы.

Для расточительного, несомненно обладающего какими-то странными чувствами, само стремление к “самому дорогому” потеряло бы свою остроту.

Но я должен подчеркнуть, таково убеждение, являющееся прямым следствием моих наблюдений, что мотовство, эта болезненная расточительность заметны только в пришлом населении Москвы.

Я знаю всех своих постоянных московских клиенток и должен сказать, что во всем том, что мы наблюдаем, москвичи меньше всего повинны.

Нас поражает, что главным элементом, расточающим огромные деньги, является элемент пришлый.

Это он без всякого смущения готов платить столько, сколько вы у него запросите.

И галстуки в 14 рублей, и ботинки в 65 рублей, и костюм в 250 рублей. Все это раскупается, проглатывается той огромной массой пришельцев, для которых цены деньгам не существует.

Духи, шелковые товары, меха – все, абсолютно все они пожирают с неимоверной легкостью.

Я укажу даже на более разительные примеры.

К нам приезжают из Азии: татары, персы, армяне.

Заказывают на тысячи всяких дорогих вещей, платят с каким-то поражающим олимпийским спокойствием огромные деньги, не смущаясь никакими ценами.

И до войны, и до переживаемого нами времени у нас все было без запроса, но теперь это стало для такого покупателя, о котором мы говорили, непреложной истиной, не вызывающей никаких сомнений.

Небывалый огромный рост нашего предприятия поражает своей быстротой.

Но, повторяю, – все это болезненное и загадочное исходит только от пришлого элемента.

Наше же коренные москвичи спокойны и едва ли, хотя бы в некоторой, незначительной своей части, заражены этой расточительностью и одержимы той болезненной страстью к дорогим вещам, которая так бросается в глаза здесь, в тылу, в наши исключительно трагические, тяжелые дни переживаемого народного бедствия…

Если мотовство и траты тыла достигают в области дамских туалетов невероятных цифр, то в не меньшей степени разительны цифры сумм, которые уплачиваются за драгоценности: бриллианты и жемчуг.

Перед нами несколько счетов, по которым были оплачены драгоценности, предназначенные для «героев тыла».

Эти счета когда-нибудь войдут в летопись той невероятной расточительности, которая царила в дни ужасной войны у нас здесь, в тыловых центрах.

Черным по белому написаны цифры:

Бриллиантовые серьги – 18 300 рублей.

Жемчужное ожерелье – 90 320 рублей.

Брошь аметистовая – 6100 рублей.

И т. д., и т. д.

Мой второй собеседник, один из крупнейших владельцев “бриллиантовой” фирмы в Москве, рассказывает следующие детали развития той вакханалии мотовства и расточительности в отношении драгоценных вещей, которая все увеличивается и ширится в своих размерах.

Запасливые москвичи и провинциалы отлично сознавали, что война ускорит наблюдавшееся еще раньше вздорожание драгоценных камней.

Дальновидные поклонники драгоценностей стали в изобилии закупать эти “предметы первой необходимости” наших богачей.

Благодаря этому, естественно, на рынке, еще не испытавшем влияния войны, стали значительно уменьшаться запасы драгоценностей.

Когда же в Россию с запада хлынула миллионная волна беженцев, принесшая с собой нам и нищету и богатство отдельных лиц, на рынке обнаружилась недостача в бриллиантах, жемчуге, изумруде, сапфире, кораллах и т. п.

Как предыдущий наш собеседник, так и этот отмечает, что московские клиенты не только не обнаружили повышенную страсть к предметам роскоши, а, наоборот, значительно сократили приобретение драгоценностей.

Зато новоявленные, всплывшие, как мыльные пузыри, богачи, нажившиеся во время войны, с жадностью набросились на драгоценности.

Психология в данном случае этих не так давно совсем несостоятельных людей вполне понятна.

В их руки попали неожиданно сотни тысяч рублей, и первым движением этих богачей было украшение драгоценностями представительниц прекрасного пола.

Никогда не приобретая раньше бриллианты и жемчуга, этот новый клиент, не зная цены всему, стал платить столько, сколько с него требовали.

Особенно показательной в данном случае может служить предрождественская продажа.

Ноябрь и декабрь побили рекорд всего того, что знали продавцы бриллиантов и других драгоценностей за все время их деятельности в Москве.

Трудно себе представить этот рекорд, ибо Москва издавна славилась тратами на драгоценности.

(…) После сутолочного дня и бессмысленного вечера наступает момент безграничного веселья. Уже за Триумфальными воротами лицо Москвы меняется.

Здесь стоном стоит шум и разгул безумствующих москвичей.

Пьяная разгульная песнь несется, заглушённая порывами ветра.

Кутящая и веселящаяся Москва отправляется в любимые уголки, где можно будет взять все от жизни.

Здесь будет вино, коньяк, даже шампанское.

Содержатель одного из крупнейших в Москве ресторанов рассказывает:

– До чего нынче народ пошел безудержный, можно судить по тому, что за бутылку коньяку у нас платят 85, 90 и даже 100 рублей.

Сколько запросят, столько и дают.

Я думаю, что ни одна область мотовства не дает таких страшных цифр, как у нас.

Водка – 40–50 рублей бутылка.

Шампанское 30–40 рублей.

Ликеры, в особенности “любимые”, без цены.

Бери сколько хочешь.

На этих напитках люди нажили состояние. Имеются специальные нелегальные акционерные компании, закупающие и продающие по баснословным ценам.

Никогда Москва до войны и до запрещения продажи напитков не пила, сколько теперь.

Все те легендарные попойки, коими так украшена летопись кутящей Москвы, ничто, ноль, в сравнении с тем, что творится теперь.

Правда, раньше все это проделывалось определенным кругом людей, нынче роли переменились.

Безумствовавший купеческий сынок наживает, а на его место пришел случайный проходимец, волею судеб сделавшийся обладателем капиталов. Еще одна область, где с особенной яркостью выявилась расточительность “тыловых героев”, – это крупные игорные притоны.