Михаил Грабовский - Плутониевая зона Страница 6

Вот этими зубчатыми кривыми и занимался большую часть дня молодой Шутов.

По горизонтали он отмечал, как его обучили, недели и месяцы, а по вертикали — количество ликвидируемых. Найденные точки пересечения он соединял жирной красной чертой. Когда кривая шла вверх, Шутову было ясно, что это фактически означало объективное усиление классовой борьбы.

Первый год работы в Полтаве многому научил Павла, расширил кругозор и углубил жизненные познания. В первые месяцы у него иногда возникало чувство жалости при виде конвоируемых на расстрел или вывозе трупов ранним утром на грузовиках. Однако постепенно он осознал историческую справедливость происходящего и его неизбежность.

Через несколько лет добросовестной работы в окружном отделе ГПУ ему доверили новую, весьма тонкую работу по связи с осведомителями в греческих, болгарских и немецких поселениях. Новое задание — новый, неоценимый багаж знаний и умений: осмотрительность, чуткость и такт в разговоре с собеседником, непроницаемость лица или благожелательная улыбка.

В 1927 году Шутов был повышен в ранге — переведен в центральный аппарат Харькова на сходную по профилю работу с осведомителями в среде творческой интеллигенции.

А через четыре года состоялся долгожданный переезд в Москву — на должность старшего инспектора по кадрам. Начал Шутов с курирования перемещений по службе и новых назначений в иностранном отделе (ИНО).

Но вскоре Шутова вернули к прежней, освоенной еще в Харькове работе с осведомителями в среде творческой интеллигенции Москвы.

Через несколько лет Павел Анатольевич обзавелся многочисленными знакомыми и даже друзьями среди поэтов и прозаиков, журналистов и театральных критиков, известных мастеров кино и балета. Шутов интеллектуально рос, постоянно общаясь с засекреченными знаменитостями и талантами. Всегда обходительный и вежливый, он мягкостью и лестью добивался значительно более высоких результатов, чем его коллеги — жесткими допросами. У него выработалась с годами своя собственная философия чекистской работы с сексотами.

Шутов был уверен, что любого осведомителя, штатного или внештатного, надо постепенно подводить к такому состоянию духа, чтобы последний не только не испытывал никаких угрызений совести, но и гордился своей почетной работой.

Только в этом случае, считал Шутов, возможно получение не только требуемой, но и добровольно-инициативной информации. Павла Анатольевича эта работа не тяготила. Наоборот, казалась творческой. Даже как-то приподнимала его в собственных глазах над работниками других отделов.

Но чем ближе подходили его воспоминания к 1936 году, тем они становились сбивчивее и путаннее. Расплывались в хаосе непрерывных разоблачений и измен, арестов и новых назначений в родном комиссариате.

Началась эта вакханалия в сентябре 1936 года после назначения Ежова. Но продолжалась и после его ареста и расстрела. Берия подчищал грехи предыдущего комиссара.

Шутов поддерживал прекрасные отношения с работниками многих отделов. Он был чрезвычайно коммуникабелен, отзывчив к любым житейским просьбам. Именно это чуть не обернулось для него личной трагедией в эти смутные годы, когда друзья и соратники вдруг по очереди оказывались изменниками и шпионами. Из кабинетов они препровождались в подвальные помещения, где молодые следователи вели допросы с пристрастием и энтузиазмом. Признания собственной вины следовали одно за другим, затягивая все новые и новые жертвы на ту же стезю.

Шутов с тяжелым чувством вспоминал те годы. Как он безропотно приходил в свой кабинет и… ничего не делал. Много курил. Безнадежно и безвольно ожидал собственного ареста. Но все обошлось. Лавина пронеслась мимо него.

Сейчас Шутов обдумывал, почему Завенягин «сватал» именно его на Урал? Какие его знания, черты характера и почему оказались вдруг востребованными? К вечеру Павел Анатольевич выстроил гипотезу, которая была недалека от истины. Хотя Завенягин в разговоре не употребил ни разу эпитета «атомный», а оперировал только понятиями «объект № 1», «изделие № 1», речь шла, вероятнее всего, о строительстве комбината для производства отечественного атомного оружия. Конечно! Эта догадка все ставила на свои места…

Еще в 1944 году Шутову было поручено заняться вплотную группой ученых, занятых атомными исследованиями. Имена их были четко обозначены: Курчатов, Кикоин, Алиханов, Харитон, Арцимович, Зельдович. Речь шла не только о тщательной перепроверке их биографий. Необходимо было заняться их родственниками, друзьями, знакомыми. Войти в круг хороших знакомых. Знать их мысли и настроение. Сомнительные высказывания необходимо было перепроверять, отфильтровывать, заносить в досье.

Обычной практики осведомителей было недостаточно. Тогда-то Берия и приказал Шутову взять на прослушивание домашние и служебные телефоны ученых. После бомбовых ударов по Японии чрезвычайная важность атомной проблемы стала очевидной. Недаром Берия вывели из наркомата, назначив руководителем атомного проекта.

В Москве сейчас — послевоенное благодушное затишье. А там, на Урале, могут скоро развернуться серьезные дела. И закордонные «друзья» полезут. Да и свои найдутся: разгильдяи, болтуны и саботажники. Враги у советской власти всегда были и будут — явные или тайные, притаившиеся до поры. Горячая, бурная работа была с молодых лет по душе Шутову. Организовать дело таким образом, чтобы в заводских цехах, в бараках заключенных, в медсанчасти, в жилых домах — одним словом, везде и всегда, — были свои заостренные уши. Чтобы свежий лесной воздух слышал, запоминал и докладывал все подозрительные новости. Любую, даже случайно оброненную, ошибочную фразу. Или никчемный анекдот с политическими намеками. А ведь, без ложной скромности, он действительно умеет работать с осведомителями. И подбирать их, и ладить с ними. Вопросы режима можно замкнуть на себя, а военизированную охрану спихнуть на своего зама.

Годика на два можно поехать и без жены. А там уж осмотреться. И ведь в случае успеха — без награды не останешься. «Впрочем, — одернул он сам свои тайные мысли, — главное не в наградах. Главное — быть полезным своей Родине».

Пожалуй, надо соглашаться, думал Шутов.

Через день согласился.

5

Завенягину идея его молодого коллеги понравилась. Закрытый от внешних глаз город за колючей проволокой. Засекреченная плутониевая зона. Многие организационные вопросы режимного характера разрешаются сами собой или, по крайней мере, значительно упрощаются. Молодец Мешик! И главное — такое решение само диктовало начальный план строительных работ.

На заседаниях Техсовета Ванникову и Завенягину порой приходилось выслушивать критические реплики некоторых ученых о торопливости: как можно начинать строить промышленный комбинат, не имея даже эскизного проекта? Что строить?

Теперь было совершенно ясно, что строить нужно зону. И начинать именно с ее строительства: ограждение, контрольно-охранные сооружения по периметру, бараки для будущих строителей-заключенных и солдат.

Главное — правильно выбрать руководителя строительства. Поскольку в качестве рабочей силы предполагалось использовать заключенных, то и руководить ими, по мнению Завенягина, должен был человек, имеющий опыт и понимающий толк в этом специфическом советском инструменте. В этом вопросе нельзя было ошибиться: нужен хваткий, решительный, напористый. Конечно, не какой-то ученый-интеллигент, а свой — послушный и верный.

Приказом Ванникова строительство завода № 817 было поручено одному из трестов НКВД (Челябметаллургстрою), входившему в состав Главпромстроя.

Для строительства плутониевой зоны было организовано новое — специальное — строительное Управление с условным номером 869. Во главе его после долгих, мучительных размышлений Завенягин поставил генерал-майора НКВД Якова Давыдовича Раппопорта.

Подвиг строительства стратегического объекта № 1 был предложен бывшему заместителю руководителя великой социалистической стройки — Беломоро-Балтийского канала.

Еще тогда, в те бурные романтические годы, у Раппопорта сложились твердые партийные принципы строительства: «Вся моя юность прошла в партии. Ее принципы, дисциплина, коллективная воля у меня в крови, в мозгу, в костях. Мне неизвестно, что значит «не могу», «не умею», если велит партия. Честное слово, это какие-то умирающие понятия. Мы все сможем, все сумеем, когда захотим».

Организация строительных работ представлялась ему тогда весьма простой: строят и отвечают за строительство — инженеры, дело чекистов — руководить ими.

А посему необходимо тщательно подбирать людей, контролирующих ход и качество выполняемых работ, то есть чекистов. Нехватка или отсутствие профессионалов-строителей среди них нисколько не смущали Раппопорта: «Профессионалы как раз необязательны! Достаточно точно знать, как не надо строить. А этому выучиться гораздо проще».