Михаил Шишкин - Русская Швейцария Страница 65

Вот еще один интересный базельский студент. В 1904 году с докторской степенью по медицине заканчивает университет Базеля, предварительно поучившись и в Цюрихе, и в Берне, Николай Осипов – один из первых русских психоаналитиков. «В 1907 году я впервые познакомился с работами Фрейда, – напишет позднее Осипов в своих воспоминаниях. – Никакой известностью в России Фрейд не пользовался… Смело могу сказать, что я первый популяризировал Фрейда в России». В 1910 году врач, работавший в психиатрической клинике Московского университета, начинает издавать журнал «Психотерапия». До Первой мировой войны он неоднократно приезжает в Швейцарию, в Цюрих к Блейлеру и Юнгу, а также в Берн к Дюбуа. После революции Осипов эмигрирует в Прагу и станет основателем чешской школы психоанализа.

Большинство же учащейся молодежи из России, как это было принято, больше интересуется политикой и партийными рефератами, нежели университетскими экзаменами. Приезжают в Базель читать рефераты перед студентами посланцы всех революционных партий. Осенью 1915 года, например, выступает с докладом «Военное положение и будущее России» Ленин.

Но вообще-то Базель не пользуется большой популярностью среди русских революционеров, здесь они бывают только проездом.

В годы Первой мировой войны Базель – это город Андрея Белого. Сюда он приезжает еще в 1912 году с Асей Тургеневой, двоюродной внучкой писателя, своей будущей женой, слушать лекции Рудольфа Штейнера, основателя Антропософского общества. В письме Александру Блоку 10 (23) ноября 1912 года Белый сообщает о своих встречах с Доктором, как называли антропософы своего учителя: «За это время прослушали курс, видели мистерии; потом поехали в Базель на новый курс Доктора “Евангелие от Марка”… Говоря внешне: ничего гениальнее я не слышал. В Базеле сдали отчет Доктору (чертежами, рисунками); и поехали в Vitznau…» Общение в первое время из-за плохого знания Белым немецкого происходит на уровне рисунков и жестикуляции.

В том же году сюда приезжает поэт Вячеслав Иванов, обеспокоенный «уходом» друга к антропософам. В книге «Почему я стал символистом» Белый вспоминает об этом так: «Приехавший ко мне в Базель Вячеслав Иванов с грустью спросил меня: как быть с символизмом после моего ухода из нашей символической тройки (Я – Блок – Иванов)». Окружение Белого в России не разделяло его восхищения Штейнером и воспринимало его увлечение как очередное чудачество, губящее гения. Этим, пожалуй, объясняется тон, в котором описывает появление в Базеле Иванова в своих воспоминаниях Ася Тургенева: «1912 г. Базель. Нас посетил также писатель Вяч. Иванов… Поэтический дар, личное обаяние и золотые кудри придавали его благородно-профессорской наружности оттенок эстетизма. Он хотел вступить в Теософское общество и просил нас познакомить его со Штейнером. Мы были поражены решительным отказом Штейнера, который вообще допускал в Общество самые удивительные фигуры. “Может быть, господин Иванов большой поэт, – сказал он, – но к оккультизму у него нет ни малейших способностей; это повредило бы ему и нам. Я не хочу с ним встречаться, постарайтесь его отговорить”. Так что тот, кто мнил себя первейшим русским оккультистом, был признан в этом отношении полнейшей бездарностью».

Базель, вернее, пригородное местечко под Базелем – Дорнах (Dornach), выбирает Рудольф Штейнер как столицу мировой антропософии. Руководитель немецкой секции Теософского общества, основанного еще Еленой Петровной Блаватской, Штейнер выступает своего рода раскольником и образует в 1913 году из своей секции Антропософское общество.

На дорнахском холме Штейнер с учениками начинает строительство Гетеанума, называвшегося тогда еще «Иоанновым зданием» (“Johannesbau”), который должен был служить внешним выражением антропософии. Одновременно это и храм-театр, в котором должны были устраиваться гётевские мистерии. Огромное деревянное сооружение строится учениками Штейнера по его проекту и под его непосредственным руководством.

Антропософская община в Дорнахе мыслится прообразом будущего всеобщего братства, и на строительство устремляются антропософы из всех стран. Среди них много русских. Сам Белый вместе с Асей Тургеневой приезжает сюда в феврале 1914 года. «С первого февраля я – в Дорнахе, – пишет Белый в своих “Воспоминаниях о Штейнере”. – Здесь охватила иная волна; предприятие постройки – огромный, в себя замкнутый мир; мы в нем канули; в одной столярне, заготовляющей дерево остова здания, куполов, архитравных массивов, в феврале числилось до 300 столяров; это количество увеличивалось; во-вторых, работы бетонные (бетон фундамента и первого этажа), возведение каркаса здания, каркас купола, огромная работа чертежной, приготовление составных частей колонн (числом 26); всё заготавливалось вчерне в пяти огромных сараях… Все приезжавшие в Дорнах, пристраивались там или здесь; каждый уходил в свою работу по горло; надо было воспроизвести в количестве нескольких сот одни планы частей: их вычертить, перечислить, четко раскрасить; вычисленное подать инженеру или заведующему деревянными работами, чтобы по планам были заготовляемы деревянные и бетонные формы; нужен был орган связи; о нем мы, работая во фракциях, и не думали, потому что органом связи был Доктор сам».

Общий труд сопровождается чтением Доктором антропософских лекций «в освобождаемой для этой цели по вечерам столярне».

Первое время Белый и Ася живут в Базеле, в гостинице «Цум Бэрен» (“Hotel zum Bären”, Aeschenvorstadt), в комнате № 25, и ездят отсюда каждый день на трамвае на работу в Дорнах. Мало кто из антропософов прежде занимался физическим трудом, и всезнающий Штейнер, как вспоминает Белый, «три дня лично много часов показывал, как держать стамеску, вести штрих, плотность и т. д.».

Новые впечатления сперва оказывают благоприятное воздействие на поэта. «Я никогда в жизни физически не работал, – рассказывает о своей дорнахской жизни Белый в письме Иванову-Разумнику от 4 июля 1914 года, – а теперь, оказывается, вполне могу резать по дереву; и что это за великолепие работать самому, участвовать физически в коллективной работе над тем, что потом останется как памятник… Уходишь утром на работу, возвращаешься к ночи: тело ноет, руки окоченевают, но кровь пульсирует какими-то небывалыми ритмами, и эта новая пульсация крови отдается в тебе новою какою-то песнью; песнью утверждения жизни, надеждою, радостью; у меня под ритмом работы уже отчетливо определилась третья часть трилогии, которая должна быть сплошным “да”: вот и собираюсь: месяца три поколотить еще дерево, сбросить с души последние остатки мерзостного “Голубя” и сплинного “Петербурга”, чтобы потом сразу окунуться в 3-ю часть Трилогии. А то у меня теперь чувство вины: написал 2 романа и подал критикам совершенно справедливое право укорять меня в нигилизме и отсутствии положительного credo. Верьте: оно у меня есть, только оно всегда было столь интимно и – как бы сказать – стыдливо, что пряталось в более глубокие пласты души, чем те, из которых я черпал во время написания “Голубя” и “Петербурга”. Теперь хочется сказать публично “Во имя чего” у меня такое отрицание современности в “Петербурге” и в “Голубе”. Но – сперва доколочу архитрав нашего Bau». Взявшись впервые в жизни за стамеску, Белый приходит к идее третьего романа задуманной им трилогии. Первые две книги – «Серебряный голубь» и «Петербург» – представляют собой, по его мнению, отрицание, третий том – «Невидимый град» – должен был сказать «ДА» этому мирозданию, но, как и второй, «идеальный» том «Мертвых душ», этот роман так и не будет написан.

Изображая благотворное влияние труда, Белый несколько приукрашивает действительность. В «Материалах к биографии» поэт дает иную картину тех дней. Работать на стройке Белого хватает лишь на две первые недели. Потом, пишет он, «Ася с утра уезжала в Дорнах, а я оставался дома; я тоскливо бродил по улицам, заходил в зоологический сад и обедал в убогом вегетарианском ресторанчике. В эти дни я написал стихотворение “Самосознание”; в нем отразилась грусть этих дней». Не всё ладно было в антропософском королевстве Белого.

Этой весной 1914 года два раза по делам гражданского брака, без которого невозможно совместное проживание в швейцарской глубинке, Белый и Ася ездят в Берн, оттуда в Тун. Их брак регистрируется в Берне 23 марта 1914 года. Молодожены переезжают в Дорнах и останавливаются сперва в отельчике «Цум Оксен» (“Zum Ochsen”, Amthausstrasse, 21). Позже, с приездом матери Белого, Александры Дмитриевны Бугаевой, тоже взявшейся было за стамеску, вся семья переселяется в гостиницу «У льва» (“Zum Löwen”, больше не существует) в соседнем Арлесхайме (Arlesheim), где обедал когда-то, гуляя по базельским окрестностям, Карамзин. Александра Дмитриевна, однако, остается с антропософами недолго – между свекровью и невесткой происходит разрыв, Белый принимает в семейном конфликте сторону жены, и мать его уезжает из Швейцарии обратно в Россию.