Сборник - Великая. История Екатерины II Страница 67

Содержание проекта соответствовало указанной цели: совет, очевидно, должен был придать действиям верховной и в особенности законодательной власти закономерный характер; с этой точки зрения он получал отчасти такое же значение, как и позднейшее установление, известное под тем же наименованием. Екатерина, однако, не решилась на это: ее, по-видимому, смутила мысль генерал-фельдцейхмейстера Вильбуа о том, что «императорский совет слишком приблизит подданного к государю и у подданного может явиться желание поделить власть с государем»; поэтому, встречая опору в партии, враждебной «новому распоряжению в правительстве», императрица вскоре уничтожила силу подписанного ею учредительного акта. Военный совет, образованный несколько позднее (1769 г.), не заменил, конечно, установления, о котором шла речь в проекте Н. Панина: внутренние дела обсуждали в нем преимущественно лишь в связи с военными. Таким образом, хотя Екатерина уже довольно ясно обозначила различие, существующее между высочайшим повелением и законом (1762), однако ей не удалось обособить «закон» от «указа».

Но даже в том случае, если бы проект Н. Панина не потерпел столь печальной участи, все государственные установления должны были, по мнению Екатерины, подчиняться ее верховной власти, а следовательно, оставаться и подзаконными. «Всероссийская империя, – писала она, – …не подвергается иным законам, кроме императорского величества самодержавной и законодательной властью изданным для блага общего и частного». Хотя Екатерина не раз высказывала свои взгляды на происхождение и сущность этой власти, «воспринятой от Всевышнего Бога», «основанной на силе, мудрости и кротости», «нераздельной с законодательной» и поэтому «никому на свете о своих делах ответу не дающей и управляющей своими государствами и землями по своей воле и благомнению»; хотя императрица и провозглашала в Наказе, что в России «всякое другое правление (кроме монархического) не только вредно, но и разорительно» и что, следовательно, здесь государь «источник всякия государственныя и гражданския власти», а слава граждан, государства и самодержавного государя – «намерение и конец» его правления, однако она не разработала всех этих идей в основных законах империи. Правда, в бумагах Екатерины сохранились отрывочные заметки, писанные ею, может быть, в виду такой цели, но она ими не воспользовалась для издания какого-либо общего положения. Даже вопрос о престолонаследии, несмотря на просьбы некоторых лиц, подвергся той же участи. Впрочем, проект манифеста о майоратном единонаследовании престолом по мужской линии (в нисходящем порядке), а за пресечением ее и по женской, составленный императрицей, доказывает, что она сознавала необходимость восполнить по крайней мере этот пробел в основных законах империи. Судя по проекту, такое наследование становилось доступным лишь лицам греко-российского закона, женатым или состоявшим замужем за лицами того же вероисповедания. «От наследия самодержавством и короной всероссийской отрешались также тот или та, кому досталась корона иной державы». Но и этот проект, установлявший законный способ перехода верховной власти в нисходящее потомство Екатерины, не дождался обнародования.

Таким образом, в области основных законов империи Екатерина всего менее успела содействовать водворению того закономерного порядка, над установлением которого в государстве она трудилась в течение многолетнего своего царствования. Новый порядок продолжал зависеть от довольно случайного совпадения личных вкусов государыни с общими интересами государства, подчиненного ее самодержавной власти.

В проведении всех этих реформ Екатерине, однако, немало мешали затруднения, встречаемые ею на пути с самого восшествия ее на престол, а также обстоятельства, все более и более нарушавшие естественное течение преобразований. Для беспристрастной оценки деятельности императрицы нельзя не сказать о них несколько слов.

«Императрица Екатерина, – писал один из иностранных дипломатов при Петербургском дворе в 1768 г., – становится смелее по мере того, как она себя чувствует все более и более в безопасности и власть ее упрочивается». Такое настроение императрицы первоначально, может быть, и способствовало ускорению ее преобразований, но та же относительная независимость от окружавшей ее социальной среды едва ли выгодно отозвалась на содержании реформ и, во всяком случае, задержала дальнейшее их развитие. В самом деле, в восьмидесятых годах прошлого века Екатерине уже минуло 50 лет. Она видимо старилась, теряла прежние силы и способность работать над отвлеченными вопросами законодательства. На первых порах она пробовала скрывать это от приближенных, но вскоре сама принуждена была сознаться перед ними в том, что давно уже не может приняться за письмо и читает «вздор», а вместо законодательства, которым занимается с трудом, думает взяться за сочинение истории для внуков. Теряя силы, императрица вместе с тем теряла и бодрость духа, надежду на успех. «Не вем, – писала она в одной из своих заметок (1787 г.?), – ради кого тружусь и мои труды, попечение и горячее к пользе империи радение не будут ли тщетны, понеже вижу, что мое умоположение не могу учинить наследственное». Приближенные Екатерины (например, кн. П. Зубов) мало заботились о том, чтобы изменить ее настроение. «Люди с способностями, – писала она, по-видимому, около этого времени, – переводятся до такой крайности, что ни с кем ни о каком деле переговорить нельзя». Императрица тем более чувствовала это отсутствие поддержки, что врагов было у нее не мало.

Агитация в пользу цесаревича Павла, например, а также дела Мировича и Пугачева (не говоря о менее важных) должны были, конечно, оставить следы в ее душе; волнения подобного рода повлияли и на направление ее внутренней политики. Известно, например, что вскоре после заговора Хрущевых и Гурьевых чуть ли не восстановлена была тайная канцелярия: во всяком случае, несмотря на указы 21 февраля и 19 октября 1762 г., она под разными наименованиями просуществовала в течение всего царствования Екатерины II.

Далее, преобразования, предпринятые Екатериной, требовали денежных средств, добывание которых сопряжено было с большими затруднениями. Правительство постаралось устранить их. Благодаря общей для всей империи окладной книге, над сочинением которой трудилась сама императрица, сосредоточению финансовых функций в руках генерал-прокурора кн. А. А. Вяземского, основанию экспедиции о государственных доходах и казенных палат введено было большее единство в финансовое управление и водворилась более строгая отчетность, что не замедлило обнаружиться и на положении бюджета. Впрочем, хотя общая сумма доходов к концу царствования возросла с 16,5 млн руб. (в 1763 г.) до 68,3 млн руб., но и государственные расходы увеличились несоразмерно естественному росту доходов. Расточительность двора, например, вызывавшая вредное подражание в состоятельных классах общества, постепенно росла и своими размерами удивляла иностранных дипломатов. На содержание присутственных мест и армии в конце царствования также требовалось по крайней мере вдвое больше средств, чем в начале его. Правда, относительное значение этих статей в государственном бюджете изменилось: расходы по управлению (вместе с финансами) и суду заняли в нем гораздо более важное место, чем прежде; а военные расходы, напротив, понизились; в таком бюджете, как видно, отражался просветительный характер царствования Екатерины. Но в общей сложности, однако, расходы государства за это время тем не менее сильно возросли, ибо с 17,2 млн руб. в 1763 г. достигали 65,1 млн руб. в 1794 г., считая чрезвычайные.

С первого взгляда при сравнении балансов в бюджетах 1763 и 1794 гг., последний может показаться в более удовлетворительном состоянии, чем первый. Не следует забывать, однако, что такие результаты удалось осуществить лишь ценою крупных жертв, а именно: увеличением налогов, неумеренным выпуском ассигнаций и покрытием экстраординарных расходов государственными займами.

Налоги давно уже возрастали постепенно: к концу царствования Екатерины подушный сбор, все еще игравший довольно значительную роль в бюджете (39,6 %), увеличился более, чем в 11½ раза; косвенные подати благодаря новой организации таможенного ведомства и регалий, в особенности винной, также повысились почти в 21½ раза, почему и заняли более видное место в государственной росписи (51,3 % вместе с регалиями).

Несмотря на то, что в царствование Екатерины было вычеканено в полтора раза больше монеты, чем за все предшествовавшее время, с 1700 г., чувствовался сильный недостаток в пригодных для обращения денежных знаках. Ввиду первой турецкой войны пришлось прибегнуть к внутреннему займу, давно уже подготовляемому путем обесценивания медной монеты, т. е. к выпуску ассигнаций (1768 г.). Первоначально ассигнации заменяли соответствующие ценности в металлах, на которые могли размениваться без лажа. Поэтому и ассигнационные банки (29 декабря 1768 г.) на первых порах были чисто депозитными, и ассигнационный рубль до 1786 г. почти постоянно держался al pari с серебряным; но, по переклеймении медной монеты в двойном количестве, уже в 1796 г. вместо 50 млн руб., как было в 1785 г., в кредитной валюте обращалось втрое больше (157 млн руб.). Соответственно этому в 1796 г. при размене взимали до 311½ коп. лажа.