Михаил Грабовский - Плутониевая зона Страница 8

Внутри котлована шли масштабные бетонные работы, готовились несущие конструкции под монтаж графитовой кладки — главной, центральной детали реактора.

На поверхности достраивались стены управленческого корпуса. Монтировались этажные перекрытия, лестничные клетки и лифтовые шахты, кабельные полуэтажи и коридоры. Отстраивались кабинеты и рабочие помещения.

В зону объекта для отделочных работ начали выводить женщин-заключенных. Невообразимый хаос и изнуряющий темп строительства напоминали настоящий ад. Несмотря на героические усилия, монтаж самого реактора отставал от вновь и вновь назначаемых сроков ввода.

Осенью 1947 года увеличился набор вольнонаемных специалистов: сварщиков, слесарей-ремонтников, электриков.

Многие рабочие высокой квалификации и с чистыми анкетными данными набирались в областном Челябинске, в частности, на тракторном заводе.

Эти рабочие не имели понятия о назначении «важного производственного объекта». Некоторые соблазнялись обещаниями высокой зарплаты и предоставлением отдельного благоустроенного жилья. Другие подталкивались к подписанию трудового соглашения патриотическим порывом, желанием достойно послужить своей партии и стране в тяжелое послевоенное время. Именно в этот набор попал в плутониевую зону бывший фронтовик и классный специалист по запорной арматуре Николай Михайлович Кузнецов.

6

На собственную одинокую судьбу Николай Михайлович Кузнецов никогда не жаловался. Ни в душе, ни вслух. И не завидовал другой, более удачливой. По его разумению, Советская власть дала ему, бедному крестьянскому пацану, почти все, о чем он мог мечтать. И все почти задаром, ничего не требуя взамен…

Когда классовые события докатились в 1918 году до его родной деревни, Кузнецову не было и пятнадцати.

По призыву души он активно помогал местному комбеду в борьбе с кулаками, попами и белогвардейцами. Позже, в красноармейском отряде, вступил в почетные ряды большевистской партии, обещавшей всем сочувствующим трудящимся просветление и всемерное благополучие.

После гражданской окончил с некоторым напряжением школу рабочей молодежи и поехал в Москву поступать в профтехучилище, которое обещало общежитие успевающим по всем предметам. Вышел из него созревшим специалистом широкого профиля по регулирующей и запорной арматуре: задвижкам, клапанам и пр. На Дорогомиловском заводе Кузнецов вскоре превратился в квалифицированного рабочего шестого разряда, ударника пятилетки и члена профкома по воспитательной работе с молодежью. После пятнадцати лет показательного труда он получил в личное распоряжение вполне приличную восьмиметровую комнату в пятикомнатной коммуналке. К сожалению, нестандартная внешность, испорченная крупным носом и тяжелым подбородком с двумя шрамами, а также принципиальный характер не способствовали благополучному разрешению семейного вопроса: так и остался бобылем.

В 1941 году Кузнецов пошел добровольцем в Московское ополчение и, к своему собственному удивлению, остался жив. Прошел всю войну, не затронутый ни пулями, ни осколками, хотя пару раз контузило со снижением природного слуха. А ранен был уже после окончания войны, в Берлине, какой-то шальной пулей неизвестного происхождения. Может, и свой по пьянке пальнул. Ранен Кузнецов был нетяжело, в левое плечо. Так, больше для памяти, чем для физического ущерба. Рука чуть усохла после этого случая, но работоспособность вполне сохранила.

Перед отправкой домой на его сержантской груди блестели три медали.

До посадки в товарные вагоны остатки их батальона выстроили на разрушенной, но чисто выметенной немецкими женщинами железнодорожной платформе. После расчета и пофамильной проверки команда на посадку задержалась. Ждали какого-то важного офицера из спецслужбы. Он приехал в сопровождении двух солдат на американском джипе. Обходя строй, офицер кричал сиплым голосом:

— Газо- и электросварщики… Механики-ремонтники… Электрики…

И еще, еще раз:

— Газо- и электросварщики… Механики-ремонтники… Электрики… Имеющие довоенный стаж работы по специальности. Повторяю… Имеющие довоенный стаж работы по специальности. Три шага вперед… арш!

Кузнецов мгновенно прикинул в уме, что его можно тоже отнести к механикам-ремонтникам, и шагнул вперед.

Их собрали в отдельную группу и через шесть часов отправили куда-то в товарном вагоне с двухэтажными нарами из толстых досок. Сопровождал их тот же сиплый офицер с двумя автоматчиками.

По дороге — 12 суток до Челябинска — офицер доходчиво объяснил им, что хотя все они и являются демобилизованными, Родина пока не имеет возможности отпустить их на вольную жизнь, а потому в порядке оргнабора направляет на временную работу по специальности на Восток.

О своей московской комнатушке, забитой наглухо четырьмя мощными гвоздями от посторонних глаз, Кузнецову пришлось временно забыть.

В Челябинске ему предоставили благоустроенное общежитие с комнатами на восемь человек, рукомойниками и туалетом в коридоре, общей кухней и душем. На тракторном заводе он зарекомендовал себя высококвалифицированным специалистом. Сам Николай Михайлович не ощущал никакой государственной необходимости в своем пребывании на Урале и постоянно просил в парткоме отпустить его в Москву, по месту постоянной прописки с заколоченной еще в 1941 году входной дверью.

Однако, не проработав и двух лет, Кузнецов попал под новый оргнабор, и по настойчивой рекомендации цеховой партячейки заключил трудовой договор на трехлетнюю работу на важной государственной стройке, именовавшейся Базой № 10.

Кузнецов понимал, что под этим условным названием скрывается, вероятно, какой-то секретный военный завод. Но это его нисколько не пугало. Лишь бы предоставили отапливаемую отдельную комнату и через три года отпустили в Москву.

И то, и другое ему твердо обещали. Первое выполнили практически сразу. В зоне ему провели беглый медосмотр. Врач потрогал с сомнением его усохшую левую руку, пробурчал что-то, чего Кузнецов так и не расслышал, и нехотя расписался в его личной карточке.

Сфотографировали на пропуск. Провели вводный инструктаж. Объяснили коротко стратегическую важность объекта «А», куда его направляли для почетной и важной работы. Предупредили о секретности завода, предложив подписать какой-то документ о неразглашении государственной тайны и ознакомлении с порядком проживания в зоне.

До начала монтажных работ в производственном цехе Кузнецова временно закрепили контролером-наблюдателем к двум бригадам отделочниц. «Нашли работу для мужчины!» — периодически возмущался он вслух, но тут же успокаивался, когда ему объясняли, что начало монтажа не за горами.

— Потерпи еще маленько, Михалыч, — советовал ему партгрупорг Серегин, — на днях переведем тебя в цех.

Сейчас же задача Кузнецова состояла в том, чтобы бригады не простаивали из-за отсутствия отделочных материалов, инструментов и плохого настроения. В отделе снабжения ему выдали два химических карандаша, блокнот для записи разных производственных мыслей и три десятка агитационных плакатов, призывавших заключенных работать ударно и добросовестно, если они желают снизить срок. Николай Михайлович периодически развешивал их на самых видных и людных местах…

Первая суббота октября 1947 года…

В субботу идти на работу веселее, чем в остальные дни недели. «Это уж везде так, — думал Кузнецов, — что на «большой земле», что здесь, в зоне».

Автобус фыркнул, дернулся и остановился, не доезжая метров ста до проходной объекта «А». Встал посреди большой жирной лужи. Николай Михайлович двинулся к проходной неторопливым размашистым шагом, хлюпая по осенней грязи резиновыми сапогами. Они были на два размера больше потребных, но уж какие достались по распределительному талону. Хорошо, хоть такие на ногах.

Сошедшие с автобуса обгоняли его с обеих сторон. Торопились, чтоб меньше стоять в длинной очереди на проверку входных пропусков.

Для зэков-строителей был заготовлен широкий проволочный коридор. Их привозили раньше и дисциплинированно, под лай собак, вводили во внутреннюю заводскую зону строительства. А для вольнонаемных существовала тесная рабочая проходная. Все спешили, чтоб сэкономить время, даже занимали друг для друга очередь. А Кузнецов никогда не ускорял шаги. Да и куда спешить-то? Жизнь не обманешь, не обгонишь. У нее своя, отмеренная и предопределенная со дня рождения скорость течения. Он и после окончания рабочего дня не спешил. Не участвовал в шумной давке около первых автобусов. Все равно всех увезут в жилпоселок. А на первом или на последнем автобусе — какая особенная разница? Может быть, в этих пятнадцати минутах у каждого свой резон и своя судьба…

Со своими подопечными Кузнецов сработался.