Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 96

Разгорячённые парни и девушки выбежали на улицу посмотреть на приближавшихся военных. Среди выбежавших был и Юрий. Кто-то из друзей сказал:

– Духотища не к добру. Ударит дождь!

Юрий одёрнул парня:

– Чего каркаешь!

– Матч может сорваться! – ответил пограничник Яша – водитель полуторки, которая должна была доставить команду в Измаил.

На следующий день там была назначена встреча футболистов команды 25-го погранотряда «Ялпуг» с областной командой «Дунай», и плохая погода, естественно, никого не устраивала. Юрий был старшим команды. Правда, больше из-за того, что владел кожаным мячом, привезённым из самой Одессы!

Юрий условился с Яшей, что в шесть утра, когда тот поедет из автороты в ДК за футболистами, прихватит его, поскольку будет проезжать мимо Юриного дома.

Когда Юра проходил мимо городского совета, из недавно установленного там огромного репродуктора донеслась мелодия «Интернационала». На этом местная радиотрансляционная сеть завершила работу: было ровно двенадцать часов.

Подойдя к своему дому, Юрий поздоровался со сторожем, охранявшим горторговский склад в глубине двора. Под натянутым брезентом возвышались штабеля ящиков и коробок с различными товарами.

Со стариком у него сложились добрые отношения. Юра угощал его папиросами, а тот рассказывал ему забавные истории. Закурив, сторож указал на луну. Она была необычайно большого размера, круглая, как шар, к тому же непривычно красная. Почему-то прежде Юре не приходилось видеть такую большую луну, да ещё столь яркой окраски.

Кивнув на неё, старик сказал:

– Точно такая она была у четырнадцатом. Будто кровью сплошь вся залитая. А наутро слышим, урядник забил у барабан! Когда люди сбежались, чтоб услыхать новость, оказалось – беда. Война вспыхнула! Мировая! Прошло-то уж более четверти века. Во как бежит время!

Лежавшая у ног сторожа собака вскочила и гавкнула. С улицы послышались голоса весёлой компании, напевавшие популярную песню: «Любимый город может спать спокойно».

Юрий оставил сторожу папироску, пожелал спокойной ночи и ушёл. Надо было выспаться перед матчем.

Глава 3

В субботу под вечер Павел Михайлович Фитин уехал за город, на дачу. В Пушкино.

Взятая на себя ответственность в разговоре с генсеком, его недоверчивое отношение к содержанию донесения из Берлина оставили тяжёлый осадок, застряли в голове, портили настроение.

Ночь на воскресенье была сухая и душноватая.

Не спалось. Без конца приходили одни и те же мысли. Наконец всё же уснул.

Сколько наполненных тревогами дней пришлось провести Фитину в связи с доведением до сведения всемогущего главы государства бесценной информации, добываемой агентурной сетью с риском для жизни. И опровергать сомнения генсека в её подлинности.

В отличие от некоторых коллег равного ранга из других подразделений наркомата начальник Первого управления работал с необычайной лёгкостью. И по натуре был лёгким, без комплексов, обаятельный, приветливый. Очень выдержанный. В то же время жизнерадостный, доступный для подчинённых, требовательный и чрезвычайно пунктуальный. Никогда не подчёркивал своё положение. Не любил читать нотации за допущенную ошибку. В объяснениях был лаконичен. Незначительное недоразумение зачастую сводил к шутке. Не хотел обидеть.

Сотрудники любили Павла Михайловича. Не каждый в ведомстве начальник обладал такими качествами. Дел тоже бывало много настоящих, которые будут восхищать потомков. Как и личность Павла Михайловича.

Неравнодушен он был к спорту. Дружил со спортсменами. Зимой его часто можно было видеть на небольшом катке на Петровке, летом на теннисном корте – там его партнером бывал известный актёр Малого театра Игорь Ильинский.

У Фитина всё получалось как-то очень просто, естественно, без нарочитости или натяжки. Так и в общении с людьми, не имевшими отношения к профилю его работы. Старался доставить хоть какую-нибудь радость сослуживцам. От этого прежде всего сам испытывал удовлетворение. Даже когда тот или иной работник заслуживал порицания, Павел Михайлович не унижал его достоинство. Разумеется, предел был. Никто потом его не осуждал. Говорили:

– Уж если вывел из терпения самого Павла Михайловича, стало быть, виновен. Здесь двух мнений быть не может.

Фитин предвидел отдельные обстоятельства и, сообразуясь с ними, принимал решения. В то же время не слыл перестраховщиком, чего нельзя было сказать о некоторых других служащих.

Высокая должность, естественно, накладывала на него и большую ответственность. Он это понимал. Однако никогда об этом не говорил.

Однако и у набивших руку на стряпаньи «дел» контрразведчиков не хватало духа бросить хоть какую-то тень на коллектив и, тем более, на руководителя Первого управления.

Некоторым высшим чинам Наркомата государственной безопасности всё это казалось загадочным. Но загадки тут никакой не было: Павел Михайлович так строил и проводил свою работу, что возникавшие временами осложнения находили понимание даже у высших руководителей.

У недоброжелателей отвисла челюсть:

– Такого ещё не бывало в нашей «конторе»!

– «Рука» у него мощная.

– В пенсне?

– Вряд ли. Кто-то другой. Не иначе!

– А может, башка у него варит так, что отделался лёгким испугом?

– Нет, нет. «Рука»! И, конечно, везение. Точно!

Никакой «руки» у Фитина не было. Нигде. Несомненно, были и голова, и характер. Возможно, и везение. Да и сам Павел Михайлович, его склад ума, манера поведения, умение уживаться с людьми, не идя на полное сближение с ними и в то же время не настолько избегая их, чтобы вызвать неудовольствие или обиду. Всё было четко отработано: ни перевеса, ни недовеса. Он всегда говорил:

– Наша с вами работа – ювелирная. А раз так, то мы обязаны добиваться того, чтобы «изделия» сияли и комар носа не подточил!

У Павла Михайловича почти всегда на лице играла лёгкая улыбка, будто круглый год стоит весна и вокруг благоухают цветы. В сложной, напряжённой обстановке от одного только его добродушного взгляда у сотрудников становилось легче на душе. И это, вне всякого сомнения, сказывалось на работе всего управления. Причём все это понимали. Иногда даже боялись сглазить. Суеверных людей в разведке встречалось немало. Большинство это скрывали, чтобы не высмеяли или, чего доброго, не пропесочили на партсобрании.

В лице П. М. Фитина советская внешняя разведка нашла нужного, способного, порядочного и до конца преданного своему долгу чекиста. Начальник Первого управления НКГБ СССР не был карьеристом. Наркомвнутдел Берия относился к нему с некоторой долей симпатии и с пониманием. Был в нём уверен.

Фитин никогда не искал повода заявить о себе. Как правило, довольствовался малым. И для себя, и для семьи. Никогда не использовал ситуацию в корыстных целях. Иногда говорил, что его заветная мечта – редактировать журнал.

На счету Первого управления было много значительных удач, в том числе и глобального масштаба. Однако Павел Михайлович Фитин не считал возможным пользоваться благоприятной ситуацией, чтобы обратиться к высшему руководству наркомата и страны со своими нуждами.

Сведения и материалы, добытые Первым управлением через агентуру, насажденную почти по всей планете способствовали одновременно и распространению коммунистических идей.

Здесь, разумеется, надо отдать должное личному составу Первой службы. Он был подобран удачно. Если бы не репрессии, прокатившиеся по управлению до прихода Павла Михайловича, то коллективу вообще не было бы цены! Однако традиция, выражавшаяся в проявлении служебного благородства и порядочности, сохранялась. Этому во многом способствовали прежде всего Павел Михайлович, его заместители, начальники отделов и отделений. Некоторые вернулись из-за рубежа. Вместо них уезжали другие. Кто-то задерживался там на продолжительное время.

Прирождённое умение срабатываться с людьми на разных уровнях позволяло Фитину благополучно вести свой корабль, обходя подводные камни и рифы.

Учитывая профиль деятельности Первого управления, у некоторой части руководящих работников НКГБ проявлялось чрезмерное рвение к проявлению революционной бдительности. И тут невольно возникал.

Нелегко было работать в системе НКВД, и тем более возглавлять Управление внешней разведки в столь сложное, невероятно запутанное и очень коварное время, когда пожар новой мировой войны уже разгорался.

Фитин никогда не говорил о ком-либо плохо. Тем паче о людях из своего окружения. Всегда с улыбкой или добродушной усмешкой. В выдержанных тонах, деликатно, лаконично. Людей, склонных наговаривать на своего товарища по работе, «разбирать по косточкам» или касаться чьих-то пороков, Фитин впоследствии избегал. Но и это делал тонко. В то же время был до конца принципиален. Для характеристики прибегал к ёмкому слову: «Годится» или «Повременим».