Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #7 Страница 10

Через пару минут Леня Ковалев вернулся:

- Зря ты отказался.

- Интересно, - не стал я оправдываться, - каким образом он смог бы прикрыть дело? Через кого?

- Точно не знаю, но подозреваю, что через Алика. Тот ему должен.

* * *

Дома жена встретила заплаканными глазами. Протянула конверт, в нем - повестка из милиции. Завтра в одиннадцать утра мне следует явиться в райотдел для дознания.

- Рецидивист ты наш, - вымученно улыбнулась жена. - Когда все это кончится?

Откуда я знаю - когда? Время - понятие растяжимое. Какое еще такое дознание? В честь чего? Ладно, оставим эти вопросы до завтра.

20 февраля.

В милицию я поехал с адвокатом Семеном Абрамовичем - маленьким, пухленьким пожилым евреем.

- Только не горячитесь, - напутствовал он меня. - Старайтесь вообще меньше говорить. Давайте сразу договоримся: командовать парадом буду я.

Указанный в повестке кабинет оказался крохотной, но чистенькой комнаткой. Завидев нас, из-за стола встал тучный седой майор.

- Здравия желаю, товарищ подполковник!

- Вольно, - хихикнул адвокат. - Ну и отъел же ты ряшку, Петрович! Они обнялись. Поймав мой взгляд, Семен Абрамович пояснил коротко,

что служили вместе в уголовке, тот еще, мол, сыщик Петрович.

- Весь в тебя, - хохотнул майор, - было у кого учиться.

- Чего вызывал? - перешел к делу адвокат.

- Прокуроры поручили провести дознание насчет финки. Допрашивать буду.

- Допрашивай, - согласился Семен Абрамович, - а я послушаю. Он скромненько уселся в уголок и, облокотившись о колени, устало

прикрыл рукой глаза.

Я чистосердечно ответил на все вопросы дознавателя: кто, где, когда и при каких обстоятельствах подарил мне финку. Какие-то омоновцы, может, собровцы. Камуфляжные, короче, ребята. На юбилее газеты. Их кто-то привел из

наших. Выпили ребята, вот и расчувствовались. У нас, говорят, больше ничего нет, возьми, командир, не обижай. Ну я и взял сдуру эту красавицу. Где хранил? В сейфе. Никуда не выносил? Нет, конечно, я про нее вообще забыл.

- Я должен допросить вашу жену, - сказал майор.

- А ее-то зачем?

- Надо! - коротко бросил он. - Прочтите и распишитесь.

Я подписал протокол и, попрощавшись, вышел. Адвокат остался. Через пару минут он догнал меня и поспешил успокоить, что не все так плохо. Финка, мол, эта нигде не числится, а за хранение по новому УПК статья не грозит.

- А жену зачем? - повторил я вопрос, на который дознаватель толком так и не ответил.

- Ничего страшного. Она может, конечно, отказаться давать показания.

Но не советую - пусть говорит все как есть. Я, кстати сказать, могу присутствовать на ее допросе. Вы не против?

- Да вы что, Семен Абрамович, Бог с вами! Я сам хотел попросить вас об этом.

21 февраля.

Мы вместе зашли в здание райотдела милиции. Она держалась на удивление спокойно. А когда вышла от дознавателя, даже улыбнулась: все, мол, о'кей, малыш!

- О чем спрашивал? - поинтересовался я, когда мы простились с адвокатом.

- Все о том, как я с таким олухом столько лет прожила?

- Я серьезно.

- Я - тоже. В детстве не наигрался? Знаешь, что я вчера вечером сделала? Поймала такси, поехала на берег и выбросила в реку тот кинжал, который ты привез из Болгарии.

- С ума сошла, это же муляж!

- А мне плевать, для меня все одно - оружие. Хватит тебе играть в эти игрушки, не мальчик!

Я приобнял ее:

- О чем все же спрашивал майор?

- Не приносил ли домой финку, не брал ли ее с собой на охоту или рыбалку?

- И что ты ответила?

- А что я могла сказать? Ты что у меня, рыбак? Или охотник?

Мы расхохотались, вспомнив, как в далекой молодости я приехал с охоты полупьяный, без шапки и с дохлым зайцем в обнимку. Все, впредь дорога на охоту мне была заказана.

25 февраля.

Позвонил полковник Осипович:

- Я хотел бы с вами встретиться без свидетелей. В девять вечера устроит? В редакции, надеюсь, никого уже не будет?

- Хорошо, буду ждать.

Господи, что им еще от меня надо? Вроде обо всем тогда, у генерала, договорились: вводим мораторий до конца следствия. Чего еще надо? "А может?" - сверкнул где-то в голове лучик надежды и тут же угас: чем чаще сталкиваюсь с ребятами из этой конторы, тем больше разочарований. Хотя, честно, Осипович мне чем-то симпатичен. Умен, щек не надувает. Нет на нем той печати вседозволенности, которую дает власть над людьми. Подкупают и некоторые факты его биографии. Год назад Рома Осетров сделал про полковника целый очерк. О том, как он бросил вызов мафии в одной из южных республик. Его самого тогда бросили за решетку. Страшно прессовали, но потом разобрались, и сам президент вручил ему орден.

…Он вошел, невысокий и стройный. В черных кудрях седина не по возрасту. "Пушкин, блин!" - чуть было не ляпнул я вместо приветствия.

Попросив разрешения, он сбросил куртку прямо на диван, от водки-вина отказался, а вот кофе попросил сделать.

- Я здесь без санкции начальника, - начал разговор полковник. - Чисто по-человечески мне Рому очень жаль.

- Какого из двух?

- Осетрова, конечно. Хороший парнишка. Сирота. А тут еще и женился. Спасать надо человека!

- Мы же договорились.

- Не все так просто. Осетрова еще можно перевести из обвиняемых в свидетели, а с Бухавцом куда сложней - он бывший офицер милиции, давал подписку о неразглашении гостайны.

- Вы предлагаете внести коррективы в уговор - "сдать" Бухавца?

- Зачем так грубо? Поймите, Рома попал под влияние этого милиционера - он главный мотор.

- Я знаю Осетрова, он не пойдет на сделку.

- Не в нем суть.

- А в ком, уточните?

- В вас. Рома вас боготворит, поговорите с ним.

- Утопить, выходит, одного, чтобы спасти другого. Полковник вздохнул, глаза его погрустнели:

- Спасать вам надо прежде всего себя самого. Говорю это только потому, что вас есть за что уважать. Но не все в моей власти. Я - сыщик, мне нужен источник информации, тот мент, "сливший" им фактуру. Что нужно кому-то там, наверху, - не знаю. Но вполне вероятно, что вам могут поменять статус: из свидетелей в обвиняемые.

- Как это?

- Очень просто. Формально есть все признаки преступной группы, в которую при желании легко могут причислить и вас.

- И по закону, и по совести?

Мой собеседник снова погрустнел. Опустил курчавую голову на ладони, потер пальцами виски, как бы отыскивая нужные слова.

- Молчите? - продолжил я.

- Я мог бы, - заговорил он, - ответить вам по принципу: "Сам дурак". На себя, мол, посмотрите, господа журналисты: все ли, мол, вы делаете по совести, не калечите ли походя словом своим людей? Но не буду, не в моих правилах. Как в вашей профессии, так и в нашей - разные люди. И там, и здесь хватает дерьма, но, уверен, достойных больше. Да, согласен, порой мы подвластны обстоятельствам, цель, что называется, довлеет над средствами. А цель ведь у нас с вами одна - сильное государство, независимая и богатая Россия.

- Благими намерениями вымощена дорога в ад.

- Намекаете на тридцать седьмой. Не надо. Не повторится: общество уже не то, не позволит. Ну как, переговорите с Осетровым?

- Я передам ему ваше пожелание, но уговаривать не стану. Решать будет он сам.

- Вы так ничего и не поняли? Что ж, продолжайте, живите с совестью, потраченной понапрасну.

- О чем вы?

- Ветряные мельницы только машут крыльями, но никогда не взлетят. Ладно, мне пора. Спасибо за кофе, - полковник встал. В дверях он обернулся. - Да, совсем забыл. Не скажете, по какому поводу к вам Тунгус наведывался?

- По поводу интервью.

- Дал?

- Не совсем, отложили до следующего раза.

- Ну-ну. Поаккуратней бы вам с этой публикой…

* * *

Он ушел. А я все продолжал мысленно с ним беседу: и когда собирал бумаги на столе, и по дороге домой, и даже за ужином, не говоря о бессон

ных ночных часах. "Среди нас немало достойных", - сказал он, и я все пытался прикинуть такую одежду на тех, с кем довелось когда-либо общаться и даже иметь дела. Подполковника Немцова сразу же отбросим, Шелун-цова, пожалуй, тоже. Работал у меня одно время заместителем по хозчасти полковник в отставке. Молодой еще, по здоровью списали. Кто-то из приятелей сосватал, а я, честно сказать, поначалу не жалел, что взял. Чисто внешне впечатление он производил приятное: выдержан, исполнителен, чувствовалась в нем какая-то основательность, которая так нравится в мужчинах пожилым женщинам. Любил он за рюмочкой и при хорошей закуске порассуждать о политике. Новую демократическую власть как человек дисциплинированный признавал и боялся, но чувствовалось все же в нем раздражение, когда заходила речь о демократах с либералами, не говоря уж о ностальгии по былой доавгустовской жизни.

- Гони его, - советовали мне друзья. - Чекистов бывших не бывает.

За что гнать? Поводов не давал. Не знаю, что бы он делал в сегодняшней ситуации, не уволившись два года назад. Ушел в услужение к одному крутому пареньку, авторитетному, как нынче пишут, бизнесмену. Это про него он мне взахлеб рассказывал, забыв про обычную свою сдержанность и солидность.