Рольф Эдберг - Письма Колумбу Страница 10

Палоса, который знали Вы, нет более. На месте шумных набережных с колониальными лавками и кабаками простирается болото. Вдоль бывшей береговой линии — заиленная суша. Это Рио-Тинто, Красная река, принесла сюда часть краснозема Испании. Вынесла то, что люди и их овцы соскребли с горных склонов внутри страны.

Из жесткой травы торчат одинокие скелеты судов. Точно кто-то потерпел кораблекрушение на суше.

Судьба Палоса может служить символом развития, в ходе которого целые культуры сели на мель и сама природа во многом была погублена.

Плавая в молодости в Средиземном море, Вы, наверно, видели, как разрушался ландшафт больших частей греческого архипелага, как лишались плодородия лигурийские горы за городом Вашего детства — Генуей, как начиналось хозяйствование, со временем превратившее обширные области Испании в лунный ландшафт.

Бездумно пользуемые, истощенные поля как раз и стали одним из главных импульсов, толкавших европейцев в те страны, куда Вы указали путь.

И ведь земли, которыми Вы манили переселенцев, были поистине прекрасны. Полные неподдельного восхищения строки Вашего дневника повествуют не только о здешних людях. С таким же восторгом говорите Вы о птицах, деревьях, зелени полей. Говорите, как Вас поразила «красота, превосходящая все, подобно тому как день превосходит ночь». И краше всех представлялся Вам остров Вашего последнего кораблекрушения, Ямайка, — такой зеленый, такой приветливый, такой плодородный…

Исчез не только известный Вам Палос. Весь тот мир, куда Вы указали путь, во многом перестал существовать. Его природу постигла та же участь, что людей. Завоеватели были настроены не на взаимодействие с природой, а на ее эксплуатацию. Если в Старом Свете недоставало сочувствия земле-кормилице, то здесь бездушие проявилось вдвойне. Выжать из новых стран возможно больше возможно быстрей — вот как стоял вопрос. Сама земля подверглась насилию.

Правда, кое-где и коренные жители уже успели покуситься на природу. Майя в Мексике рубили лес на горных склонах, чтобы обжигать известь для нескончаемого строительства своих храмов; быть может, именно в чрезмерной эксплуатации лесов и земель кроется ответ на загадку быстрого крушения майяской культуры{29}. На севере охотничьи племена сводили огнем лесные массивы, чтобы увеличить площадь прерий и стада бизонов; но при этом был фактически создан новый экологический баланс. В империи инков прилежно использовали землю — фундамент общественного здания. Но при этом земля почиталась священной, и правилом для всего народа было: живи так, словно ты умрешь завтра, но землей пользуйся так, словно тебе предстоит жить вечно.

Вмешательство исконных жителей в природный баланс заметно сказалось только в области нескольких высокоразвитых культур. В основном же индейские общины были функционирующими элементами самой природы, настроенными не покорять, а взаимодействовать.

Рачительно относясь к созидательным силам природы, индеец не понимал пришельцев, когда те валили лес, доводили животный мир до грани полного исчезновения или своими плантациями высасывали соки из земли, чтобы, бросив затем истощенные почвы, пулями прокладывать себе дальнейший путь. Индейцу представлялось, что пришелец ненавидит все в природе: живые леса с их птицами и четвероногими обитателями, полные света и жизни прерии, чистые струи текучих вод, землю и даже сам воздух над ней.

Уничтожение природы означало для индейца уничтожение его собственной расы.

Сегодня, меньше чем через полтысячелетия после Вашего прибытия, некогда обетованные земли истощены, источены эрозией. И повинна в этом главным образом горстка людей, которые возомнили себя призванными развивать ресурсы других материков, желательно, силами подгоняемых плеткой рабов и каторжников.

За это же время возросло население планеты, возросло в масштабах, превосходящих все, что могли представить себе Ваши современники. Сегодня нас в десять раз больше, чем в Ваши времена, через полтора-два десятка лет будет в двадцать раз больше. На землю ложится все большая нагрузка. Число людей растет, основные ресурсы убывают.

Люди — всегда в движении. Через леса, через степи, через моря. Обогнули всю планету — начинается кочевье другого рода.

«Открытия» «новых» земель, последовавший затем процесс индустриализации, истощение почв и бурный рост народонаселения — все это предопределило разрыв со средой, тысячелетиями определявшей наше бытие. Все больше людей сбиваются в кучу во все более крупных городах, идет урбанизация, которая, пожалуй, влечет за собой самое значительное социальное преображение в истории человечества.

Как описать города моей современности? Столь непохожие на известные Вам города!

Ваши города, обнесенные стенами, однако стенами, которые не только защищали, но и объединяли, ведь города органически вырастали из окружающего ландшафта. Редко размеры их не позволяли видеть из башен и с парапетов поля, виноградники, оливковые рощи, откуда мулы и волы неторопливо шагали к городским воротам, везя потребные горожанам продукты. Центры торговли, управления и духовной активности — и все же не более чем уплотнения сельской среды. Люди видели мир в основном глазами селянина.

Тесные города, с гомонящими улицами в обрамлении открытых взору прохожих заведений пекаря и мясника, ремесленника и купца. Не слишком гигиеничные — сточные канавы принимали помои и человеческие выделения. Легкая добыча пожаров и эпидемий. Но в то же время общины со своей душой и с устоявшимся балансом, способным держаться века. Города со своим лицом, неповторимой индивидуальностью. Достаточно было произнести: Палос, Генуя или Венеция, — и тотчас представлялась четкая картина, ощущалась особая атмосфера, казалось даже, что слышны присущие только им звуки и запахи.

О столице Катая во времена династии, называвшей себя Сун, рассказывается, что на каждой улице журчала вода и благоухали цветы. Так же было и в Теночтитлане в долине Мехико у подножия курящегося конуса Попокатепетля, в городе, очаровавшем Кортеса и обращенном им в развалины.

То были города, которые люди могли любить и с которыми они могли себя отождествлять.

Разумеется, и теперь есть такие города. Сверх того, в сердцевине некоторых городов можно видеть охраняемые государством следы былых культурных эпох, архитектурные черепки истории. И все же, говоря о городах сегодня, мы, как правило, представляем себе нечто совсем другое.

После того как материки были связаны между собой и европейская технология открыла шлюзы для массового производства, стала закладываться основа индустриального города. Он — детище Европы, почитавшей себя призванной владеть всем миром. Его дома сосредоточиваются там, где добывают уголь, где обрабатывают металл или прядут хлопковую нить. Его фабрики притягивают все больше сырья из других частей света. И он же притягивает людей, вырванных из привычного уклада натурального хозяйства.

Во имя прогресса люди нового индустриального города подчас вынуждены трудиться от зари до зари. Труд более длительный, монотонный и, как правило, более грязный, чем тот, которым они занимались прежде. Весь жизненный ритм изменяется: в крестьянской и ремесленной общине человек сам его определял, теперь надо подлаживаться под машину. Во многих случаях жизнь первых индустриальных рабочих мало чем отличается от жизни рабов в колониях.

Сообразно с этим формируется и город, служащий им обителью. Промышленный город, детище XVIII и XIX веков, обычно уродлив, нередко жесток. Все подчинено извлечению прибыли. Красоте пути в город закрыты.

Те же силы действуют в колониях. Только здесь на первом месте стоит не фабричное производство. Странам, где обильнее всего растет хлопчатник, запрещается самим производить текстиль. На берегах, осененных тенью кокосовых пальм, не дозволяется использовать копру для изготовления мыла и растительного масла. Ибо задача колоний — поставлять Европе сырье и открывать рынки для готовых продуктов европейской промышленности. Пожалуй, некоторые города Вашего вице-королевства будут отвечать тому, что Вы рисовали себе, основывая первый из них и мечтая о новых городах по кастильскому образцу, где испанцы могли бы жить на испанский лад. Большинство городов в колониях станут другими.

Они будут ориентированы на Европу, связаны через Океан с ее индустриальными центрами. Раньше бронзовокожий человек, подобно чернокожему, жил в ладу со своими реками и морскими берегами. Торговля вокруг его селений не замахивалась далеко. По мере того как коренное население искореняется непонятными ему силами, меняется также роль рек и берегов.

Колониальные города располагаются в устьях рек и на берегах, чтобы служить заморской торговле. Сами реки обращаются лицом к Европе, становясь транспортными путями к грузовым причалам, пока эту функцию не возьмут на себя железный конь и самоходная колесница. Все нацелено на то, чтобы снабжать Европу пряностями и металлами, хлопком и кофе, сахаром и южными фруктами. Возникают портовые города, которые не гармонируют с морем, не дают берегам и морю оставаться частью единого ландшафта, а загромождают береговую линию пакгаузами, сараями и мусором, принуждая жилища отвернуться от реки, от морского побережья. Облик городов определяется их ролью форпостов растущей индустриальной Европы.