Газета День Литературы - Газета День Литературы # 103 (2005 3) Страница 13

ГЛАВНЫЙ ИЗЪЯН ТАК НАЗЫВАЕМОГО "БЛОКБАСТЕРА" М.Гибсона, снятого на евангельский сюжет — бездушная, механическая стилизация, отсутствие непредугаданности и тайны — одни из самых омерзительных черт современной так называемой "массовой культуры". Выйдет на сцену певец Басков, выпятит колесом грудь, заголосит нарочито зычно и жалостно, как какой-нибудь пьянчужка-гармонист, побирающийся "на бутылку" в пригородной электричке — а на душе ни холодно — ни жарко, пустота. Там, где нет потрясений и слёз, воодушевления и "мороза по коже", там нету и подлинного искусства. Это нельзя сымитировать. Это можно лишь выстрадать, пережить всем сердцем и всем человеческим существом только на самых потаённых глубинах духа, где, по точному слову поэта, "кончается искусство и дышат почва и судьба". Откройте ради любопытства сочинения "страшно модной" нынче Т.Толстой, не зря ведь бойко продающейся на книжных лотках рядом с брошюрами-инструкциями по уринотерапии или избавлению от "кармической" порчи и сглаза. Хоть "кысь", хоть пусть даже "не кысь" — всё вроде бы гладко, на орфографически корректном (я бы даже сказал "корректорском") русском языке — а в горле не першит и сердце не замирает. Как ни исхитряйся, прикрываясь знаменитым литературным именем, как кичливо ни надувай щёки и ни морщь лоб, как ни тумань глумливый и строгий телевизорный взор, да вот беда — не выходит отчего-то искусства, не рождается ни любви, ни боли, ни нежности, ни страсти, никакого художественного чуда. Выходит почему-то одно "кысь". Одни "прогулки" с Дуней Смирновой. Вот ведь тоска-то зелёная. И ладно бы они на своих комаровских или переделкинских дачах, милостиво пожалованных когда-то их предкам за "честное сотрудничество с большевиками", выдумывали "сценарии" про самих себя, про своих насквозь продажных, благонадёжных дедушек, подписывавших "коллективные" письма-доносы на собратьев-литераторов, бойко сочинявших в кровавое время и горе России свои панегирики Беломорканалу, свои насквозь лживые пьесы про "Заговор императрицы", свои макулатурные романы про "Аэлиту" и "Гиперболоид инженера Гарина", про некие "хождения" по каким-то там "мукам" — так нет. "Образованность всё хочут показать". Всё изобретают на потеху публике "остросюжетные" сценарии не более не менее как про И.А.Бунина. "Дневник его жены" называется. Там с дилетантским, обывательским любопытством смакуются скабрёзные подробности якобы "подлинной" бунинской биографии и судьбы. Там нам в деталях, с точки зрения всеведущей телеведущей Дуни, красочно и популярно, с "лёгкостью в мыслях необыкновенной" разобъяснят, что "последний из могикан" дворянских русских, литератор, рыцарственно служивший русскому слову и русской, восходящей к Пушкину, художественной традиции, Иван Алексеевич Бунин — всего лишь мелочный неврастеник, "вшивый интеллигентишке", юродивый дурачок, пожилой, выжившими из ума селадон, "чисто по-фрейдистски" влюбивщийся в такую же психически неуравновешенную, истеричную лесбиянку и потерпевший в связи с этим мужское и творческое фиаско. Чудненький, завлекательный во всех отношениях "бестселлер" от Дуни. А вы-то, небось, думали, что "Лёгкое дыхание", "Сны Чанга", "Антоновские яблоки" или "Солнечный удар" — это отсветы и мерцания Божьей искры, неизъяснимое таинство творчества, волшебное претворение художнического дара в живую, одухотворённую словесную плоть? Наивные вы человеки. Но, может быть, эта "оригинальная концепция" всеведущей Дуни хоть что-то проясняет, хотя бы отчасти предчувствует, предугадывает в творчестве Бунина, в русской культуре, в истории нашей трепетной веры, нашей земли, нашего горя, нашей безысходности и отчаяния, нашего долготерпения и кротости, нашей первой, воистину неизбывной по трагизму прожитых судеб эмиграции? Нет. Ни от чего не трепещет и ничего не предвозвещает. Ну так ведь и не нужно, оказывается, ничего предугадывать и ни от чего трепетать. "Быдло", или "пипл", т. е. мы с вами, согласно устоявшейся терминологии аксёновых, Смирновых и толстых, с удовольсвием сожрут, "схавают" всё, что они нам то и дело "сервируют" по "телеящику" на своей протухшей от псевдоглубокомысленных, доморощенных сентенций "кухне". Для чего тут совесть, к чему сердечная боль? Для чего муки творчества, зачем стыд? Упразднены за ненадобностью и явным отсутствием экономической выгоды. Сардонически-ироничные, дебело-самодовольные, никогда не сомневающиеся в своей правоте, как Толстая, или смазливо-смешливые, притворно простодушные, как эта бесконечная Дуня, "телеведущие" завсегда обеспечат почивающему на диване обывателю надлежащую духовную пищу в виде псевдодискуссионной и в меру культурной тележвачки под названием "Школа злословия". Вот и всё.

Сердцевинная суть подлинного искусства — теплота и интимность. Его стиль поведения, его манера говорить с читателем, слушателем или зрителем проста, вежлива, умна и глубока. Оно (если это искусство) никогда не станет пугать обратившихся к нему за советом и помощью человеков реками крови, дешёвым кабацким мордобоем, насилием, развратом, низостью, психическими или физиологическими извращениями, картинками ужасов. Раскрученный вездесущей и продажной рекламой "ужастик" "Молчание ягнят" (как, впрочем, и все голливудские кинокошмары) — всего лишь болезненный клинический бред повзрослевшего закомплексованного подростка, которому в детстве запрещали выкалывать глаза у пойманного воробушка или сворачивать голову беззащитной дворовой кошке. Только и всего. И не нужно нам "пудрить мозги" и "забивать баки", будто бы всё наше старое советское кино — "апофеоз конформизма", "жертва цензуры" и "мракобесие идеологии". Никакие холоднокровные и рассудочные (из нынешних "молодых") Тодоровские, Дыховичные, Кеосаяны или Кончаловские с Чухраями никогда — понимаете ли вы? — никогда больше не снимут, не проживут, не выстрадают, не омоют кровью живых сердец ни "Балладу о солдате", ни "Зори здесь тихие", ни "Калину красную", ни "Летят журавли", ни "Они сражались за родину". Потолок их дерзновенных творческих потуг — "Антикиллер" да "Мой сводный брат Франкенштейн". Даже "Неуловимых мстителей" или "Белое солнце пустыни" больше никогда уже не снимут. Почему? Да просто потому, что и они, и мы с вами, и целая наша страна как-то исподволь, непоправимо и уже давно стали другими — пекущимися с утра до ночи о деньгах, о заработке, о "карьере", о "престиже", о сытости или хотя бы о возможности просто выжить, о чёрт его знает ещё о чём. Ну, например, может быть, ещё о "сексе" и наркотиках, как радостно говорят по ТВ. Конечно, — помните бородатую шутку из стародавнего телерепортажа? — "у нас в СССР секса нет". Очень когда-то радовались этой курьёзной популярной дешёвке наши игриво-шутливые "либералы" и "журналюги". Вот только рождаемость в СССР, как теперь оказывается, была раз в стопятьдесят выше, чем в современно-демократической, люмпенизированной России, а над совершенно "бессексуальным", трепетным дуэтом Ефремова и Дорониной из "Трёх тополей" сдавленно, потрясение и горестно рыдала на каждом киносеансе вся страна. Теперь-то вот "сексу" сколько угодно по всем телеканалам и киноэкранам, а держава однако исподволь и обречённо вымирает. Цифры демографии страшнее и безысходнее, чем в годы Отечественной войны. Похоже, скоро нашим "либерал-демократам" не с кого будет не то что голоса на выборах агитировать, но и простые налоги драть.

Фильм Гибсона про ненависть, бесчеловечную злобу и про вёдра обильно пролитой крови, но ведь Спаситель заповедовал нам не вражду и месть, а любовь и смиренномудрие, терпение и кротость. В этом, на поверхностный взгляд будто бы христианском, кино нет главного, нет благодати — того, чего так страстно и жадно взыскует человеческое сердце, "того, о чём душа чешется", по грубоватому простонародному выражению. Нет благоговения и чуда. Нету счастья и радости от ежесекундного осознания, что мы не дарвиновские питекантропы и не марксистско-ленинское стадо оголодавшего скота, не горбачёвско-ельцинские ублюдки, заради водки, колбасы, нефтяной вышки или дачи на Рублёвке готовые поступиться своей бессмертной душой. Заплесневелыми, заплывшими макдональдсовским майонезом и кетчупом американскими мозгами совсем не понято главное: что Евангелие — книга не об убийстве незадачливого проповедника и незлобивого блаженного миссионера, а о принесении Его в жертву за грехи мира, всего мира — и христианского, и иудейского, и мусульманского, и буддийского, и кришнаитского, и "голливудского", и "мосфильмовского" — всего мира, так до сих пор и не осознавшего вроде бы словесно и смыслово "простые" заповеди любви, смирения, чести, нестяжательства и независти, незлобивости, сострадания, совести, печалования о судьбе. Евангельское повествование — это не детектив и не триллер по правилам голливудских гешефтмахеров или теперешних "клипмейкеров" из мосфильмовских павильонов. Это просто совсем иной "жанр". Это — мистерия, а не "экшн". Это, между прочим, ещё и про то, о чём Спаситель предрекал "не мир Я пришёл принести, но меч". Это о том, что мы, по вере нашей и по делам нашим, стяжаем в итоге как наказание или как благодать. Ибо мы (мы ныне, присно и во веки веков) есть то, во что мы верим, на что надеемся и что всем сердцем способны возлюбить, а не то, что мы хотим любой ценой "урвать" от мира, от судьбы, от бюджета России или от процентов "Сбербанка", от оффшорных зон или от своих же ближних, от торговой точки на Старом или борделя на Новом Арбате.