Газета День Литературы - Газета День Литературы # 107 (2005 7) Страница 13

В пользу последнего предположения говорит многое: во-первых, автор сознательно удаляет жизнеописание великого архиерея от житийной традиции; во-вторых, читая повествование ("роман-хроника" назвал его сам писатель), отчетливо понимаешь, что все, буквально все важнейшие события того столетья напрямую связаны с деятельностью митрополита и, больше того, в немалой степени определялись московским святителем.

Волею судеб Филарет оказывается хранителем тайны престолонаследия, повлекшей восстание на Сенатской площади, — и заслугу московского архипастыря в том, что Россию не ввергли в кровавый хаос желавшие военной диктатуры декабристы, трудно переоценить!

Не менее важным является и прямая связь (в первую очередь духовная, но не в последнюю и действенная) митрополита с нашими величайшими национальными гениями первой трети девятнадцатого столетия: Александром Пушкиным и Серафимом Саровским. Достаточно широко известен факт публичной стихотворной дискуссии святителя Филарета с Пушкиным, в которой блестящий церковный ритор не обличил, а… ободрил впавшего в уныние поэта и с поистине Христовой милостью согрел его своим пастырским словом. Результат известен: "И внемлет арфе Филарета, в священном трепете поэт!" — написал потрясенный и ободренный таким участием к его судьбе Пушкин.

И даже если это останется всего лишь предположением, оно имеет право на существование: а не тогда ли и происходит знаменитый перелом в духовном мире нашего великого поэта? Не слово ли архипастыря возвратило Пушкина к истокам русской национальной жизни и ее православных традиций?

Книга А.И.Яковлева дает возможность читателю (и в первую очередь юному читателю) задать такой вопрос и самостоятельно ответить на него.

Однако пойдем далее: именно московский митрополит направляет первый запрос о рассмотрении синодальной комиссией документов по канонизации преподобного Серафима Саровского. Для Филарета — святость старца была несомненной!

Что и говорить о том, что по мере возрастания влияния и авторитета Филарета Московского в делах государственного и церковного управления, необходимость в его непосредственном участии при решении тех или иных вопросов становилась для всех очевидной. Сам за себя свидетельствует тот факт, что именно ему доверил император Александр II составить окончательный текст высочайшего указа об отмене крепостного права!

Как предстоятель Русской Православной Церкви митрополит Филарет участвует в помазании на царство двух выдающихся русских императоров — Николая I и Александра II, и именно ему самодержцы величайшей в мировой истории империи дозволяют сказать слово, напутствующее каждое новое царствование.

И это — только малая часть событий общенационального масштаба, так или иначе ознаменованных именем московского архипастыря. Мы сознательно не касаемся в данном обзоре внутрицерковных споров и дел, благоприятно разрешавшихся при участии Филарета Мудрого (так называл московского святителя император Николай Павлович). Одна лишь многолетняя борьба митрополита за самостоятельность Русской Православной Церкви и ее освобождение от двухвекового бюрократического гнета со стороны государства — тема для отдельного романа. Однако мы ни в коей мере не можем пропустить главного, по мысли А.И.Яковлева, дела жизни Филарета Дроздова — канонического перевода Библии на русский язык!

О величии этой личности перед лицом Церкви совершенно непреложно свидетельствует тот факт, что в 1994 году, спустя столетие с небольшим после кончины, святитель Филарет был причислен к лику святых. Однако даже для неискушенного в вопросах веры читателя на страницах книги возникает удивительный облик одного из самых образованных и одухотворенных людей своего времени, причем (что очень важно!) — это не высеченная из мрамора скульптура великана духа, а живая человеческая судьба с ее борениями и сомненьями, с ее победами и неудачами, с ее детской зачарованностью одним единственным идеалом: личностью Христа!

Другим не менее важным достоинством художественной хроники А.И.Яковлева является то, что она раскрывает перед читателем не просто образы людей, творивших русскую историю того времени, но проявляются духовные причины и подтексты поведения этих людей. Здесь создается галерея самых разных человеческих типов: от добрейшего митрополита Киевского Филарета Амфитеатрова и сиятельнейших особ русской родовой аристократии до разночинца Писарева и террориста Дмитрия Каракозова.

Есть в романе места, проникнутые высочайшим лиризмом: юношеская любовь игумена Антония (Медведева), смерть наследника Николая Александровича в Ницце и кончина матери святителя Филарета, описания Свято-Троицкой Лавры и природы Подмосковья. К недостаткам книги можно отнести достаточно узкое толкование литературной проповеди Гоголя и недопонимание ее значения в становлении русского религиозного самосознания (о чем свидетельствует хотя бы факт признанного ученичества Достоевского у Гоголя), а также досадное отсутствие комментариев (что особенно важно для детско-юношеской аудитории).

Тем не менее, все это лишь в некоторой степени оттеняет ту совершенно очевидную удачу, которой без сомнения является издание романа "Век Филарета". Книгу эту можно и должно рекомендовать для изучения в школе, так как, оставаясь явлением литературы светской, она задается вопросами духовно-нравственного воспитания человека, продолжает и развивает традиции русской классической литературы. И в какой-то мере восполняет тот страшный пробел в воспитательном поле современного российского образования, что сложился в последнее десятилетие.

г.Орел

Олег Дорогань НЕ ТРОГАЙТЕ ДУШИ ДВИЖЕНИЙ!.. В защиту имени Марины ЦВЕТАЕВОЙ

Никакой поэт не был бы поэтом без поисков и противоречий, состязаний и схваток, взлетов и срывов. Без диалектики душевных состояний. И выхватывать тот или иной неблагоприятный период из его жизни, вырывать те или иные его высказывания из контекста судьбы, чтобы развенчать, дискредитировать его имя, всю его жизнь и творческую планиду, по меньшей мере, непрофессионально. А по большому счёту, просто негодяйство, если не сказать покрепче.

Нынче, в эпоху словесной свободы, у всех вроде бы есть право на личное мнение. Крайности мнений — полюса чаш. Уравновесить их не наша — вселенская задача. А стало быть — и наша. Поэтому я счёл своим долгом в противовес той чаше всякой всячины, что нагрузил Ю.Павлов в статье "Движения души" о Марине Цветаевой ("ДЛ", 2004, №11), наполнить противоположную своими соображениями на сей счёт.

Цветаева — как все поэты своего времени, своего Серебряного века, противопоставила себя миру. С одной стороны, затхлому и косному, изнывающему от мировой скучищи и застоя. А с другой, начинающему рушиться от всеобщего безумия. Когда везде скука, суета и смута, — а это среда для посредственностей и ничтожеств, — важно, чтобы возвысилась индивидуальность. А талант — как золотое сечение в смыкающихся крайностях, удерживающее гармонию вселенского равновесия.

В этом, на мой взгляд, и состояла у Цветаевой "направленность таланта, ценности, лежащие в его основе, пути прихода к вечности", что по мнению автора исследования о ней вообще "игнорируются" ею.

Индивидуальность притягивается к индивидуальностям, а не к безликой толпе. В них М.Цветаева и видит гарантию современности — как "воз действия лучших на лучших", а потому и "избранных". А злободневность, по Цветаевой, "воздействие худших на худших", то есть она в кругах посредственностей, не исключающих и высшие, элитарные и правящие. Это-то, очевидно, не понял Ю.Павлов, разбирая статью Цветаевой "Поэт и время" (1932).

Неслучайно М.Цветаева и потянулась к таким индивидуальностям, которых посчитала равными себе по таланту: Б.Пастернаку, О.Мандельштаму, Р.М.Рильке, П.Антокольскому, С.Парнок и другим. Однако наш исследователь или не знает, или недоговаривает, что тянулась она и к М.Волошину, Н.Гумилёву, В.Брюсову, А.Блоку, А.Ахматовой, В.Маяковскому и другим сугубо русским поэтам. А Ю.Павлов как раз делает упор на юдофилии М.Цветаевой: "Не берусь утверждать, в какой степени М.Цветаева — еврейка по духу, но одна, главная, ветхозаветная идея избранничества — стержень её' личности и творчества". Как видим, делает малообоснованно и спекулятивно.

Он подходит к поэту и его творчеству вне исторического контекста. И в этом его самое слабое место. Напомню, в начале XX века "новые иудеи" идеями демократической свободы, идеалами справедливого устройства общества наводнили, обворожили, обманковали передовую часть России, вскружили головы примерами свободомыслия и раскованности духа, будили революционное сознание масс жертвенными подвигами боевиков-террористов.