Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин Страница 14

второй том "Мертвых душ", уже даже переписанный набело, но который его не удовлетворял (хотя я сомневаюсь, что он там оставался, потому что Гоголь всегда брал рукописи с собой). Но он был им недоволен. И тогда он обратился к игумену с просьбой разрешить его колебания. Тот ему ответил, что — поступайте так, как вам подскажет Бог, как вам душа подсказывает. Если вы сомневаетесь в том, что надо ехать, возвращайтесь, а если хотите как-то обрадовать своих близких… Но Гоголь вернулся в Москву. К тому времени, когда он в третий раз был в Оптиной, монах Григоров уже скончался. Гоголь оставил деньги на то, чтобы служили молебен за этого монаха, за упокой его души, и за него тоже. Особенно за то, чтобы он благополучно закончил свою книгу. Гоголь составлял специальные молитвы, в которых просил Бога помочь ему закончить второй том "Мертвых душ". Встреча со старцами, как ему казалось, должна была исцелить его".

Вот какая причудливая жизнь у русских писателей, доложу я вам.

Такая вот вечная музыка, такие ворота Расёмон.

Впрочем, Архитектор мне сказал:

— Не надо, не пиши про Оптину, не надо. Тема известно какая, Краеведу может быть неприятно, ты человек буйный… Не надо.

Я согласился, потому что подвержен лени с одной стороны, а с другой стороны, напишу здесь потом, когда жизнь ускачет вперёд и только сумасшедшие будут производить геологические изыскания в древних пластах.

Извините, если кого обидел.

18 января 2010

История про приход и уход (XIV)

Непрост город Козельск, совсем не прост.

Он действительно такой гражданский ответ Оптиной пустыни.

Но тут верная примета: как напишет про что Веллер в духе "А от нас скрывали!", так, значит история стала по-настоящему путаной, и уж точно — народной. Вот, дескать, нам говорили, что город героический, меж тем там послов татарских перерезали. Оказывается, впрочем, не там и не так. Вот, скажем, Гумилев написал, что Козельск был разрушен за то, что его князь, Мстислав Черниговский, участвовал убийстве этих самых послов. Послов, разумеется, глядя из нашего времени жалко, и очень хочется, что если мы их обидели зря, календарь закроет этот лист. Непонятно, впрочем, отчего влетело именно Козельску. Натурально, выплывает книга "Память" писателя Чивилихина и прочие расписные челны этногенеза.

На самом деле, лучшая цитата про Козельск следующая: "Эй! — сказал он, обращаясь к царедворцам, — здесь ли тот разбойничий воевода, как бишь его? Микита Серебряный?

Говор пробежал по толпе, и в рядах сделалось движение, но никто не отвечал.

— Слышите? — повторил Иоанн, возвышая голос, — я спрашиваю, тут ли тот Микита, что отпросился к Жиздре с ворами служить?

На вторичный вопрос царя выступил из рядов один старый боярин, бывший когда-то воеводою в Калуге.

— Государь, — сказал он с низким поклоном, — того, о ком ты спрашиваешь, здесь нет. Он тот самый год, как пришел на Жиздру, тому будет семнадцать лет, убит татарами, и вся его дружина вместе с ним полегла.

— Право? — сказал Иоанн, — а я и не знал!..".

Такова судьба грозного зятя и зятя грозного Никиты Юрьева-Романова, что известен нам с помощью Алексея Константиновича Толстого.

Однако ж, небесный Козельск со старцами, преклонённой русской литературой и могилами философов симметричен подземному Козельску где повсюду с 1961 года адовы машины, и УР-100 (SS-11) с начала 1970-х гг., УР-100Н УТТХ (SS-19, РС-18Б) — с 1979 г., как уныло сообщают нам справочники.

Есть там ещё статуя Безымянного Пионера — на том самом откосе, откуда татары должны были сбрасывать, если сбрасывали, последних защитников Козельска.

У этого пионера глаза ночью светятся.

Да и бюст Ленина в этом городе чрезвычайно хорош.

Извините, если кого обидел.

18 января 2010

История про μίμησις

По-моему, чудесную новость подарили нам сегодня тевтоны.

Это история про то, как немцы поставили "Москву — Петушки", да вдруг перепились прямо на сцене.

Я же сегодня только хотел продолжить свое повествование про Толстого и сказать, что дорога в Астапово чуть не привела нас к смерти — настолько мы сжились с этой хроникой публичного умирания, как нате! — вот вам радикальный пример проникновения литературы в жизнь. Тут есть много тем для размышления — не говоря уж об известном казусе с криками "Пожар!" в театре.

И не говоря уж о прочем мимесисе (кстати, по наличию этого слова я обычно проверял качество словарей иностранных слов, когда работал рецензентом).

Жаль только, что немцы оказались так слабы — если бы Ероофеева ставили в Туле, городе "Левши", или в Калуге, городе КЛВЗ, я думаю, все бы доехали куда надо.

Да, впрочем, они и так там всё играют этаким образом.

Извините, если кого обидел.

19 января 2010

История про приход и уход (XV)

Мы поехали в Шамордино, где среди пустых полей высилась громада красного монастыря.

Конфиденты мои тут же, остановившись, начали спорить о том, что Оптина Пустынь — академизм сороковых годов XIX века, а Шамордино — возвращение к русскому стилю восьмидесятых. Это был мечта тех историков, что грезят о "викторианской России".

До меня, отошедшего курить, доносилось:

— Шамордино! Кембридж! Монолит!

— Краснокирпичная русская!

— Псевдорусская!..

— Генеральная линия! Планировка! Кассель! Замок дом Перцова!

— А вот ось в виде зелени полей, видная с лестницы. Конец перспективы! Некуда отсюда ехать Толстому!

Я выколотил трубку и пошёл искать следы Толстого. Он тут то снимал комнату на месяц, то торопился уехать. То сопел одиноко, ворочался, то порывался уехать.

У него здесь была встреча с сестрицей и беседы на детско-английский манер — это теперь кажется сценой из романа.

Беседы то приносили облегчение, то нет. Толстой в пересказе Маковицкого говорит сестре:

— Ты представить себе не можешь, Машенька, в каком Софья Андреевна теперь состоянии. — И начал вспоминать, как она за ним следила, не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Рассказал, как он в голенище сапога оставил книжку записную, а наутро хватился и ее уже не нашел. Затем как (crescendo) возрастала подозрительность и злоба в ней. — И, наконец, теперь подумай, какой ужас: в воду… — то есть, о том, как графиня опять топилась, узнав о его отъезде.

Вообще, тень жены зримо преследовала Толстого, и как ни начни говорить о Толстом, без Софьи Андреевны не обойдёшься. А история жён писателей — отдельная история.

Одна из самых ярких фигура в этом ряду — Софья Андреевна Толстая.