Борис Акунин - Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая) Страница 15

Романов покосился на соседей - не слышат ли. Кажется, услышали…

- Пьеро влюблён, Пьеро влюбился! - продекламировал Мальдорор.

- Что за чушь! - шёпотом обругал Любу прапорщик.

- Не чушь. Такие, как ты, всегда влюбляются в таких, как она, - всё так же печально, но уже тише сказала танцовщица.

- “Такие, как я”? Провинциалы в стильных столичных барышень?

- Нет. Сильные в слабых. Вам мерещится, что вы их спасёте. А им, может, спасаться и не хочется. Это во-первых.

- А во-вторых?

Из-под насмешливо изогнутых бровей Арлекина на него смотрели совсем невесёлые, полные сострадания глаза.

- А во-вторых, вас самих спасать надо. Но женщину, которая может это сделать, вы ни за что не полюбите…

Ужасно милая, подумал Алексей. Однако следовало держать марку. Мальдорор с любопытством вслушивался в тихий разговор и всё язвительней ухмылялся.

- Тебе не в кабаре выступать, а лекции читать в университете. По психологии, - засмеялся Романов.

Но она не обиделась, а тоже улыбнулась. И встала.

- Мне пора. Надо ещё намалевать рот до ушей.

Едва Люба ушла, снаружи донеслась заливистая трель свистка. Это был условный сигнал.

Никому не показалось странным, что после ночного инцидента перед клубом учреждён полицейский пост. Усатый городовой при кобуре и с “селёдкой” на боку важно прохаживался по тротуару, пуча глаза на диковинных посетителей ночного заведения. Служивый заметно прихрамывал, но и это было неудивительно: в полицейских частях недавно прошла мобилизация на фронт, не тронули лишь пожилых и ограниченно годных. Очень уж Козловскому хотелось быть поближе к месту событий, а то со своей негнущейся ногой он вечно поспевал лишь к шапочному разбору…

План был таков.

Как только появится Шахова, негласно сопровождаемая филёрами из службы наружного наблюдения, двое парней Саранцева, что дежурят на той стороне улицы, затевают ссору. Городовой, естественно, свистит, призывая скандалистов к порядку. Это знак для Романова: встречай гостью. Нужно проследить, не встретится ли с кем-нибудь Шахова в вестибюле или коридоре…

- Вы? - обрадовано сказал Алексей, подгадав оказаться у дверей, как раз когда Алина здоровалась с Мефистофелем. - Хотел подышать воздухом, но теперь, пожалуй, останусь.

Барышня выглядела гораздо хуже, чем вчера ночью. Болезненно бледна, под глазами круги, да ещё эти губы, выкрашенные в цвет сирени… Нет, не выкрашенные, понял Алексей, приблизившись.

- Не смотрите, - попросила она. - Я знаю, что похожа на труп.

- Как вы можете это говорить!

- Слава богу! - воскликнула она, потому что вновь погас свет. - Не правда ли, я сразу похорошела? Дайте руку.

Он повёл её в зал, на красноватый свет настольных ламп.

Поцеловавшись с Селеном и кивнув остальным, Шахова села на место Любы. Сумочку повесила.

Прапорщик устроился рядом. На правах кавалера положил руку на спинку соседнего стула, совместив приятное с необходимым. Ладонь слегка касалась острых лопаток хрупкой барышни, а локоть надёжно прижимал ремешок ридикюля.

Алина сидела беспокойно, разглагольствования Селена не слушала. По её телу временами проходила дрожь.

Взялась за сумочку, и прапорщик сразу насторожился - но Шахова просто достала пахитоску.

- У меня нет огня… - Она беспомощно огляделась. У их стола никто не курил. - Зажгите, пожалуйста, Алёша… Ничего, мне будет только приятно.

И сама сунула пахитоску ему в рот.

Польщённый этим знаком близости, он отошёл к соседнему столу, за которым тоже никто не курил, но, по крайней мере, там горела лампа.

- Одолжи адского огня, служитель Смерти, - легко сказал Романов сидевшему там Палачу.

Тот важно кивнул своей зачехлённой башкой.

Снова зажглось капризное электричество. Наклонившись, прапорщик прикурил. Когда выпрямился и обернулся, чуть не выронил горящую пахитоску.

Стул Алины был пуст! Барышня исчезла. Неужели она отослала его нарочно?

Но ридикюль был на месте. В следующую секунду Романов увидел и Шахову - она, как вчера, поднималась на сцену. Должно быть, её опять поманила рука в алой перчатке.

Первым делом Алексей присел и, опершись о спинку пустого стула, ощупал сумочку. Фотопластина была на месте.

Инструкция предписывала оставаться здесь, что бы ни происходило. Но упускать таинственного собеседника Шаховой прапорщик был не намерен. Он придумал заранее, как поступит в этом случае.

- Вот рассеянная, - громко сказал Романов. - Сумочку забыла!

Снял ридикюль и быстро пошёл к сцене - сегодня Алина не остановилась у края кулис, а скрылась за ними.

Мальдорор шутовским голосом продекламировал ему вслед песню влюблённого Пьеро из блоковского “Балаганчика”:

Неверная! Где ты?Сквозь улицы сонныеПротянулась длинная цепь фонарей,И, пара за парой, идут влюблённые,Согретые светом любви своей!

Уже на сцене Алексей, заколебавшись, остановился. Что если никто Шахову не звал, а она отправилась за кулисы сама? И рядом с нею никого нет?

Догонит он её, вручит ридикюль, она скажет “мерси” - и что потом? Плестись назад без сумочки? Если Алина отправилась на поиски человека в алых перчатках, она наверняка захочет отделаться от лишнего свидетеля…

В кармане сцены сегодня было темно, зато портьера, отгораживавшая заеденное пространство, багровела светом. Идти туда или вернуться за стол?

Вдруг из-за портьеры раздался сдавленный женский вскрик.

Скользнув в закулисье, Романов на цыпочках сделал несколько шагов и осторожно отодвинул тяжёлую ткань.

А рама за кулисами

Освещённая лампой площадка. Пианино с горящими в канделябрах свечами. На нём недавно играли - крышка поднята. Сверху на инструменте стоит чёрный лакированный череп, с которым вчера выступала исполнительница поэзы. За пианино белеет ширма. Чуть в стороне возвышаются две античные колонны - должно быть, часть декорации для какого-нибудь номера. Остальная часть складского помещения, заставленная огромными ящиками, тонет во мраке.

Весь этот антураж прапорщик вчера уже видел, да и не было у него сейчас времени озираться по сторонам. За кулисами творилось нечто совершенно возмутительное.

Плотный господин с холёной бородкой, в чёрном фраке и белой рубашке, держал Алину за горло рукой в алой перчатке. На манжете сверкала золотая запонка. Верхняя часть лица у невежи была прикрыта бархатной полумаской. В оскаленных зубах зажата сигара.

Это был он, вне всякого сомнения! Тот, кто вчера шептался с Алиной и потом курил в гардеробе.

- Каин, не надо! - пискнула Алина.

Вот, значит, кто это. Владелец кабаре, кокаиновый король, уругвайско-парагвайский подданный - дон Хулио Фомич собственной персоной.

Рядом, сложив на груди могучие руки, стоял Мефистофель и с ухмылкой наблюдал за происходящим.

Бедняжка Алина лишь беспомощно взмахивала своими тонкими ручками, даже не пытаясь высвободиться.

- Я тебя по-хорошему предупреждал, сучка… - цедил человек в маске. Сигара покачивалась у него во рту.

От ярости у Романова потемнело в глазах. Единственное, на что у него хватило рассудка (очень уж крепко засел в голове приказ генерала), - это сунуть ридикюль за пазуху.

С криком “Скотина!” прапорщик выбежал из своего укрытия. Отодрал хама от барышни и от всей души, с размаху, влепил ему великолепную плюху - чёрно-белый отлетел к пианино и ударился об него спиной.

Благородный инструмент приветствовал акт возмездия торжествующим утробным гулом.

Ушибленный господин сполз на пол, причём пола фрака у него завернулась, и стало видно, что подкладка такого же алого цвета, что перчатки.

- Мефисто! - взвыл он, выплёвывая сигарные крошки и осколки зубов.

Алексей повернулся к вышибале, и очень правильно сделал.

Детина натягивал на пальцы шипастый кастет. Ухмылка не исчезла с его грубой физиономии - наоборот, стала ещё шире. Этот нисколько не испугался, а, кажется, даже обрадовался возможности отличиться перед хозяином. Он был на полголовы выше прапорщика, раза в полтора тяжелее и, должно быть, не сомневался, что легко справится с несерьёзным противником.

Инструктор по рукопашному бою подпоручик Гржембский учил своих питомцев: “Сила всегда проиграет скорости. А сила грубая, негибкая обращается против самой себя”.

Могучий удар рассёк воздух над головой быстро пригнувшегося Романова. Мефистофеля развернуло боком, что дало Алексею возможность влепить верзиле отменный хук в солнечное сплетение. Ощущение было такое, словно кулак ударился о гранитную плиту.

Первая стычка закончилась, можно сказать, с нулевым счётом.

Сверкающий сталью кулачище с удвоенной силой замахал перед лицом прапорщика, но и тот в ответ удвоил скорость движений: уходил в сторону, нырял, отскакивал, при каждой возможности нанося ответные удары. Каждый достигал цели, каждый был точен - носком ботинка в пах, каблуком в коленную чашечку, но Мефистофель только крякал и ещё напористей лез вперёд, словно броненосная новинка “танк”, говорят, совершенно неуязвимая для пехоты.