Газета Завтра Газета - Газета Завтра 437 (15 2002) Страница 15

Помня по "Иванову детству" редкий, тонкий и нервный талант Бурляева, я представлял юного актера Бориской. Но все решает режиссер, а на роль пробовались десятки претендентов. Правда, пока Тарковский ни в ком из них Бориску не видел, иначе сразу вцепился бы, уговорил, отстоял на коллегиях.

И вот стал я Андрею при каждом удобном случае, а то и без оного, напоминать про Бурляева, лучше которого Бориску никто не сыграет. Тарковский слушал мои уговоры без энтузиазма, отмахивался и отшучивался: мол, Коля уже знаменитый, затертый. Этакий Актер Актерыч, а фильму нужно совсем иное. Я не сдавался, продолжал агитацию и даже предложил Андрею поспорить на ящик коньяка, что все равно он к Коле вернется. Андрей спор принял: "Давай на коньяк, но учти, ты проспоришь".

У Андрея Тарковского было очень хорошее качество: мог в какой-то момент отступить, признать свою неправоту. В общем, на Бориску утвердили Бурляева, и благодаря ему новелла "Колокол" стала одной из вершин фильма. В этой роли совсем еще молодой актер выложился больше, чем на сто процентов. Он не щадил себя, в работе был столь же самоотвержен и страстен, как его экранный герой.

Состоявшаяся на съемках "Андрея Рублева" встреча с историей, наши разговоры о прошлом и настоящем Отечества во многом определили дальнейшую жизнь Николая Бурляева. Последовательность и стойкость, с какими он сейчас борется против пошлости в искусстве; проводимый Бурляевым ежегодный фестиваль православного кино "Золотой витязь", задуманный им для телевидения цикл "Светочи православия" — все начиналось на фильме Тарковского. Дружба с Колей продолжается, и я рад, что сейчас предстоит общая очень важная для нас работа: сценарий серии об Андрее Рублеве из готовящегося Бурляевым телецикла "Светочи православия" и консультации по нему поручены мне.

Многие годы продолжалось наше общение с Иваном Герасимовичем Лапиковым, в фильме Тарковского — иконописцем Кириллом. Уход великого русского актера из жизни остался незамеченным. Так же незаслуженно забыт и практически находится ныне за обочиной кинопроцесса Юрий Назаров, гениально сыгравший двух князей. Почему забыты, не замечены? Наверное, и потому, что не захотели чествовать сначала Брежнева, потом Андропова; чуть позднее неистово восхвалять разрушителя "империи зла", а заодно и Отечества, Горбачева, чтобы в нужный момент перебежать под крыло его гонителя и погубителя Российского государства Ельцина. На подобное способен только тот, кто не носит Бога в душе. Примеров, увы, немало.

БЫЛ ли верующим автор картины? — хочет понять не заставший времен "научного атеизма" сегодняшний зритель "Андрея Рублева". К вопросам веры, религии, церкви мы с Тарковским часто обращались во время обсуждений будущего фильма. Однозначный ответ: "верил", "не верил" в этом случае не возможен. Думаю, не ошибался прекрасный композитор Николай Каретников, написавший о пути Тарковского к Богу почти притчу.

"Два Андрея резко пересекли границу между светом и темнотой и вышли к горящему костру.

Один тянул за руку девицу и после того, как все перездоровались, быстро утащил ее в траву. Дальнейшее сопровождалось игривым хихиканьем, которое оттуда доносилось.

Мы с Колей Шебалиным, задолго до их прихода, начали разговор о Господе. И мы его продолжили.

Другой Андрей встал перед костром, по-наполеоновски скрестил руки на груди и, молча глядя в огонь, с напряженным вниманием слушал наши христолюбивые соображения.

Неожиданно он сказал:

— А по-моему, он был бандит с большой дороги, — и ничего более к сказанному не прибавил.

Это случилось в 62-м.

Потом, многие годы видя его работы, я не удивлялся тому, что лучше всего у него получались эпизоды, где действовало или побеждало зло. Мне казалось, что в эпизодах, где должно было утвердить добро, случались лишь декларации.

Так продолжалось до тех пор, пока к нему реально не приблизилась смерть. Последняя работа свидетельствует, что смерть заставила его сделать единственный возможный выбор — вверх. Он пришел к необходимости искупления.

Господь настиг его".

Сколь важен и непрост был выбор подтверждает дневник самого Андрея. "Религия, философия, искусство — эти три столпа, на которых держится мир, даны нам для того, чтобы символически материализовать идею Бесконечности". Это запись сделана осенью 70-го, задолго до "Жертвоприношения".

Последний раз я видел Тарковского в середине семидесятых. Мы со Львом Николаевичем Гумилевым гуляли по арбатским переулкам. Андрей, как всегда, куда-то торопился. Задержался с нами ненадолго, чтобы поближе познакомиться с ученым, лекции которого посещал вместе со своими студентами с Высших режиссерских курсов. Прощаясь отозвал меня в сторону и сказал: "Завидую, Савелий, дружбе твоей с таким самобытным и чистым человеком. Счастливый!" — и как это было свойственно ему, резко перешел на другую тему.-"Ты читал что-нибудь Валентина Распутина? Нет? Обязательно прочти. Это классик. Но приготовься плакать".

Этот разговор вспомнился мне спустя полгода, когда в очередной командировке, несколько дней не выходил я из гостиничного номера, окунувшись в незамутненные воды распутинской прозы. Как и обещал Тарковский, я с трудом сдерживал слезы, сопереживая страданиям жителей русской провинции.

Как жил бы Андрей Тарковский сегодня? Я часто спрашиваю себя об этом в нынешние годы крушения всех устоев нашего земного бытия. Первый ответ был получен мною от Владимира Максимова, близко дружившего с Тарковским в эмиграции. С Владимиром Емельяновичем я познакомился и сблизился в Париже, когда оказался там после двадцати лет "невыездов”. Центральное телевидение показало несколько передач о наших встречах, приезжая в Москву, он часто заходил в мою мастерскую. Здесь собеседниками Максимова бывали Валентин Распутин, Василий Белов, Владимир Крупин, Валентин Курбатов.

Очень резко отзывался Максимов о "подвигах" псевдодемократов, умело извлекавших личную выгоду из революционных событий тех дней. "Вместо того, чтобы покаяться в тихом уголке церкви, где их никто не увидит, бывшие цэкушники, специалисты по бракоразводным процессам, торговцы цветами и упитанные мальчики из благополучных номенклатурных семей учат нас жить! Один такой "революционер" несколько лет назад напечатал в журнале "Коммунист" статейку-донос, после которой Льва Гумилева отстранили от университетской деятельности. Другой, крупнейший функционер, следил многие годы за каждым шагом Солженицына, Александра Зиновьева и моим "Континентом". Теперь он лидер перестройки, а как ловко вместе с бывшим грузинским гэбэшником предал своего вождя Горбачева! Хорошо, что мой друг Андрей Тарковский не видит этого. Он бы такой лжи и подлости не вынес".

Вот и я уверен, что Андрей не разделил бы истошных призывов представителей московской интеллигенции "задушить гадину" и "бить противников шандалами по головам" в те дни, когда на улицах Москвы под бесстрастными объективами телекамер сотни невинных людей оказались между беспощадными жерновами борющихся за власть кровожадных упырей. Не стал бы Тарковский принимать участие и в склочных разборках кинематографистов, решивших свести счеты со Львом Кулиджановым и Сергеем Бондарчуком. Он был рыцарем и отношения с людьми выяснял исключительно в честных поединках.

Не стал бы гениальный режиссер получать сомнительные премии из рук подонков, обокравших Россию и отстегивающих чаевые деятелям культуры, которые при этом не стесняются величать себя "духовной элитой нации". Скорее всего он последовал бы благородному примеру генерала Рохлина и подлинного подвижника Солженицына, отказавшихся подставить грудь, на которую президент, обрекший миллионы россиян на нищету и вымирание, пытался повесить так мало стоящие сегодня знаки отличия.

Тарковский не стал бы "отсвечивать" на церковных службах, демонстрируемых по телевидению. И, скорей всего, не поддержал бы кампанию по возведению новых гигантских храмов. Ведь пока все еще не приведены в должный порядок церковь Покрова на Нерли, Спаса-Нередицы, Богоявления с Запсковья и другие жемчужины старой русской архитектуры.

Не принял бы Андрей участия и в печатных откровениях "образованцев", не устающих публично полоскать свое грязное белье, а заодно и детали туалета прежних возлюбленных, живущих ныне с законными мужьями и растящих детей. Слишком чистым он был человеком и никогда не опустился бы до сведения счетов с прошлым. Именно этим так увлечены сегодня "уставшие гении", снявшие средние фильмы, не стесняющиеся плевать в колодец, поившей их, откуда некогда черпали кристально чистую воду.

Андрей Тарковский не поступил бы так, как не сделали этого Марлен Хуциев, Григорий Чухрай, Станислав Ростоцкий и другие подлинные творцы, чье место нынче заняли бездарные сквернословы. В Тарковском все было по-чеховски прекрасно: и лицо, и мысли