Борис Акунин - Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая) Страница 17

Эти нежные, неуверенные, чистые звуки сделали всякую ложь окончательно невозможной.

- Вы давеча сказали, что я светлый и ясный… Так вот, я не светлый. И не ясный…

Алина тоже тронула клавишу - вышло нечто ласковое и немного лукавое.

- Ну да, вы же Армагеддон, отъявленный эпатист.

- Я не эпатист. Я сотрудник контрразведки. Она отдёрнула руку, задев клавиатуру уже ненарочно. Звук получился смазанным, нервным.

- Что?!

- Я всё про вас знаю. Дайте сумочку.

Он вынул из-за подкладки завёрнутый в бумагу квадратик и помахал им у девушки перед носом.

- Не нужно запираться. Лучше рассказать правду. Её лицо изменилось - как будто окуталось туманом.

- …Сон… Всё сон… - прошептала она.

- Никакой не сон, а обыкновенный шпионаж! Этот ваш Каин - агент германской разведки. Вы фотографируете документы, а они потом оказываются у немцев! Проснитесь, Алина! Придите в себя! Это не шутки, это государственная измена!

Ему очень хотелось взять её за плечи и как следует потрясти, чтобы вывести из сомнамбулической отрешённости, но нельзя было распускать руки, уподобляться гнусному Каину.

Посмотреть издали - ширма как ширма. Японская, из рисовой бумаги. Белый фон, на нём серебряные хризантемы. Но вблизи видно, что ширма не настоящая, а бутафорская, вроде валяющейся на полу коринфской колонны. Во-первых, эта трёхстворчатая перегородка слишком велика, гораздо шире и выше пианино. Во-вторых, цветы намалёваны без восточного излишества, смотреть на них нужно из зала.

Со стороны открытой площадки, освещённой свечами, ширма кажется непроницаемым светлым задником, за которым - густая тьма. Если же расположиться по ту сторону хризантем, вид получается совсем иной. Hа белом экране разворачивается театр теней: чёрный прямоугольник пианино окружён тёплым, слегка покачивающимся сиянием; над верхней кромкой контур двух голов - одна в шляпке с ниспадающими на плечи волосами, вторая коротко стрижена.

Именно оттуда, из темноты, затаившись между большими ящиками, к разговору прислушивался человек. Лиц собеседников он не видел - лишь чуть размытые силуэты, но не пропускал ни единого слова.

Когда мужской голос сказал про “обыкновенный шпионаж”, неизвестный поднял правую руку, для лучшего прицела подхватил пистолет левой и навёл мушку на тот кружок, что покруглее - без головного убора. Расстояние до мишени было плёвое, шагов десять; Но стрелять подслушивающий не спешил.

- Что вы мне суёте? - вяло спросила девушка. - Зачем?

- Действительно, незачем. Вы и так отлично знаете, что там. Чертёж артиллерийских позиций Новогеоргиевской цитадели.

Кажется, стрелок решился. Он снял оружие с предохранителя, приготовился нажать на спуск, но электричество, которое весь вечер вело себя совершенно непредсказуемо, вдруг снова включилось. На складе стало светло, но тени на ширме исчезли.

Так и не успев выстрелить, человек судорожно втянул воздух.

Нервный разговор между тем продолжался.

- Чертёж чего?

- Вы даже не поинтересовались, что вам было поручено сфотографировать? Для вас это просто набор бессмысленных линий, кружков, стрелок и квадратиков. А ведь каждый из них - это люди, тысячи людей. Попади такой документ к врагу, и последствия будут ужасными!

Девушка пролепетала:

- Вы говорите, а я ничего не понимаю… Алёша, мне плохо. Совсем плохо… Позовите Каина. Ну пожалуйста! Скажите ему, я всё отдам! Завтра! Ах, вы не можете, вы его ударили… Что же мне делать? Я гибну!

Свет погас, и театр теней вновь зашевелился. Вернее, двигалась лишь голова в шляпке. Она качнулась к мужской, но та сохранила суровую неподвижность. Тогда барышня отступила на несколько шагов и вышла из-за пианино. Теперь она была на виду вся, тонкая и поникшая.

Рука с пистолетом примерилась. Чуть дёрнула стволом, наведённым на маленькую мишень - торчащую над пианино голову; стремительно перевела дуло на женский силуэт; вернулась к исходной позиции.

- Смотрите на меня, Алина! Слушайте меня! Каин - германский шпион. Документы, которые вы тайно фотографировали, попадали прямиком к немцам.

- Кто шпион? Каин? Да что вы, Алёша. Он просто даёт мне ампулы и берёт за это…

Палец плавно нажал на крючок. Одновременно с грохотом выстрела пистолет дёрнулся вправо и выбросил злой язычок пламени ещё раз.

На белом экране появились две дырки.

Кошмарный сон

Всё это напоминает тягостный, вязкий сон. Слабый свет, вокруг чернота. Зыбкие слова, падающие в никуда. Ускользающий взгляд. Блеск чёрного лака, в котором отражаются огоньки. Бессмысленный белый фон с нелепыми, грубо намалёванными цветами.

Болезненное состояние Шаховой было заразно. Прапорщик чувствовал себя как в дурном сне. Бежишь по тяжёлому песку, а с места не движешься. Разговор глухого со слепым! И это чёртово освещение! А ещё иррациональное чувство, будто кто-то пялится на тебя из пустоты.

Он механически покосился вправо и скривился.

Это лакированный череп, стоящий на пианино, таращился на прапорщика своими чёрными дырьями да скалил зубы, словно издевался.

А дальше случилось то, что может произойти только в кошмаре.

С оглушительным, ужасающим треском череп вдруг полетел - нет, ринулся на Романова. Ударил обомлевшего прапорщика крутым лбом в переносицу. Это было больно и очень страшно. Не устояв на ногах, Алексей рухнул на пол - аккурат на лежащую колонну, то есть туда, куда уже имел неудовольствие падать несколько минут назад.

Грохнуло ещё раз. Или, возможно, это было эхо.

В ушах у Романова звенело, из носа текла кровь, ресницы сами собой ошеломлённо хлопали.

Что за фантасмагория?

В кабаре кричали и визжали. Верхняя часть ширмы за пианино почему-то покачивалась. Резко пахло порохом.

Первая мысль у Алексея была дикая: декадентствующая девица уволокла-таки ряженого эпатиста в свой кривозеркальный мир, где возможны любые химеры.

Череп, боднувший молодого человека в голову, валялся здесь же, на полу, щерил свои белые зубы. Агрессивности больше не проявлял. Романов схватил зловещую штуковину в руки, повертел. Увидел, что на затылке лак растрескан, там зияет дырка.

И туман в мозгу, следствие контузии и потрясения, рассеялся.

Кто-то выстрелил в череп с той стороны ширмы. Деревянный кругляш, сбитый пулей, угодил Алёше в голову. Отсюда и грохот, и запах пороха.

Но зачем кому-то понадобилось палить в череп?

И потом, выстрелов, кажется, было два?

Прапорщик окончательно пришёл в себя. Встряхнулся, как вылезшая из воды собака. Огляделся.

Алина Шахова лежала на полу, выпростав из задравшегося рукава болезненно худую руку. Лицо закрывала шляпа.

Не поднимаясь, прямо на четвереньках, Романов подполз и боязливо сдёрнул её.

На него смотрели открытые неподвижные глаза. Лиловые губы были раздвинуты в полуулыбке. На виске вздулся и лопнул багряный пузырь.

- А-а-а-а! - то ли всхлипнул, то ли задохнулся Романов.

Рванул из кармана револьвер и перекатился по полу подальше из освещённого круга, к кулисной портьере.

Невидимый стрелок среагировал на шум - темнота возле ящиков озарилась двумя короткими вспышками. Первая пуля выщербила царапину в полу. Вторая отрикошетила от кирпичной стены в полуметре над прапорщиком.

Даже во мраке, на звук, убийца стрелял превосходно.

Можно было выстрелить в ответ, причём с неплохими шансами на результат - враг обозначил вспышками своё местоположение. Романов и пальнул, тоже дважды, но целил нарочно выше нужного.

Невидимку требовалось взять живым. Иначе всё зря.

Всё в любом случае зря, мелькнуло в голове у Алексея. Если иметь в виду погибшую Алину. Нет такой цены, которой можно было бы оправдать…

Пзззз! Стена над самой головой, противно взвизгнув, брызнула кирпичной крошкой. Теперь стреляли из другого места. Кажется, враг переместился в крайний правый проход между ящиками.

Обежав стороной освещённую ширму, Романов спрятался за здоровенным кубом. В таком должен был таиться как минимум огромный концертный рояль.

Ещё выстрел - и басистый, благородный рокот перебитых струн подтвердил это предположение. Пуля прошила и ящик, и инструмент навылет.

На курсах обучали распознавать модель огнестрельного оружия по звуку. Судя по сухому, лающему тембру, убийца был вооружён 9-миллиметровым “маузером К-06/08”. Серьёзная штука.

Шуршащий звук шагов.

Кто-то бежал вдоль стены, удаляясь. В лабиринт между ящиками противник нырять не стал. Торопится поскорей унести ноги. И правильно.

Выстрелы наверняка слышны и в клубе, и на улице. Странно, что Козловский и остальные ещё не здесь.

Хотя что ж странного? Должно быть, это только Алёше показалось, будто череп полетел в него целую вечность назад, на самом же деле не прошло и минуты…

Он перебрался к крайнему ящику, высунул руку и наугад послал ещё две пули.

Тьма огрызнулась один раз и поперхнулась.