Газета День Литературы - Газета День Литературы # 122 (2006 10) Страница 18

Стремоухов полагал, что Курлов (впоследствии ответственный за провальную охрану Столыпина в Киеве во время покушения на русского премьера 1 сентября 1911 года) действовал в данном случае не столько против Илиодора, сколько против Столыпина.

"К чему привело бы точное исполнение мною требования Курлова? К громадному скандалу. Кровавые события в Царицыне были бы на руку всем недоброжелателям Столыпина, и справа, и слева, и пользуясь ими, министру мог быть нанесен последний удар."

Независимо от того, прав или нет был губернатор в своих предположениях, ситуация казалось безвыходной.

" — Так передайте его императорскому величеству, самодержцу всероссийскому, что я в Новосиль не поеду, ибо знаю, что это — воля не его, а насильника Столыпина… Не уступлю ему, врагу Божьей церкви! Никогда не послушаюсь: ни царя, ни Синода…", — выкрикнул Илиодор флигель-адъютанту Государя А.Н. Мандрыке, посланному в Царицын для улаживания конфликта и уехавшему ни с чем. А в скандальную историю опять вмешался Распутин.

"… ко мне стали поступать копии телеграмм от епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора к Распутину, причем за иеромонаха телеграммы подписывал его брат студент Труфанов. В этих депешах означенные лица просили Распутина хлопотать за них, а тот в своих ответах успокаивал, давая надежду на благоприятный исход дела", — вспоминал Курлов, хотя сам Илиодор свое обращение за помощью к Распутину отрицал…

… В феврале 1911 года в официальном органе Синода журнале "Русский инок" появилось сообщение о том, что приказом № 450 от 20 января 1911 года "иеромонах Царицынского Свято-Духовского монастырского подворья Илиодор назначен настоятелем Новосильского Свято-Духовского монастыря, Тульской епархии". 31 марта Синод постановил уволить Илиодора от должности настоятеля Новосильского Свято-Духова монастыря и за самовольный отъезд назначить двухмесячную епитимию "в пределах таврической епархии".

Однако на следующий день после отказа Илиодора покинуть Царицын и ввиду неизбежности полицейской акции Государь наложил резолюцию: "Иеромонаха Илиодора, во внимание к мольбам народа, оставить в Царицыне, относительно же наложения епитимий предоставляю иметь суждение Св. Синоду".

Существует также текст телеграммы, подписанной императором: "Разрешаю иеромонаху Илиодору возвратиться в Царицын на испытание в последний раз. Николай".

Таким образом, государство в очередной раз отступило, и мятежный монах оказался сильнее не только губернатора, но и премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина и Священного правительственного Синода во главе с обер-прокурором Лукьяновым…

(газетный вариант)

Николай Шипилов КРЕСТ

ИКОНА ВРАТАРНИЦЫ

Неугасимо горит лампада в соборном храме!

Ах, рассказать бы про все, как надо, умершей маме!

В соборном храме Ксиропотама поют монахи.

Поют монахи — ты слышишь, мама? — в священном страхе.

Паникадило и круглый хорос, орлы двуглавы…

Неугасимо горит лампада, горит, качаясь…

Когда то было? Младая поросль в зените славы.

С утра — ко храму, твердя молитву, в пути встречаясь.

Никто не ведал, никто не видел — плескалось масло,

Оно плескалось, переливалось, не зная края.

И следом — беды, как те акриды, и солнце гасло,

И конь у прясла всё ждал хозяев, уздой играя.

Изогнут хорос, как знак вопроса, под гнетом мессы.

Младую поросль секут покосы — играют бесы.

О, как мы слепы, людское стадо! Но всяк ругает

То — ясно солнце, то — сине море, вино ли, хлеб ли.

Кто ж наделяет огнем лампаду? Кто возжигает? но все ослепли…

Поют монахи… Поют монахи… Коль слеп, так слушай.

Запрись дыханье, утишись сердце — Дух Свят здесь дышит.

Святые горы, святые хоры, святые души

Не слышит разум. Не слышит сердце. Ничто не слышит…

Горят усадьбы, как в пекле ада — ребенок замер.

Гуляют свадьбы. Плюются в небо — ребенок в двери.

Ах, рассказать бы про все, как надо, умершей маме!

Да на Афоне я сроду не был — кто мне поверит?

Я был поэтом. Умру поэтом однажды в осень.

И напишу я про все про это строк двадцать восемь…

ОКТЯБРЬ

Октябрь, октоврий, листопад.

В лесу полно грибов опят.

В осенних дуплах совы спят —

Зазимовали.

Лишь дятла стук раздастся вдруг,

Да пробежит в испуге жук —

Последний круг, мой милый друг.

А я — едва ли…

Как две зеркальные луны,

Мои ладони холодны…

Ах, если б ласточки весны

Меня позвали!

На сеновале диких трав

Я оплатил бы жизнь, как штраф.

Платите, граф. Но в том, что — граф,

Я прав едва ли…

Октоврий. Золото. Хандра.

Хоть дождь не льет, как из ведра —

Туман и изморось с утра,

Как в письмах Вали.

Она жалеет, что сто лет

Уже живет, а счастья нет,

Что все живущее умрет,

А я — едва ли…

И как оставлю я — ее,

Татьяну — золото свое?

Моя любимая поет и Бога хвалит.

На что ей книг моих тома?

Она напишет их сама!

При этом — не сойдет с ума.

А я — едва ли…

А чтоб в тоску не занесло,

Забуду год я и число.

Нет, не забуду — тяжело:

Сегодня — третье…

Октябрь, октоврий, листопад!

Тебе я вечно буду рад!

Роняй скорее наземь, брат,

Свое веретье…

КРЕСТ. 1948 г.

Над лоном малиновых дольних долин

Огромно висели Стожары.

В ночи тростниковый пылал Сахалин,

А кто бы тушил их — пожары?

Победу восставший великоросс,

Японка с опасной улыбкой,

Солдат в телогрейке, в бушлате — матрос,

Стояли над детскою зыбкой.

А остров качало, как зыбку. Как ял,

Штормило его и качало.

Мой юный отец на коленях стоял

У жизни сыновней начала.

Он был — офицером советским. Ему ль

Стоять пред ставром и молиться?

Но ставр уберег его тело от пуль,

Чтоб мне на земле воплотиться.

И пела японка: "…прииде Крестом…"

Матрос подпевал: "…всему миру…"

И зыбка, как шконка, качалась при том,

Кивала военному клиру.

Так я был крещен,

А потом запрещен

Жуком в человечьей личине.

Молитвою стал православный мой стон,

И шел я на Запад с Востока, как Он,

В простом человеческом чине.

Алмазно сияли мне звезды крестом

Над каждым разъездом и каждым мостом,

Был крестик крестильный на теле моем

Защитой, надеждой, оплотом.

Но стыд забывал я, себя убивал,

Греховные страсти вином запивал

Я трижды, казалось, убит наповал,

Но Бог милосерд отчего-то:

Он дал мне дорогу, любовь и жену,

И сына, крещенного нами.

Сын шепчет молитву, отходит ко сну,

Питаемый светлыми снами.

За отчим, за дедовским этим крестом:

Что — там?

Иди, поклонись освященным местам —

Крестам.

Там пращуров прах.

Я шепчу, не тая,

Прощаясь:

Се сын твой…Се мати твоя…

ДИМИТРОВСКАЯ СУББОТА

Воробей под крестом

Варит пиво под кустом —

Ах, как небо-то чисто —

Хорошо б не коршун!