Газета Дуэль - 2008_25 (573) Страница 19

Для того чтобы убедиться в изменении позиции Сталина в этом вопросе, достаточно сравнить агрессивную напористость советской внешней политики по отношению к Германии, которую СССР демонстрировал до 6 апреля, с политикой непровоцирования Гитлера, характерной для Кремля в последующие до начала войны месяцы.

Впрочем, судите сами. В июне 40-го Сталин потребовал у Румынии не оговоренную ранее в секретном протоколе советско-германского пакта Северную Буковину и вопреки возражениям Берлина оккупировал ее. В ноябре Молотов добивался от немцев безусловного соблюдения советских интересов в Финляндии, выразил недовольство немецкими гарантиями Румынии, сказав, что СССР продолжает претендовать и на Южную Буковину. Выразил претензии на сферу советских интересов в Болгарии, а наш генеральный штаб даже принял директиву о подготовке войны с Финляндией. Правда, она так и не была реализована, тем не менее такая возможность в принципе допускалась.

Вопреки предупреждениям Шуленбурга, Кремлем был подписан договор с Югославией, буквально взбесивший Гитлера. По воспоминаниям советского дипломата Новикова, у Сталина во время переговоров с югославами состоялся следующий диалог с Гавриловичем:

«Да, вы правы, — после короткой паузы ответил ему Сталин, — Гитлер сам не остановится. У него далеко идущие планы. Могу вам сказать, что нас немцы тоже запугивают, только мы их не боимся.

— А известно ли вам, господин Сталин, — спросил Гаврилович, — о слухах, будто Германия собирается напасть в мае на Советский Союз?

— Пусть попробует, — ответил Сталин. — Нервы у нас крепкие. Мы не хотим войны. Поэтому мы и заключили с Гитлером пакт о ненападении. Но как он его выполняет? Знаете ли вы, какие силы немцы придвинули к нашим границам?»

Таким образом, до 6 апреля Сталин действительно воспринимал действия Гитлера только лишь как запугивание Кремля, поскольку по-прежнему считал, что до окончания войны с Англией фюрер вряд ли решится напасть на СССР. Поэтому и договор с Белградом он предполагал использовать лишь в качестве меры, направленной на ответное запугивание нацистов. Все кардинально изменилось после того, как выяснилось, что Гитлер глубоко плюет на наши предупреждения и, следовательно, его действия по сосредоточению немецких дивизий на советских границах уже в 1941 году надо воспринимать, как вполне реальную угрозу существованию СССР. Нацистская агрессия против Югославии для Сталина явилась буквально шоком, в результате он совершает беспрецедентный поступок, отменяет уже намеченный дипломатический прием в честь подписания договора.

Сразу после этого Сталин существенно корректирует внешнюю политику СССР, а это явно противоречит мифу о том, что Иосиф Виссарионович якобы уверовал в собственную непогрешимость и на него не действуют никакие доводы. Больше никаких вызовов Москва Гитлеру не бросает, а демонстрирует подчеркнуто лояльную позицию по отношению к Берлину. При этом Кремль официально даже не выражает протеста против новой немецкой агрессии. Никакой помощи Белграду Москва так и не оказала, 8 мая разорвала дипломатические отношения с Югославией, 3 июня с Грецией, а 13 мая заявила об установлении дипломатических отношений с пронацистским режимом Ирака. В ходе проходивших в мае в Анкаре советско-германских консультаций по Ближнему Востоку советская сторона подчеркнула готовность учитывать германские интересы в этом регионе.

В конце мая Москва довела до сведения румынского правительства, что «готова решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии [границ], если Румыния присоединится к советской политике мира». Больше о Южной Буковине Сталин даже и не заикался. Но со стороны Бухареста никакого ответа так и не последовало.

Таким образом, экстраординарность поступка Сталина 6 апреля и последующее резкое изменение характера отношений с Германией свидетельствует о том, что после нацистской агрессии в Югославии советский лидер всерьез стал рассматривать возможность нападения немцев на СССР уже в 41-м году. Однако возможность реализации такого варианта событий он связывает с предположением о наличии секретной договоренности относительно заключения мира между Лондоном и Берлином, поскольку по-прежнему не верит, что Гитлер решится начать войну на два фронта.

А надо сказать, что формированию такой позиции у Сталина в немалой степени способствовал английский посол в Москве Криппс, который намеренно распространял сведения о возможности заключения мирного договора между Англией и Германией. Так, например, в своем меморандуме советскому правительству от 18 апреля Криппс писал:

«Не исключена возможность, если война затянется надолго, что у Великобритании (особенно у некоторых кругов в Великобритании) возникнет соблазн закончить войну путем некоего урегулирования на основе вроде той, какую недавно вновь предлагал кое-кто в Германии, а именно: Западная Европа вернется в прежнее состояние, тогда как Германии не будут мешать расширять ее жизненное пространство на восток. Такое предложение может найти отклик и в Соединенных Штатах Америки.

В этой связи стоит напомнить, что В СОХРАНЕНИИ ЦЕЛОСТНОСТИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА БРИТАНСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАНО (выделено мной. — Ю.Ж.) непосредственно, как в сохранении целостности Франции и некоторых других западноевропейских стран».

Этот явно провокационный шаг английского посла имел своей целью заставить Москву отказаться от торговли с Германией:

«Английское правительство при современных отношениях между Германией и СССР имеет достаточные основания рассматривать СССР как канал и источник снабжения Германии, что это определяет характер отношений к СССР со стороны Англии».

Однако, выдвигая требования к СССР о прекращении снабжения Германии стратегическим сырьем и угрожая в противном случае заключением мира с нацистами, Лондон не только ничего не предлагал Москве взамен, но даже отказывался выполнять ее вполне справедливые требования по урегулированию ранее возникших противоречий между нашими странами. Поэтому меморандум Криппса был воспринят Кремлем как доказательство наличия сговора между Лондоном и Берлином, обеспечивающего Гитлеру свободу рук в войне против СССР.

6 мая Сталин был назначен Председателем Совета Народных Комиссаров СССР. Назначение нового главы советского правительства в критический период времени мог означать только одно — ужесточение проводившейся до этого политики, направленное на интенсификацию подготовки к отражению нацистской агрессии и противодействие созданию антисоветского англо-германского блока.

Вскоре после этого произошло совершенно фантастическое событие, подтвердившее худшие предчувствия Сталина. 10 мая заместитель Гитлера по партии Гесс совершил свой знаменитый перелет в Англию, что было воспринято в Кремле как новое доказательство готовности Запада заключить мир с Гитлером. Вот как в своих мемуарах Микоян описывает реакцию советского руководства на этот детективный вояж Гесса:

«Перелет первого заместителя Гитлера по руководству нацистской партией Гесса в Англию 10 мая 1941 г. вызвал большую тревогу у Сталина и у всех нас. Мы опасались, что Гесс договорится с англичанами и тогда немцы повернут против нас. Информация о том, с чем прилетел Гесс в Англию, была очень скудная, противоречивая. Вызывало беспокойство и то, что в Англии тогда были силы, которые могли пойти на сговор с Гитлером. А как будет вести себя правительство Черчилля, мы не знали».

В довершение ко всему прочему, 12 мая Шуленбург при встрече с Деканозовым тоже заявил о возможности скорого заключения англо-германского мирного договора:

«По его убеждению, никакая американская помощь Англии не в состоянии изменить чего-либо в тех более выгодных стратегических позициях, которые занимает Германия против Англии. Кроме того, по его мнению, недалеко то время, когда они (воюющие стороны) должны прийти к соглашению и тогда прекратятся бедствия и разрушения, причиняемые городам обеих стран».

Разумеется, в этой сложнейшей ситуации Сталин не мог игнорировать угрозу создания англо-германского союза.

Таким образом, по крайней мере, к середине мая Сталин был уже твердо убежден в том, что немецкой агрессии можно ожидать буквально в ближайшие месяцы. Эта его новая позиция видна, скажем, из директивы ГЛАВПУРА «О состоянии военно-политической пропаганды», в которой прямо говорилось, что война может начаться в любой момент:

«Международная обстановка крайне обострилась, военная опасность для нашей страны приблизилась, как никогда. В этих условиях ленинский лозунг «на чужой земле защищать свою землю» может в любой момент обратиться в практические действия…

В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной — это только один шаг. «Война может вспыхнуть неожиданно. Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются» (Сталин)».