Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба Страница 19

Но теория совершенствования общественных формаций не являлась первопричиной этой кровавой эпопеи. Надо копнуть глубже. Маркс сам признался, что он не оригинален и опирается на три источника: французский социализм, английскую политэкономию и немецкую классическую философию. Как отец лжи, дьявол, ничего не способен придумать сам и всё ворует у Бога, бессовестно извращая и переворачивая с ног на голову, так и его лжепророки постоянно прибегают к плагиату. Марксова схема скачкообразно повышающих своё качество формаций есть простая «калька» с гегелевской схемы развития Абсолютной Идеи, которая проходит несколько стадий по диалектическому принципу отрицания отрицания и останавливается на конституционной монархии и философии Гегеля. Подобно этому «исторический материализм» кончается коммунизмом.

Не поразительно ли это? В одном из тихих университетских городов Германии скрипит пером учёнейший профессор. Его писания сложны, его терминология требует расшифровки, его рассуждения высокоабстрактны. Вроде бы это не более как интеллектуальная гимнастика. Но вот другой немец, живущий на пятьдесят лет позже, излагает эти же мысли на языке материальных понятий; в совсем другой стране, в России, их подхватывают и с их помощью осуществляют грандиозную резню, жертвы которой достигают десятков миллионов. Значит, материальным миром управляют абстракции? Значит, в кошмарах нашей революции виновен, в конечном счёте, Георг Фридрих Гегель?

Нет, и он не первопричина. Ведь мы с вами уже выяснили, что у его философии была лежащая ещё глубже подоплёка: желание людей «стать как боги». Так что начало всех наших бед лежит не в сфере мысли, а в сфере воли. Поскольку воля, в сущности, есть то же, что свобода, глубже её уже ничего нет – на ней причинно‑следственная цепочка заканчивается. Если бы у свободного или вольного выбора была какая‑то причина, он не был бы вольным, а являлся бы этой причиной обусловленным.

Волевое побуждение занять в картине мира место Бога возникло, как мы уже говорили, у западноевропейцев около XV века (повторение сюжета с Адамом и Евой и со строителями Вавилонской башни) и оформилось сначала в Ренессанс, а потом в Реформацию, породившую последовательно протестантскую и постпротестантскую цивилизации, причём последняя отмежёвывается от Христа уже открыто. А что сказать о русских? Был же в истории такой момент, когда мы захотели стать как боги?

Это – ключевой для нас вопрос. И сегодня, окидывая всё происходившее с нами в последние 500 лет ретроспективным взглядом, мы можем уверенно утверждать: внутреннего побуждения к антропоцентризму у русского человека никогда не было, и его отношения с Богом всегда выражались евангельской формулой «Да будет воля Твоя». То, что мы вытворяли в своём революционном угаре, было не отходом от Христа, а поисками Его там, где Его не было, принятием за Него лже‑Христа. Это была болезнь не воли, а ума. Мы оставались покорными высшей воле, не заменяя её своей собственной, – воле «объективных законов социального развития». Мы клали свои жизни не ради себя, а «ради други своя» – ради неведомых потомков, которые будут жить при коммунизме, так напоминающем Царство Божье, уготованное праведникам.

Убедительным доказательством того, что у русских не было порыва к настоящему антропоцентризму, служит то, что хозяином и распорядителем жизни у нас объявили не индивидуального человека, а коллективного. Мы пели «Нам нет преград ни в море, ни на суше», а вспомните, что заявлял Фихте: «Я смело поднимаю кверху голову, к грозным скалистым горам и к бушующему водопаду, и к гремящим, плавающим в огненном море облакам и говорю: я вечен, я противоборствую вашей мощи!» Употребление разных местоимений в нашей и европейской гордыне имеет принципиальное значение. Мы хотели поместить в центр мира всеобщее братство, коммуну, а братство не может быть истинным субъектом, ибо оно есть совокупность субъектов, значит, наш антропоцентризм был ненастоящим. «Трансцендентальный субъект» Канта, «Я» Фихте, гегелевский мыслитель, в лице которого Абсолютная Идея познаёт самоё себя, – это всё реальные субъекты, а коммуна – нечто философски неопределённое, надуманное, иеонтологичное. Но русскому сердцу она была мила, так как это – «мы», которому моё собственное «я» безоговорочно подчиняется и служит, поскольку оно выше меня. В нашем коллективном антропоцентризме присутствовал элемент любви, которая «не ищет своего» (Первое послание к Коринфянам 13, 5), и самопожертвования, а тогда какой же это антропоцентризм? Весьма странный.

Сказанное приводит нас к удивительному выводу. Вопреки распространённому убеждению, что западники у нас в конце концов одержали верх над почвенниками, вопреки тому факту, что наша революция была совершена такими ультразападниками, как марксисты, несмотря на традиционное для русской интеллигенции низкопоклонство перед Европой, а в последнее время и перед Америкой, несмотря на традиционное брюзжание второй половины советского периода «Там уж если лето, так лето, зима так зима, а у нас есть кое‑что, но не то», – мы, оказывается, всё время шли своим собственным путём в точном соответствии с «третьим законом культурно‑исторических типов» Данилевского: «Начала цивилизации какого‑либо культурно‑исторического типа не могут передаваться другому типу». Действительно, цивилизационным началом западного культурно‑исторического типа Нового времени было стремление «стать как боги», чтобы не иметь ничего высшего себя. Но оно нам не передалось, и наше богоборчество было, в сущности, богоискательством, и чувство благоговения перед священным словом не угасло в наших сердцах, хотя этим словом мог быть такой вздор, как «Капитал» или «Материализм и эмпириокритицизм». Значит, в полном соответствии с пожеланиями славянофилов Россия не сворачивала со своего исторического пути, а следовательно, русские оставались русскими. И Запад прекрасно это чувствовал, поэтому даже в такие моменты, когда мы усиленно под него мимикрировали и пытались выглядеть более европейцами, чем сами европейцы, они ни на минуту не обманывались этим и всё равно видели в нас «чужих». Это и предсказывал Данилевский, говоря, что «своими» для Европы мы никогда не станем.

Возникает вопрос: были ли русские люди «своими» для находящихся у власти большевиков‑марксистов? Отражал ли хотя бы какую‑то частицу действительности их любимый девиз «Партия и народ едины»?

Когда в партийное руководство входили в основном инородцы, кровной связи с русским народом у него, конечно, быть не могло. В семидесятых немецкий журнал «Шпигель» воспроизвёл групповой фотоснимок Политбюро начала двадцатых с замечательным комментарием: «Здесь только один русский – Иосиф Сталин». Это не так уж смешно, поскольку грузины образуют культурно‑исторический тип, близкий к нашему, ибо его ядром является та же самая православная вера. Истинная связь публичных фигур с простым народом, делающая эти фигуры выразителями его чаяний, имеет мистическую основу, а её ни у Троцкого, ни у Зиновьева, ни у Каменева не было, ибо их мистика была противоположна и враждебна русской мистике (все три фамилии – псевдонимы). Но когда обладавший гораздо более сильной политической волей «русский» Сталин оттеснил их от власти (после чего любил говаривать в кругу друзей: «Моисей вывел евреев из Египта, а я вывел их из Политбюро), – положение стало меняться.

Итак, имя произнесено. Теперь, конечно, нам не избежать вопроса о роли личности в истории. По этому поводу до сих пор идут споры между сторонниками трёх основных мнений: 1) в истории личность не играет никакой роли, ибо всё решают объективные законы социально‑экономического развития; 2) личные качества властителей, полководцев, политических деятелей и других людей, активно участвующих в жизни общества, определяют весь ход истории; 3) личности играют большую роль в истории, но только те, которые поняли требование объективной социально‑исторической необходимости и становятся исполнителями управляющих ею законов.

Православному же человеку нет надобности выбирать между этими точками зрения, ибо он убеждён, что история вершится на небесах – её ход направляется Творцом. Впрочем, этот взгляд, пожалуй, близок к третьему из перечисленных выше, только на место понятия «законов» надо поставить понятие «Божьей воли». История есть процесс Божественного Домостроительства, осуществляемый для чего‑то, то есть имеющий определённую цель. Достижению этой цели, которая полностью откроется людям, только когда история кончится, действительно содействуют избираемые Богом личности, но в большинстве случаев они делают это бессознательно, совершенно не понимая Вышнего замысла и даже замышляя нечто противоположное, что по великой мудрости Господа претворяется затем в то, что нужно. Огромную роль в истории играют, в частности, люди, стоящие у власти, и тут Вседержитель никаких случайностей допустить не может – они все под Его тайным контролем. В этом смысле и вправду всякая власть от Бога. Священное Писание особо заостряет на этом наше внимание – это одно из редких его утверждений, высказанных и самим Христом, и обоими первоверховными апостолами. Иисус (Пилату): «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Иоанн 19, 11). Апостол Пётр: «Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа» (Первое послание Петра 2, 13). Апостол Павел: «Нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (Послание к Римлянам 13, Г).