Газета День Литературы - Газета День Литературы # 81 (2004 5) Страница 19

Впрочем, перспективы не плохи.

Вознесенский, Храмов, Феликс Чуев

посвящали мне свои стихи.

Может быть, хоть этим буду славен

на просторах матушки-Руси.

Я Костров.

А кто из них Державин

или Пушкин, Боже упаси?!

МЕЧ ДЕРВИША Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Лазоревый странник.— М.: Молодая гвардия, 2002, 543 с., 2000 экз.

В русской поэзии Тимур Зульфикаров, хотя и любит быть первым, оригинальным, ни на кого не похожим, все-таки, кажется, второй по счету дервиш — после Велимира Хлебникова. Однако символическая подоплека его творчества совершенно другая. Не хлеб, но меч (зульфикар — священный клинок с двумя лезвиями) сокрыт внутри восточной вязи его ветвящихся, струящихся — ай, переливающихся! — метафор, притч, иносказаний.

На обложке книги — каменная половецкая (ой ли?) баба с присевшим на нее степным орлом. Зульфикаров медленно раскапывает курган русского языка, рассматривает, поворачивая то так, то эдак, каждое найденное слово, смутно припоминая, что таджики — ираноязычны так же, как были ираноязычны скифские племена, некогда населявшие наши южные степи.

"Да, скифы — вы! Да, азиаты — вы!"— вслед за Блоком (снова Блок) мог бы произнести Тимур Зульфикаров. Но не скажет, лукавец восточный, будет дразнить читателей золотыми курганными потаенными бляшками слов, некогда нашитых на истлевшие уже древние смыслы, соединявшие великие горы Памира с великими русскими равнинами. "И тает Русь и храм и лес / И тает душа камень / И талый конь в воде очес / Плывет не выплывает".

Татьяна Шиманова ДУЭЛЬ ВСЕГДА БЫЛА И БУДЕТ

Это необычная книга стихов. Стихи определяются автором как особое состояние души, требующее немедленного дела — дела доброго и прочного, настоящего и вполне определенного. Стихи звучат, и кованым своим ритмом преображают разрозненные, когда-то виденные картины в стройные изображения:

Слова слагаются в мои стихи,

Как аромат сжимается в духи,

Пары, сгущаясь, образуют дождь,

И как из смертных вырастает вождь.

Но вряд ли бросится в глаза читателям другая особенность, которая определяет общий облик и характер стихотворной книги: в ней преобладают мужские рифмы — рифмы с ударным последним слогом, точные и строгие, энергичные по своей сути:

Природе — восемнадцать лет,

Свежа и горяча.

А очи — как лазурный цвет

Веселого ключа.

Зависнут пташки и поют

В небесном хрустале.

И разливается уют

По небу и земле.

Это стихотворение "По далям русским", как и многие другие в книге, сейчас потребует от читателя успеть "вписаться в поворот": мысль автора стремительна и неожиданна, хотя все, вроде бы, вполне традиционно: и тема русской дороги, и блоковский (или есенинский? рубцовский?) образ женского платка. Но у предшественников платок где-то вдали маячит — расписной или темный, а здесь — отсутствует: без плотного платка развивается "вкривь и вкось" дорога — так же, как на ветру плещут "вкривь и вкось" волосы восемнадцатилетней синеглазой красавицы:

Дорога вьется вкривь и вкось

Без плотного платка —

Едва выдерживает ось

Колес грузовика...

Автор не может и не хочет смириться с видом грустных нищих деревень, он знает, что русские просторы, как и русский слог, гулки, степенны, величавы, а не ничтожны и униженны:

Величье слога,

Тебя благодарю.

Ведь ты — от Бога,

К тебе, как к алтарю,

Взор обращаю,

Когда от чувства пьян,

И не прощаю

Словесности изъян.

Пора сказать, что речь идет о книге Валентина Федорова "Земля и небо". На первое место не только в названии, но и в самой жизни поэта, в его мировосприятии, выдвинута именно земля — ее реальная, повседневная, сугубо конкретная жизнь. Но всякий раз, обращаясь к земным проблемам, автор видит их глубинный, истинный, высокий и трагический философский смысл. Вот почему в стихах Валентина Федорова — поэта, гражданина, серьезного ученого (он доктор экономических наук) — нет места суете и мельтешенью, игре в слова и в позы. Нет здесь места ни пустословию, ни отвлеченности, ни мнимой поэтичности. Зато есть настоящая поэзия жизни, потому что крупные темы представлены всерьез. И главное место среди них занимает тема родины:

Лето — всеобщая мать,

Любит воздать, не отнять.

Лето — что временный рай.

Множество благ, выбирай.

Ночи— душисты, ясны.

Снятся прелестные сны.

Летом ликуют слова:

Зелень, огонь, синева.

Это о лете, а вот — в противовес — о зиме, и не стоит думать, будто это стихи только о природе, потому что таковых среди настоящих стихов просто не бывает: описывается не лето или зима "вообще", а узнаваемое читателем состояние — и мы видим не только предлагаемую нам картину, но и переживаем те ощущения, которые нам были знакомы прежде, а нынче мы их узнаем благодаря поэту заново и теперь уже по-новому:

Перенасыщенный морозом,

Достану теплое пальто,

Снег прибывает воз за возом,

Как будто доставляет кто...

У ветра милые причуды,

Он композитор и пиит.

Сыграет легкие этюды —

И бурею заговорит.

Живем, по крохам постигая

Игру, борьбу, взаимосвязь,

Присутствует душа живая

Во всем, что окружает нас.

Живая и отчетливая душа, действительно, присутствует в художественном мире Валентина Федорова во всем. Вот так описывается современный "сельский быт", где ни минуты не пропадает даром и где вереница повседневных дел, увиденных глазом поэта, превращается в оду празднику жизни:

Крестьянин новый пашет землю

(Я слово "фермер" не приемлю).

Хозяйка маракует ужин.

Картошка есть. Огонь ей нужен,

Дрова не разгорятся сразу.

Ни электричества, ни газу.

Детишки учат попугая,

Тот грозно смотрит, не мигая...

Бычка по сторонам качает,

Хозяйка в нем души не чает,

Пройдут еще две-три минутки —

И возраст округлится в сутки.

Взошел на грядках ранний овощ.

Торопится семье на помощь,

Свет посылая, полумесяц.

До сказок ли, до околесиц?

И на самом деле, в этом мире, где все движется, развивается, занято своим подлинным делом, требующим всех сил без остатка, некогда заниматься "околесицами". Точнее — бессмысленно и грешно. В этой симфонии, где всё и вся напрягается в созидании общей жизни, странно выглядят такие движения души как зависть, предательство, низость:

Любое зло давно изведано:

Какое множество людей

Надломлено, убито, предано

С Адама и до наших дней.

И у нее, у вакханалии,

Заката нет, один восход.

Я призываю к аномалии —

Не рвите, да погибнет плод!

Болью души наполнены стихотворения, описывающие картины из суетной современной жизни с ее обессмысливающей людское существованье погоней за золотым тельцом, с упоением внешним лоском, с напрасными потугами укоренить западный образ жизни и мыслей в России:

Посмотрите,

во что превратилась Россия,

Кто накликал народу невзгоды такие:

Нищету — большинству,

а богатство — лишь части?..

Лжепророки явились на наше несчастье.

Посмотрите,

что делают с русской душою —

Ассигнацией крупной, монетой литою

Заманить в лабиринт хотят,

в чуждое завтра.

Кто замыслил и топчет святое,

кто автор?

Валентин Федоров выступает против потребительской цивилизации, понимая, что это тупиковый путь развития любого общества. А понимает он это не только как экономист, но и — прежде всего! — как поэт: