Газета День Литературы - Газета День Литературы # 168 (2010 8) Страница 19

Саул проговорил убитым голосом.

– Я этого боялся, это и случилось.

Ионафан скорбно кивнул.

Царь обхватил голову руками, что-то бесшумно причитая.

Авенир взял Эхананана за локоть и направил к выходу, давая понять, что теперь царь занят и у него нет времени на праздные разговоры.

– Отправляйся домой.

Поклонившись и подхватив суму, молодой пастух вышел из шатра. Остановился, на мгновение ослеплённый сиянием утра, вдохнул чистый, прохладный воздух и залюбовался величественной картиной, открывшейся перед глазами. Войско Бога живого и войско филистимское занимали вершины двух обширных, пологих холмов – образуя как бы два спящих муравейника. Меж холмами располагалась небольшая долина, покрытая нежной, свежей травой. Посреди долины росло всего лишь одно дерево – старая, чуть наклонённая смоковница. В сочной тени дерева стоял белый полотняный шатёр, с синим овальным пятном входной занавеси. Это было ЕГО жилище. И рядом не было никакой охраны. Поблизости с шатром поблескивала в траве лишь большая алмазная булавка – изгиб родникового ручья.

Эхананан долго смотрел в сторону шатра и дерева, надеясь разглядеть хозяина его, но тот не появлялся. Молодой пастух пошёл разыскивать братьев. И отыскал их скоро. Они спали под одним войлочным пологом у погасшего костра, от холодных углей его ещё шёл запах горелого бараньего жира. Элиав, Аминадав и Самма... Когда Эхананан разбудил их, они не обрадовались. Даже вид отцовских гостинцев не рассеял их пасмурности. Может быть, им всем приснился дурной сон. Младший брат не стал спрашивать об их сне, он сразу спросил о НЁМ.

Элиав, рассматривая куски разломанной хлебины, недовольно вздохнул. Аминадав упрекнул младшего брата в легкомыслии. Самма добавил, что тут не одно лишь легкомыслие, но и греховное любопытство.

– В чём же вы видите одно и другое?

– Ты захотел потешить себя необычным зрелищем, оттого и вызвался доставить посылку от отца. Горе Израиля для тебя развлечение – вот в чём грех, – объяснили братья, лениво жуя.

– Не наблюдать только, но сразиться с НИМ пришёл я.

– Сразиться? Ты с НИМ? Каким же образом? – удивились братья, и даже перестали есть.

Вокруг, на звук разговора, стали собираться любопытные. Люди на войне без дела всегда скучают и рады случаю развлечься.

– Да, сразиться! И я прошу вас, братья, дать мне оружие и панцирь.

– Ты обезумел и не знаешь, что говоришь! – сказали Элиав, Аминадав и Самма, уже не насмешливо, а раздражённо.

– Я выйду против НЕГО и убью ЕГО.

Братья молча переглянулись, пряча неприятные ухмылки в бородах. Старший из братьев Элиав сказал.

– Ладно, возьми тогда вон там мой щит, и меч рядом с ним тоже возьми.

– А там, видишь, лежит мой панцирь из медной чешуи, бери, – сказал Аминадав.

– Можешь взять моё копьё и поножи, – последним из братьев сказал Самма.

– Шлем не забудь. Наплечники возьми, мои возьми. Смотри, какая перевязь для ножен! – со смехом предлагали столпившиеся воины. Элиав, Аминадав и Самма хмурились, им казалось, что младший брат позорит их. Они хотели отделить себя от него, и смеялись над ним вместе с чужими.

Эхананан смущённо глядел на гору собранного оружия. По молодости лет никогда ему ещё не приходилось облачаться для битвы по всем правилам. Братья и прочие помогли ему, находя много развлечения себе при виде его неловкости и неопытности.

На голоса явился Авенир, такой живой шум давно уже был редкостью в лагере Израиля. Военачальник едва узнал пастуха под воинским облачением, и спросил, для чего он затеял такое.

– Я хочу с НИМ сразиться, и должен сразиться.

Мудрый Авенир, воин опытнейший, спросил у него тогда.

– Зачем же тебе оружие, если ты хочешь выйти против НЕГО?

Эхананан уже привык немного к странным словам в царском шатре, не сбился с толку и ответил быстро.

– Говорят повсюду, что у НЕГО броня весом в пять тысяч сиклей меди, и щит в три тысячи сиклей, и копьё тоже в тысячу сиклей, как же мне выйти против него безоружным?

Ответил пастуху Ионафан. Он вышел из царского шатра вслед Авениру и слышал весь разговор. Ответил с усталой и бескровной ухмылкой на брезгливых губах.

– Слух про то, что броня ЕГО весит пять тысяч сиклей, а щит в три тысячи, и копьё тяжеёлое, правильный. Но если рассудить слух этот на старый лад, ничего не поймёшь. Уразумел?

Эхананан помотал головой, великоватый шлем съехал ему на лоб, отчего вид у воина сделался глуповатый. Все снова засмеялись. Ионафан переждал, пока смеялись, потом объяснил.

– Сикль это наша мера, а у необрезанных филистимлян мера другая – талант. Пять тысяч сиклей и три тысячи, и тысяча – это три ТАЛАНТА, коими ОН обладает. Но это не золото, не серебро и не медь. Он владеет словом, он владеет музыкой, он владеет даром предвиденья. И каждый талант велик. У нас нет слов, чтобы их объяснить, и тогда мы их как бы взвесили. Отсюда и пошли рассказы, про его баснословное вооружение. Ты понял меня, пастух, ты понял, что тебе нельзя выйти против такого человека? Тебя ждёт позор, и это будет новый позор Израиля.

По мере того как Ионафан говорил, Элиав, Аминадав и Самма снимали с младшего брата воинские доспехи. И вот он снова, в чём пришёл. Крепкий, загорелый, грязный, и непреклонный.

– Но с нами Бог Живой!

Царский сын нахмурился. Он хотел сказать: почему же ни в чём не сказывается то, что Бог с нами?! Он хотел сказать это, но вовремя сообразил, что ему не к лицу такие речи. Негоже наследнику сомневаться в предназначенном наследстве. Негоже спрашивать, где же он? – про Бога; Бог пребывает всегда. Ионафан отвернулся и пошёл к царскому шатру. Это выглядело так, будто он разочаровался в пастухе, не желает более тратить на него слов. И все, кто стоял рядом, именно так и подумали. Эхананан же, наоборот, почувствовал, что он победил в этот момент царского сына.

– Теперь же и пойду к НЕМУ и убью ЕГО, – твёрдо сказал он.

В ответ он услышал даже не презрительный смех, а оскорбительные возгласы. Этот пастух-выскочка очень злил бывалых воинов. Эта злость не испугала Эхананана и не смутила. Она успокоила его. Он посмотрел исподлобья на тех, кто стоял вокруг него плотным кольцом. Рты отверсты, руки воздеты. Были слышны крики, но не было слышно слов. Нельзя было понять, они проклинают его, или приветствуют. Не одно ли это и то же, подумал он, и удивился, что так подумал. А потом сразу же пошёл на человеческую стену. И стена расступилась, не переставая при этом кричать. Толпа некоторое время следовала за Эханананом, редея и вытягиваясь клином вниз по склону холма. Наконец клин этот остановился, от острия отделилась одна капля и покатилась далее. Голый по пояс юноша с пастушеской палкой в руке.

Во вражеском лагере его тоже заметили. Филистимляне выбежали во множестве за ограду лагеря и расположились на своём склоне как на трибуне.

Эхананан не оглядывался и не поднимал глаз, он смотрел на шатёр в тени дерева. Он шёл не прямо на него, он брал чуть левее, но делал это не от нерешительности. Он давал ЕМУ возможность услышать шум Израиля и филистимлян. Эхананан хотел, чтобы поединок был честным и открытым. На глазах у всех.

Ступая по мягкой юной травке, он вышел на берег ручья, рассекавшего дно долины.

Белый шатер молчал, но было ясно, что он не пуст. Эхананан остановился шагах в двадцати от него. Край солнца выплыл над смоковницей и свет хлынул в лицо пастуха. Шум левого и правого холма стих, только голос струящейся воды у левой ноги был слышен теперь.

Шатер безмолвствовал, но Эхананан понимал, что выкликать никого не надо. Там в шатре известно, что противник явился.

Солнце уже по пояс высвободилось из древесной кроны, и теперь уже не только слепило, но и обжигало.

Эхананан встал на одно колено и наклонился над водой, собираясь напиться и освежить чело. И в этот момент услышал, как холм слева от него и холм справа вздохнули. Пастух скосил взгляд и увидел в проёме шатра ЕГО. Пот кипел у юноши в бровях, и натекал в глаза, отчего фигура противника была искажённой и сверкающей. Эхананан опустил руку на дно ручья и взял со дна камень величиной с крупный лимон. И медленно выпрямился во весь рост. Хозяин шатра не пошевелился. Пот по-прежнему заливал глаза Эхананану, но он всё же смог несколько яснее рассмотреть ЕГО. Это был высокий, но не громадный мужчина средних лет, с волосами до плеч и чёрной бородой, уложенной кольцами по сирийской моде. Облачён он был в белый хитон, на запястьях горели браслеты. И ОН улыбался. И дружелюбно, и с превосходством. Эхананан почувствовал, что человек этот хорош и светел. Но вместо того, чтобы шагнуть ЕМУ навстречу и поприветствовать, пастух изо всех сил сжал в ладони камень, добытый с ручейного дна.