Фазиль Искандер - Что-то хорошее ожидает Россию Страница 2

— То же должно быть и при выборе политиков. Но современную государственную машину выборов нельзя уже ни остановить, ни разобрать: сработает ли она на 5 % лучше или на 5 % хуже — от избирателей все равно почти ничего не зависит.

— Но избиратели-то уверены сейчас, что именно от них все и зависит.

— Здесь есть только один положительный момент: ощущение народа, что он сам определяет, кто будет у власти. Но есть такие трагические времена (как сейчас в России), когда гораздо важнее этого самоощущения народа — не дать ему погибнуть. Потому что это его самоощущение очень поверхностно, поскольку он не специализируется на вопросах политики и судит о ней, опираясь на то, что слышит по ТВ или читает в прессе. А здесь есть такой неожиданный эффект: обаяние политика очень часто зависит от того, что народ угадывает в нем черты своих недостатков и понимает, что именно этот политик простит им их недостатки.

— Или их преступления… А бывает иное, положительное, совпадение?

— Изредка бывает, что высшие стремления народа находят воплощение в устремлениях политического лидера. Но это крайне редко. Чаще всего избиратели находят лидера с недостатками, подобными их собственным.

— Современный простой человек в России не уверен в завтрашнем дне. Что, по-вашему, происходит с его душой, психикой из-за этой неуверенности?

— Народ сейчас не видит выхода ни в старой, ни в новой жизни. Может быть, именно поэтому наш народ находится в таком невероятном упадке сил. Мы очутились в ситуации, когда старый образ государственной жизни явно изжил себя, а новый демократический строй и свободный рынок настолько неточны, развинчены и даже развенчаны тем, что делается вокруг, что не дают возможности людям поверить в какие-нибудь положительные перемены.

Даже те немногие, кто приспособился к новой жизни и имеет от нее выгоды (может, и больше, чем раньше), — тоже не уверены в завтрашнем дне, и эта неуверенность приводит к тому, что в сегодняшнем дне они еще более дерзкие, аморальные, считают, что надо как можно больше успеть хапнуть, а то неизвестно, сколько продлится эта ситуация и что будет завтра.

Большинство же народа растерянно и не способно что-то требовать, за что-то бороться. Поиск выхода всегда основывается на том, что народ хотя бы смутно, но видит идеал, к которому надо стремиться.

— Но сейчас какая-то часть нашего общества снова потянулась к старому.

— Потому что там были свои преимущества: при общей полной нищете народа советская власть давала какие-то определенные гарантии. Она отнимала у человека свободу мысли, свободу полностью отдать свой талант своему делу каждый находился в тех пределах, которые задало ему государство. Но в тех пределах многие чувствовали себя спокойно, знали, что от голода не умрут, знали, что разбогатеть не могут, но было бесплатное образование, бесплатное медицинское обслуживание, и даже какая-то часть населения могла за сравнительно небольшие деньги отдыхать во время отпусков.

Сейчас 2–3% общества невероятно разбогатели на пустом месте (так можно богатеть только на незаконных операциях), а остальные невероятно обнищали, у них нет поддержки ни от государства, ни от профсоюзов.

— Но профсоюзы у нас есть.

— Я думаю, что они бессильны. Хотя могли бы «стукнуть кулаком по столу» — государство пошло бы им на уступки.

— В советское время рабочим внушали, что они — гегемон — главный, руководящий класс. Вы назвали это «классовым расизмом». Внушение о превосходстве, конечно, было очередной ложью, но рабочий класс таким образом приучали к чувству главенства. Сейчас, возможно, кто-то грустит о прошлых восхвалениях.

— Не думаю, что в продолжение советской власти рабочие не смогли убедиться в том, что они не класс-гегемон. Сначала эти лозунги могли вдохновлять и вдохновляли настолько, что рабочие с удовольствием сокрушали старый мир и то, что оставалось от него в первые годы советской власти.

Этот классовый расизм пропагандировали большевики, и не только внушали чувство «гегемонизма» рабочим, но даже предоставляли им какие-то преимущества. Однако постепенно это уходило из жизни. А в 20-30-е гг., например, при поступлении в вуз учитывалось рабоче-крестьянское происхождение. (Например, писатель Симонов некоторое время работал на заводе, чтобы со справкой от завода прийти в институт.)

Ошибка в определении «гегемонизма» идет от Маркса, а в условиях России все приняло чудовищно огрубленные формы. Маркс считал, что рабочий класс самая прогрессивная сила, потому что на него давит буржуазия и, следовательно, обнищание рабочего класса носит абсолютный характер, и потому революция неизбежна. Но Маркс как экономист должен был понять, что через какое-то время обнищание не будет столь абсолютным, и даже вообще не будет. И, как мы знаем, нигде в мире сейчас нет настроенности рабочего класса на революцию.

— И только у нас ходят ностальгирующие люди с красными флагами.

— Я думаю, что с красными флагами ходит немного людей. Прошлое вернуть очень трудно, потому что та вера в коммунизм, которая в 20-х годах охватила часть рабочего класса и интеллигенции, не может вернуться: сейчас все достаточно ясно видят, что мир Запада давно достиг того материального уровня, к которому мы хотели прийти. Сейчас есть недовольство, но нет более или менее ясной теории, к чему стремиться. Отсюда и многотерпение народа.

— Считаете ли вы, что войны в Афганистане и Чечне оказали влияние на дальнейшее деформирование нашего общества?

— Последние правители России советского периода были людьми, лишенными не только всякого ума, но даже и прагматизма. Затеять афганскую войну было вершиной преступности и глупости. Но до этого мы помогали десяткам стран революционизировать положение в этих странах. Миллионы и миллиарды уходили на это. Куба, южно-американские, африканские страны. И это при том, что, говоря словами знаменитого русского историка, «империя разбухала, а народ хирел».

Если бы все эти средства вложить в развитие собственной страны! Но им необходимо было революционизировать мир, хотя было уже совершенно ясно, что это невозможно. Наши тогдашние правители тупо продолжали «идею мировой революции».

Пределом этой преступной глупости была война в Афганистане, которая принесла неисчислимые жертвы и нашему народу, и афганскому. Мы с позором вынуждены были оттуда удалиться и оставили Афганистан, когда начатая война не прекратилась, а перешла в другую стадию, и теперь уже один Бог знает, кто с кем воюет. И чем это теперь кончится — тоже неизвестно. Мы должны чувствовать огромную долю вины за то, что Афганистан до сих пор не успокоился, не говоря о тысячах и тысячах убитых на этой войне — и наших ребят, и афганцев.

— А как вы думаете, сегодня последствия афганской войны ощущаются в России?

— Казалось бы, после всего, что было, урок Афганистана должен был бы всплыть в головах людей, которые затеяли чеченскую войну. Но — тоже вначале какие-то военные специалисты рассчитывали все закончить за 10 дней, как в свое время намеревались за 10 дней завоевать Афганистан. Умные люди тогда возражали, что и в 10 лет не сможем. Было уже известно из истории, что англичане трижды безуспешно пытались покорить эту страну. Тем не менее склонили на свою сторону Брежнева — он перенес несколько ударов и плохо соображал. Вначале он был против — военные настояли (особенно почему-то Устинов, вероятно, хотелось тряхнуть военными силами).

Не вышло — ни в 10 дней, ни в 10 лет.

Но афганский урок не пошел на пользу.

Чеченская война — предел всякого здравомыслия, потому что затевать войну внутри страны, против одного из народов этой страны дело вообще не только аморальное, но и чудовищно опасное. Армии приказывают стрелять по своим, а она вообще не приучена к этому. Армия должна бороться с врагами, а не со своими.

— Нарушается психологическое состояние солдата, его душевное равновесие.

— Психологическое состояние наших солдат было чудовищно надорвано еще в Афганистане. И та, и другая война, кроме всего, были и технически совершенно не подготовленными, несмотря на то, что мы тогда располагали огромными вооруженными силами. Мне рассказывал мой родственник из Сухуми, что однажды рано утром ему в дверь позвонил его племянник. Его невозможно было узнать так он изменился в Афганистане. Он тогда привез гробы с телами убитых. Он рассказывал, что военная часть, где он служил, получила задание: двумя отрядами захватить селение, в котором были афганские партизаны. И вот — один отряд пошел одной дорогой, второй (в котором был и он) — другой. Но когда подошли к селу, то убедились, что отряд, пришедший до них, — перерезан, все жители — дети, женщины, старики, со скотом — перешли в какое-то другое место. Командира второго отряда пытались судить за то, что он вовремя не успел прийти к заданному месту. Но судьи оказались достаточно честными людьми — они высчитали, что за такое время командир и не мог успеть привести свой отряд по этой дороге. Этот случай — свидетельство тому, что не было у наших войск в Афганистане даже грамотных карт. И это — в наши дни, когда со спутников можно снимать все рельефы.