Эксперт Эксперт - Эксперт № 02 (2013) Страница 21

— А как с EVA дела обстоят в российских компаниях?

— После кризиса большинство имеет отрицательную экономическую прибыль. Сокращать зарплаты в этой ситуации — лишь первый ход. Второй ход, о чем я все время говорю, кричу практически, — это повышение эффективности. Эффективность — чрезвычайно тонкая штука. Это рентабельность, хотя я не люблю этого слова, теперь чаще говорят «доходность». В числителе — доход, и он может измеряться либо валовой прибылью, либо чистой прибылью, либо операционной прибылью, EBITDA, EVA, либо это операционный денежный поток откорректированный — способов много. Идет поиск идеального измерителя. Сейчас самый популярный показатель, с которым работали Майкл Портер, Каплан и Нортон в сбалансированной системе показателей, — операционная доходность (ROIC). Принцип очень простой: в числителе — операционная прибыль, из которой еще не взяли проценты и налоги, а в знаменателе — инвестированный капитал, то есть активы компании, в которых со знаком «минус» сидит кредиторская задолженность. Если операционную доходность соотнести со средневзвешенной стоимостью рабочего капитала (WAAC), то получится показатель, который называется «спред доходности». Величина этого показателя отрицательна для России. Это означает, что компания не может вернуть взятый кредит — нет потенциала по эффективности на возврат. Поэтому я заставляю всех разрабатывать программы повышения ROIC — это связано в первую очередь с ускорением оборачиваемости активов и с затратами. Трудность здесь в том, что уже нет культуры даже времен советских техпромфинпланов: забыли все, что связано с запасами; забыли культуру инкассации дебиторской задолженности, самые обычные вещи.

— Получается, что для компании в условиях роста предпочтительнее грамотно управлять своим денежным потоком, чем брать кредиты?

— Есть концепция устойчивого роста. Когда финансовый леверидж не растет, то и финансовый риск не растет. Потому что финансовый риск — это соотношение собственного и заемного капитала. Если я наращиваю собственный капитал и пропорционально беру взаймы — это допустимо. Но за собственный капитал борется очень малое количество людей.           

Почему у нас ничего не получается?

Третьяков Виталий

И не получится, если так будем и дальше действовать

ИТАР-ТАСС

Тема и предмет данной статьи столь обширны и объемны, что вместить все необходимое в отведенную журнальную площадь можно лишь в том случае, если текст будет предельно афористичным, то есть в определенном смысле и бездоказательным. Большинство аргументов, которые можно было бы привести, я вынужден вынести за пределы этой статьи. Приношу за это свои извинения объективным читателям и заранее отвергаю соответствующие обвинения и связанные с ними возражения критиков и критиканов.

Что есть Россия?

Даю свое определение России — определение, необходимое для понимания моей позиции.

Россия существует в четырех ипостасях — как страна—цивилизация—нация—государство (все четыре составляющие важны и взаимосвязаны) — и в четырех же измерениях, то есть не только в пространстве, но и во времени. Причем прошлое России определяет ее будущее больше, чем наша сегодняшняя активность и наши сегодняшние представления о ее прошлом и желаемом будущем. Коротко говоря: Россия четырехмерна внутри себя и существует в четырех внешних измерениях, по отношению к которым мы вторичны. Но, конечно, не пассивны.

Россия (через свою историю и свое тело) дает нам такую волю, то есть свободу, помноженную на простор (географический и исторический), которая обширнее западных конституционных свобод , но зато жестоко нам мстит, если мы злоупотребляем этой волей или используем ее исключительно в эгоистических интересах. Даже если трактуем их как проявление своей свободы, неважно в какой идеологической парадигме понимаемой.

Новейший проклятый вопрос России

Трудно отрицать, что как- то и потихоньку жизнь в России налаживается. Вместе с тем нас, русских максималистов , а таковыми в оценке общественных дел являются, как мне представляется, все граждане России (в том числе и те, кто мечтает из России свалить — это тоже есть проявление русского максимализма), это « как- то и потихоньку» категорически не устраивает. То ли потому, что мы вкусили мощи, славы и бремени глобальной сверхдержавы (назовем это синдромом Сталина); то ли из-за желания если и соревноваться, то только с лидерами, а не с аутсайдерами (синдром Петра Великого); то ли из-за привычки быть первыми и самыми сильными (синдром Толстого-Гагарина), только победителями (синдром 9 Мая); то ли по каким-то другим, но явно фундаментальным и неизживаемым причинам. Например, по той, что жаждем не менее стремительного, чем наш прыжок в коммунистический рай в 1917 году и наше же паническое катапультирование оттуда в 1991-м, очередного прыжка — уже в такой капиталистический рай, чтобы никакой змей-искуситель никогда и ни за что не мог выманить нас из него.

Поскольку прыжок в капиталистический рай длится у нас уже двадцать с лишком лет, а мы все еще никак не ощутим благодатной тверди противоположного края пропасти и продолжаем перебирать ногами в воздухе где-то (причем никто не может с точностью сказать, в какой именно точке) над этой пропастью — в некой исторической промежности (ни Богу свечка, ни черту кочерга), то общественный пессимизм и чувство какой-то безысходности (худшее, что может чувствовать нация) охватывают всех — от самого верха до самого низа. Даже тех, кто в силу своего официального статуса, циничного лицемерия или просто глупости (у каждого это по-разному) демонстрирует на людях бодрость духа и оптимизм лозунгов.

Но и в последнем (бодрости и оптимизме) скептики и те же циники подозревают бодрость и оптимизм висельника, которому уже нечего терять. Тем более что, по русской поговорке, на миру и смерть красна — вот почему так много громких разговоров о грядущем распаде и крахе России. А уж если помирать, то с музыкой — в частности, из-за этого у нас столько наигранного веселья и беспечного расточительства.

Но смех смехом, отчаянье отчаяньем, предапокалиптическое распутство распутством, а все-таки почти у всех (кроме патологических ненавистников России) постоянно стучит в голове новейший проклятый русский вопрос : почему у нас ничего не получается? А многим он еще и душу гложет... Я из тех, у кого этот вопрос и в голове, и в душе, и на языке.

Виталий Третьяков

Фото: photoxpress.ru

Вопрос надо расшифровать, декодировать, раздробить. Чтобы потом по-новому и правильно сложить, получив гарантию по крайней мере правильного ответа, который еще надо будет в жизнь воплотить. Но это уже дело второе. Дело политической воли, интеллектуальной смелости и готовности к исторической жертвенности. Жертвенности по отношению к себе, разумеется, а не к народу. Объявить надо сначала, что нам делать, ибо, как у нас говорят: сказано — сделано. А если не сказано, то и что делать-то неизвестно. Вот мы и делаем все подряд и все сразу. А в промежутках этого безумия — вообще ничего или прямо противоположное уже сделанному.

У Хлестакова в эйфории самозванства было 35 тысяч одних курьеров. А у нас 25 — хорошо еще, что не 25 тысяч — лет сплошных реформ. Счетом, думаю, именно тысяч в двадцать пять. А толку от них, как и от тех курьеров, чуть.

Расчленение вопроса

Итак, вопрос: почему у нас, в так называемой новой России (ну и глупое же определение!) ничего не получается? (Отдельные и очевидные достижения и положительные тенденции я предусмотрительно и политкорректно в самом начале обозначил термином « как- то и потихоньку», посему сейчас вынесу их за скобки. А не было бы и их — давно бы уже распались.)

Расчленим этот вопрос на подвопросы.

1. Кто это мы, у которых ничего не получается?

2. С чем не получается? Каков, так сказать объект, нашей активности, в работе с которым мы никак не можем достичь желаемого результата?