Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2001) Страница 22

- Товарищ замполит, привели пленных. Прикажете отправить в штаб дивизии?

- Постой. Покажи.

Хотелось увидеть растерянных, кающихся, потерянных воинов вражеской армии. Подошел. Конвоиры построили пленных. Молодые, почти юнцы. Наверное, последний резерв Гитлера. Смотрят вызывающе, надменно.

- Ваше имя, номер части? - обратился к правофланговому. В ответ плевок в лицо. В глазах помутилось. Застучало в висках. В мыслях пронеслось: "Вместо того, чтобы на коленях просить о пощаде за все злодеяния, за гибель моих товарищей, эти сопляки считают себя героями..."

Рука лихорадочно расстегнула кобуру. Металл пистолета не отрезвил. Отступил на шаг и разрядил обойму в живую мишень. Через мгновение трупы фашистов лежали у его ног. Конвоиры опешили. Никогда не видели таким замполита. Считали его мягким и добрым. Подбежал особист с сержантом и рядовым:

- Товарищ подполковник, сдайте оружие. Я должен вас арестовать.

В особом отделе дивизии допрашивали без пристрастия. Никто не напомнил о международной конвенции - "пленных не убивать", о русской традиции - "лежачих не бьют". Обвинение сводилось к тому, что расстрелянные могли быть носителями развединформации.

Приехал начальник политотдела дивизии.

- Ну, что, Аника-воин, нервы сдали? Ладно, попробую вызволить. Солдаты говорят, что, похоже, немцы хотели напасть на тебя, - хитровато улыбнулся.

Держали под арестом недолго. Начальник особого отдела дивизии сказал на прощание:

- Знаем, на передовой с первых дней войны. За спинами других не прятался. Были ранения. Имеются награды. Идите. Надо добивать врага. Но держите себя в руках.

Этот факт, а может, то количество горя и крови, которое довелось увидеть за долгие годы войны, побудили Сидорина сразу же после Победы уйти из армии.

- Хороший ты офицер! - сказал на прощание начальник политотдела дивизии. - Мог бы служить и дальше. Армии такие нужны. Но и восстанавливать страну кому-то нужно. Ты, я помню, учитель. Иди, сей "доброе, мудрое, вечное". Может, это была последняя война. Будь прокляты те, кто их развязывает.

* * *

А вот совсем "свежее" письмо - отклик на наше анонсирование в журнале новой рубрики "Мозаика войны".

"Уважаемая редакция, - пишет житель города Миасса Челябинской области инженер-конструктор Станислав Иванович Ракитин. - Узнал, что вы собираете или уже собрали материалы к 60-летию начала Великой Отечественной войны, и решил поделиться своими воспоминаниями. В них вплетаются ранние рассказы моей матери, когда я был еще ребенком, а кое-что из услышанного от нее подтвердилось и дополнилось моими личными впечатлениями..."

Итак, еще одна "локальная" беда из общей беды, которую "прокричали репродукторы" на рассвете самого длинного в году летнего дня; еще одна крохотная капля в безбрежном океане всенародной трагедии.

Когда началась война, мне было четыре с половиной года. Мы жили по месту последней службы отца, Ракитина Ивана Яковлевича, комиссара полка, - в Западной Белоруссии, в 100 километрах от границы. Из детей я самый старший, сестре было около трех лет, брату - два месяца. Полк располагался в каком-то монастыре близ села Жировицы Слонимского района Барановичской области.

Помню день 22 июня 1941 года. Чистое небо, яркое утреннее солнце вставало из-за леса. В палисаднике около нашего двухэтажного дома, где жили семьи командного состава полка, стоят кучкой женщины. Что-то тревожно обсуждают, смотрят и показывают пальцами на небо. Я катался с горки на трехколесном велосипеде. Вдруг женщины громко закричали, и все обернулись к дому. Там, за домом, за деревьями, веером поднимался к небу черный дым. Все куда-то побежали. Меня потащила за руку бабушка, которая была у нас в няньках, из местных жителей. Я никак не хотел отпускать свой велосипед, пока мама грубо не отобрала его у меня.

Лежим под кустами в нашем палисаднике.

- Белые, белые, - бабушка показывает в небо.

Высоко в небе, блестящий в лучах солнца, медленно плыл самолет.

- И правда, белый, - отметил я.

Бежим через редкий лесок, через поле. Оказались в каком-то сарае. Народу набилось много. Все шумят, беспокоятся.

Вдруг мама сказала что-то бабушке-няне, поцеловала нас с сестрой и убежала из сарая. Как она потом рассказывала, забыла дома спящего младшего сына. Когда подбежала к дому, он был весь в дыму, но огня не было видно. Заметалась - что делать? Мимо пробегали два солдата. Бросилась к ним:

- Там в доме ребенок! На втором этаже. Я жена комиссара.

Один из них, не говоря ни слова, накрыл голову гимнастеркой и кинулся в дом. Через некоторое время выбежал со свертком, вынес сына.

Полк отца ушел в сторону границы еще 17 июня, хотя в целях маскировки говорили, что полк в летних лагерях, на учениях. Все, и военные, и некоторые гражданские, чувствовали, что скоро будет война с немцами. Но семьям командного состава запретили уезжать, чтобы не создавать паники среди местного населения.

Отец написал матери только два письма, вернее - записки по одной странице. Обе датированы 22 июня. Основной их смысл: без паники, если что случится, бросай все, но детей спасай, это самая главная твоя задача, дело, кажется, серьезное, уезжайте к маме в Новгород.

Матери в ноябре 1941 года сообщили, что отец пропал без вести. Через десятки лет, уже после смерти мамы, удалось отыскать сослуживца, директора клубной части. От него мы узнали, что отец погиб 22 июня. Полк стоял в лесочке, в трех километрах от Бреста. Командира не было, его накануне вызвали в штаб дивизии. Приказов никаких не поступало. По радиоприемнику слушали Москву, чтобы узнать обстановку. В три часа дня отец принял решение напасть на немцев. Раздали патроны, продовольствие и в пять часов напали на немецкую колонну. После этого боя, как написал сослуживец, их собралось 11 человек, весь командный состав погиб в бою.

На другой день за семьями командного состава прислали полуторку. Вероятно, как компенсацию за то, что запрещено было им уезжать до войны. Велено брать только документы, ценные вещи, одежду и продукты.

Когда всей группой подошли к полуторке, она была занята - в кузове плотной монолитной стеной стояли люди. Мимо по дороге брели одинокие беженцы.

- Идите вон туда, - показал нам шофер за угол монастырской стены, - и ждите меня там, я подъеду.

- Товарищи, - обратился шофер к стоящим в кузове, - слезайте, я поеду в часть на заправку.

Видя, что в машине никак не среагировали, он добавил: - А потом обратно, на запад.

Шофер имел приказ довезти нас до районного центра Слоним и вернуться назад. Слоним наполовину был уже пуст. Воинских частей здесь уже тоже не было. Оставить нас здесь было ничем не лучше, чем вообще вывозить. Все вопросительно смотрели на шофера.

- Пусть делают со мной, что хотят, - после некоторого колебания решительно махнул рукой шофер. Потом, обращаясь в основном к матери, добавил: - Вас с такими детьми я бросить здесь не могу. Поехали в Барановичи, там сдам вас в военкомат.

Когда над колонной пролетали краснозвездные самолеты, все кричали "ура", махали руками, шапками. Если появлялись самолеты с крестами, автомашины резко сворачивали в кювет, люди спрыгивали на землю и бежали в поле, прятались в кустах, под деревьями, в пшенице или в канавах.

Меня поручили бабушке-няньке, а сестра и брат были при маме. Лежим с бабушкой в пшенице. Рядом с нами молоденький солдат. Направил вверх винтовку и целится в высоко плывущий над нами самолет.

- Солдатик, - просит его бабушка, - не стреляй, а то он нас увидит и сбросит бомбу.

Солдат послушался и опустил винтовку.

На сей раз мы с бабушкой отбежали слишком далеко, и когда тревога кончилась и мы побежали обратно, колонна уже трогалась. Все уже погрузились, а мама с детьми стояла рядом и громко звала нас.

- Вот так стояла и ждала, - рассказывала она позже. - Некоторые в машине стучали по кабине и требовали от шофера ехать. Кто-то кричал мне, чтобы я садилась в машину, надо ехать. Но я помнила наказ мужа и бросить сына никак не могла. Как они могли так поступать, - осуждала она требовавших ехать, - ведь мы жили в одном доме, соседи, наши мужья служили в одном полку, в это самое время, может быть, воевали с немцами. Такие вот люди. А я только твердила: без сына не поеду. Шофер все же дождался нас.

Бабушка бежала изо всех сил и почти волоком тащила меня за собой. Кто-то из машины схватил меня за руки и буквально забросил в кузов. Больше мы уже так далеко не отходили.

Несколько раз по колонне стреляли немецкие самолеты и бросали бомбы, но чаще они пролетали мимо, на восток, по ходу колонны. Но нас в это время обычно уже не было в машинах. Взрослые возбужденно обсуждали эти обстрелы и бомбежки. Показывали и разглядывали пробоины в бортах машины от осколков и пуль.