Журнал Русская жизнь - Сокровенный человек (апрель 2007) Страница 23

Дальше - больше: назвались "Петербургская линия", зарегистрировались даже официально - на имя Самуила Ароновича Лурье, он из нас самый почтенный литератор, еще с Бродским и Довлатовым дружил, пенсионер. Нашлись люди, деньги на газету - и мы издали целых пять номеров.

Все наши резвые шалости группировались вокруг стержневой идеи: фотографии приятной девушки с кошкой, той самой парагвайской певицы Контра Омнес, с агитацией в ее адрес. Дескать, хотите женщину - вот вам и женщина, притом какая. Фельетоны писали, грубили, приходилось искажать фамилии, чтоб не подпасть под строгие выборные законы. Врагов нажили немерено. Друзей тоже.

Было интересно. Был как бы сочувствующий "Петербургской линии" депутат от ЛДПР, с лицом настолько хитропопым и лукавым, что черт его было не разобрать вовсе. Было одно высокопоставленное лицо, которое пригласило меня на беседу, и я сидела в пустынном зале и думала - будут ли угрожать или подкупать? - а лицо, чем-то во мне сбитое с толку, вдруг стало рассказывать, что оно само не чуждо литературе и пишет приключенческие романы под псевдонимом. Были загадочные, нежно улыбающиеся девушки, которые рьяно старались координировать действия "Петербургской линии" и после выборов почему-то уехали в Германию на ПМЖ.

Тогда глаза еще не замылились, и Питер, сплошь увешанный плакатами c Валентиной Ивановной, ужасал своим легким превращениемв пошлую декорацию. А мы как маньяки все пробовали объяснить этим людям, что они ошиблись городом, и с нами так нельзя.

С нами так было можно, но хочется ведь как в известном анекдоте - " ну ты пасапратывляйся, да?"

"Ты спрашивала шепотом - а что потом, а что потом…" А что потом? Девушка с кошкой вышла на третье место, Валентина Ивановна стала губернатором, мы пошли писать свои бредни в разные сохранившиеся местечки, информационное поле Петербурга за четыре года было уничтожено, вплоть до того, что о наводнении приходится узнавать по Первому или по НТВ - "местное время" безмолвствует.

Выборы губернаторов и графа "против всех" упразднены - уж не нашими ли трудами?

Беспредел строительных компаний достиг такого уровня, что падают дома на Невском, на улице Восстания и на Литейном. Ничего не построено - только разрушено. Закрыты магазинчики и кафе с исторической судьбой, на месте "Букиниста" - "Адидас". Ни одной приличной, авторитетной газеты. Ни одна социальная проблема не то что не решена - даже не поставлена.

Но наша бывшая армия "Контра омнес", армия тех, кто не поленился придти в воскресный день на избирательный участок и вставить пропеллер политической элите России - жива. Она шипит изо всех углов, на сайтах, в кружках и объединениях, в летучих товариществах, в рекламных журнальчиках. Петербург напоминает повара из рассказа Щедрина, которому барыня приказала съесть щи с тараканом.

"Повар, - пишет Щедрин, - таракана, конечно, съел, но по лицу было видно, что он - ропщет".

* ОБРАЗЫ *

Дмитрий Быков

Эффективный менеджер

Если бы Господь Бог был эффективным менеджером, стариков и детей не было бы. Все рождались бы двадцатилетними и умирали шестидесятилетними, задав на прощание скромную корпоративную вечеринку с тостами типа "Я был счастлив работать с вами". Вижу эту вечеринку совершенно отчетливо: коттеджный поселок, барбекю, гости, обсуждающие последнюю распродажу - все, как в норвежском "Неуместном человеке", где тот свет оказывается раем для эффективных менеджеров и адом для традиционного человеческого существа.

Если бы Господь был эффективным менеджером, закатов не было бы. Как, впрочем, и рассветов. Над землей стоял бы бесконечный и безвыходный рабочий день, восьмичасовой, искусственный, как лампа дневного света. Отработав положенные восемь, а лучше бы десять часов, стройные ряды пролетариев, эффективных менеджеров среднего звена и их топ-начальников отправлялись бы на подзарядку. Там в них быстро закачивали бы требуемое количество электричества и подновляли цвет лица. Через восемь часов они снова были бы готовы к употреблению.

Политики тоже не было бы, потому что зачем политика? В принципе она неэффективна, ибо служит главным образом для поднятия самооценки. Трудящиеся таким образом убеждаются, что от них что-то зависит. Но поскольку от них давно уже ничего не зависит, а идеальное мироустройство - вот оно, дано в ощущении, то нечего и рыпаться. Эталонная жизнь эффективного менеджера - это впахивание от двадцати до тридцати в качестве менеджера низшего звена, скромный труд от тридцати до сорока в качестве менеджера среднего звена, забота о судьбах корпорации с сорока до пятидесяти в функции топ-менеджера и решение судеб мира с пятидесяти до шестидесяти в качестве члена совета директоров; после чего барбекю. Впрочем, бывают такие акакии акакиевичи, что так до самого барбекю и впахивают в низшем звене, - но без этих лузеров остальным не с кем было бы себя сравнивать, так что эффективны и они.

Стоило бы на досуге сочинить фантастический роман о тотально эффективном мире, где производство впервые оторвано от какого бы то ни было смысла. Смысл неэффективен. Эффективный менеджер штрафует за вопрос "зачем". Ему решительно все равно, чем управлять: это может быть процесс производства детского питания, а может - процесс утилизации жертв тоталитаризма. От смыслов, с точки зрения эффективного менеджера, одни проблемы. Это смыслы заставляют людей выходить на площади, срывать производственный процесс или выборы, организованные другими эффективными менеджерами; это из-за принципов и целеполаганий вершится вся кровавая каша человеческой истории. Так эффективному менеджеру объяснили. Никто и никогда не говорил ему, что люди выходят на площади и заваривают кровавые каши исключительно вследствие отсутствия смыслов - ибо когда смысл есть, зачем выходить и заваривать? Эффективный менеджер искренне удивляется, когда его прекрасно организованный мир ни с того ни с сего трещит по швам. Ведь все было так хорошо, так зачищено! Тут-то и выясняется, что, обрубая все сучья в видах унификации окружающего пространства, он срубил и тот сук, на котором сидел.

Сейчас уже трудно установить, кто первым произнес слово "эффективность". По всей вероятности, это был кто-то из либералов или демократов второй волны, еще недостаточно изученной и мало описанной; кто-то из людей конца девяностых, согласившихся слишком на многое, помаленечку сдавших все (а кто из нас лучше? Кто не согласился с проституированием свободы в олигархических СМИ и профанированием демократии в девяносто шестом?). Кому-то из этих людей, вероятно, показалось, что и в самом деле черт с ними с принципами, давайте работать так, чтобы всего стало много. Если хорошо работать, смыслы образуются сами собой.

Впрочем, даже если бы это слово и не было произнесено, эффективность как псевдоним тотальной редукции возникла бы неизбежно. Эффективность - это и есть псевдоним сокращения, оставления тех, от кого еще может быть прок. На этом принципе, к сожалению, всегда держалась российская государственность: давайте отсеем тех, кто не годится, а остальные вкусят блаженство. Такая редукция - неизбежный этап всех революций: революции ведь делаются ради превознесения одних и упразднения других, вариантов нет. Давайте уничтожим боярство и насадим опричнину. Или опять уничтожим боярство и приведем новых людей из числа торговцев пирогами с зайчатиной. Или выморим имущих, чтобы ничто стало всем. Многие историки спрашивали себя: ну хорошо, у нас революция 1985 года, - но какова она по социальному составу революционеров? Кто кого победил? Номенклатура осталась невредима, а жертвой оказался тот самый трудящийся, который так горячо поддерживал перемены году этак в восемьдесят седьмом. Теперь уже ясно, что в 1985 - 2005 годах в России происходила с переменным успехом революция эффективности, или социального дарвинизма, или, если уж называть вещи своими именами, бунт простоты против сложности. Все сколько-нибудь высокоорганизованное в результате этой революции гибло вне зависимости от своей идеологической ориентации: одинаково худо приходилось либералам и консерваторам, почвенникам и западнистам, старым и молодым, мужикам и бабам. Прагматика бунтовала против непрагматического.

К великому сожалению, Василий Аксенов в "Редких землях" прав, называя комсомол не порождением, а могильщиком КПСС (хотя одно другому не мешает). В КПСС оставался хотя бы призрак идеологии, там наличествовали хоть какие-то фильтры на входе, - в комсомол пер голый карьеризм, замешенный на чистейшем лицемерии. Эту комсомольскую революцию мы и получили - поскольку ВЛКСМ только и занимался селекцией эффективных менеджеров, для которых идеология была пустым звуком. Иногда это было даже на пользу населению - так, комсомол пестовал рок-клубы и не возражал против частной предпринимательской инициативы, поскольку это было прагматично, перспективно. Вообще все, что так или иначе работало на уничтожение идеологии, в комсомоле приветствовалось и бралось под крыло. Уничтожая коммунистическую идеологию, революция 1985 года на самом деле дисквалифицировала любую. Требуя свободы от догмы - разрешала все низменное, но наотрез запрещала все сколько-нибудь сложно организованное. Лозунгом дня стал вопрос "Если ты такой умный, почему ты такой бедный". Был провозглашен курс на хорошую жизнь - с поминутным плебейским осмеиванием любых сдерживающих принципов и ограничивающих правил. Все эти правила были объявлены принадлежностью "совка". Под совком стали понимать человека, готового ради эффективности, ради корпорации - не на все.