Субъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь - Познер Владимир Владимирович Страница 23

Так вот, все мальчики делали пассы, выгибали спины, вращались – словом, выполняли все нужные движения. Но их не было, был один этот мальчик. В каждом движении было столько грации и силы, столько «матадорского», что невозможно было оторвать взгляд.

Всмотритесь в эту фотографию, в глаза этого мальчика и запомните его имя: Серхио Карамбано Хименес.

Он будет великим матадором.

Сесар Паламос

Представьте себе, что с самого детства вы влюбились в профессию – неважно, какую. Скажем, автогонщика. Влюбились страстно, на всю жизнь. Но вы автогонщиком стать не можете – плохое зрение, словом, по медицинским показателям не подходите.

Что вы будете делать? Скорее всего, станете искать себе применение в совершенно другой области. Будете работать, служить, не получать никакого удовольствия и страдать о мечте, которой не дано было осуществиться.

Но может быть, вы поступите так, как поступил Сесар Паламос. Он мечтал быть матадором, но по своим физическим данным совершенно не подходил. И тогда он нанялся работником мадридской арены Лас Вентас, главной арены страны. Он проработал там всю жизнь. Убирал следы корриды. Убирал грязь. Чистил трибуны. Но стал своим для великих матадоров, был свидетелем всех великих боев, были случаи, когда от разъяренного быка его отделяла лишь деревянная перегородка, он даже ощущал дыхание быка.

И был совершенно счастлив, хотя жил более чем скромно. И еще – он стал рисовать, и в кафе, где мы встретились с ним, все стены увешаны его картинами, которые чем-то напоминают рисунки Пикассо. На всех картинах, конечно, корриды.

Вопрос: что лучше – отдаваться тому, что ты любишь, даже если не можешь заниматься этим, но можешь быть рядом, даже если жить будешь трудно и бедно, или забыть об этом и заняться чем-то другим – куда более выгодным?

Что лучше, журавль в небе или синица в руке?

Энрике Гонсалес Мачо

Он сказал: «У испанцев есть опасная черта характера: мы любим возвеличивать кого-либо, а если не удается поднять его до самых вершин, тем лучше, мы его сбрасываем. Есть в этом какое-то малопонятное стремление к саморазрушению».

Нет, не согласен, это не стремление к саморазрушению, и это не сугубо испанская черта характера. И это вообще не черта характера, а часть нашей, сугубо человеческой натуры.

Ах, с какой страстью мы создаем великих! Вождей, актеров, спортсменов, военных. Как преклоняемся перед ними. Но как только узнаем, что они в чем-то нарушили нами созданный образ, поступили не так, сделали не то, – с каким рвением, граничащим с восторгом, мы рушим этот образ. Потому, скажете вы, что они не выполнили наши ожидания, обманули нас, разочаровали? Как бы не так.

В нас глубоко сидит и ждет своего часа нечто темное и мерзкое, которое не может допустить, не может примириться с тем, что кто-то лучше нас. Или, точнее, что мы не так хороши, как кто-то другой. Да, мы возвеличиваем этого другого, но сами, возможно, не отдавая себе в этом отчета, ждем его падения. И уж тут мы мстим ему за то, что сами возвеличивали его. Не можем простить его за то, что сами ошиблись, сами сделали его полубогом, сами возвели на пьедестал – и низвергаем его с таким же восторгом, с каким возвели на вершину.

Есть такой анекдот: когда умер Альберт Эйнштейн, он оказался у райских врат, где ожидал его святой Петр.

– Добро пожаловать, Альберт, – сказал Петр, – мы тебе рады. Нет ли у тебя каких-нибудь просьб?

– Есть, – сказал Эйнштейн, – я хотел бы поговорить с начальником. Это возможно?

– Для тебя, Альберт, – ответил Петр, – нет ничего невозможного. Все устроим.

Через некоторое время Всевышний принял Эйнштейна.

– Альберт, хотел со мной поговорить? Я к твоим услугам, – сказал Всевышний.

– У меня к тебе есть одна просьба, – сказал Эйнштейн.

– Слушаю тебя, – сказал Всевышний.

– Не мог ли бы ты написать формулу, по которой ты создал нас? – спросил Эйнштейн.

– Без проблем, – ответил Всевышний, взял кусок мела и стал на грифельной доске писать формулу.

Он писал, писал, и вдруг Эйнштейн сказал:

– Стоп! Там ошибка.

Всевышний виновато улыбнулся и сказал:

– Да, я знаю.

Бог ли, природа ли, но мы созданы с изъяном.

И не одним.

Пилар Эйре

Мне захотелось встретиться с этой женщиной после того, как я прочитал ее книгу «Одиночество Королевы». Несмотря на название, книга эта не о королеве. Книга о короле. Точнее, книга о том, как король Испании, Хуан Карлос I, изменял своей жене.

Сеньора Эйре журналист и писатель, и она считает, что не существует никаких запретов, когда речь идет об освещении жизни публичных фигур. И это особенно верно, когда речь идет о представителях власти. Тем более, когда это касается лидера.

Наследие Франко, говорит она, – заведомая непрозрачность, которой окружена власть. И еще она говорит: человек, который обманывает свою жену, может обмануть свою страну.

Я очень хорошо помню то время, когда частная жизнь политических деятелей, тем более глав государств, была абсолютно закрытой. Табу для прессы. При этом эскапады этих господ были хорошо известны. Например, любовные похождения президента Джона Кеннеди обсуждались за барной стойкой не менее открыто, чем итоги очередного тура американского футбола, но ни в одном СМИ об этом не говорилось ни слова. Прошло не так уж много времени, и любовные похождения президента Билла Клинтона были новостью номер один, обсасывались абсолютно всеми газетами, журналами, радио и телевидением. Вспомните, с каким сладострастием обсуждались его похождения, как вспоминали его любовниц того времени, когда он был всего лишь губернатором Арканзаса, а «страсти по Монике»[20] стали поводом для призывов к импичменту.

Я помню, как во Франции смеялись над пуританизмом американцев, да и у нас смеялись не меньше: мол, какая разница, кого Билл еб-т, какое это имеет отношение к его работе?

А вот сеньора Эйре считает не так. Тот человек, который стремится к власти, должен понимать, что народ имеет право знать о нем все, абсолютно все. Не нравится? Не ходи во власть.

Крутая, конечно, дама. Но что-то мешает мне принять ее слова безоговорочно. А испанцы, спрашиваю я ее, согласны с вами? Она усмехается – видно, что в молодости она была чертовски красива – и чуть презрительно говорит:

– Бисмарк сказал, что Испания, должно быть, очень сильная страна, раз она выжила до сих пор, несмотря на испанцев.

Порой мне кажется – Бисмарк сказал бы то же самое о России.

Педро Рамирес

Мне важно сказать несколько слов об этом человеке – одном из самых известных журналистов Испании.

Ему было 23 года, когда он стал колумнистом газеты ABC. В течение пяти лет он писал еженедельную воскресную колонку «Хроника недели». В 28 лет он был назначен главным редактором газеты Diario 16 – газеты умирающей, с тиражом 15 тысяч. Через два года тираж вырос до 100 тысяч.

23 февраля 1981 года в Испании случился путч. Газета Рамиреса жестко выступала против лидеров путча. Ровно через год Рамирес был изгнан из зала суда, в котором слушалось дело о путче: сторонники путча отказались явиться в суд, если в зале будет находиться главный редактор газеты Diario 16. Верховный Совет военного правосудия отозвал его документы и вынудил его покинуть помещение. Это привело к историческому решению Конституционного суда, отменившего решение Совета военного правосудия, противоречащее праву читателя на информацию.