Сергей Нечаев - Русские в Латинской Америке Страница 24

После начала Первой мировой войны А. П. Балк занял пост варшавского градоначальника, однако уже в 1915 году, после занятия Варшавы германскими войсками, он получил всемилостивейшее предписание поспешить в Москву, продолжая числиться на прежней должности.

10 ноября 1916 года А. П. Балк был назначен градоначальником Петрограда. Забрав жену, Веру Ипполитовну Занкевич (сестру Михаила Ипполитовича Занкевича, генерал-квартирмейстера Генштаба), сына и дочь, он тут же въехал в здание на Гороховой улице, где в то время находились Управление градоначальства и полиции.

Назначению этому явно поспособствовало близкое знакомство А. П. Балка с министром внутренних дел А. Д. Протопоповым, с которым они вместе учились в Кадетском корпусе. Утверждается, например, что, представляя однокашника государю Николаю Александровичу и государыне Александре Федоровне, дальновидный министр заверил: «Он — хороший человек и будет свой».

Прибыл в Петроград А. П. Балк не в самое простое время. Он вынужден был расчищать всю ту грязь, которая повсеместно и ежеминутно прорывалась из недр отравленного тяжелой войной и смутой столичного общества. Тем не менее генералу многое удавалось. Он, например, поправил работу парализованного до этого городского транспорта, обучив полицейских вождению трамваев (при этом начатое еще в 1913 году строительство второй магистрали пришлось прекратить). Было открыто движение по Дворцовому мосту через Неву. Был предпринят ряд активных мер для устранения забастовок и перебоев в снабжении города продовольствием. Однако этим достижения «своего человека» ограничились. Да и что он мог еще сделать, если голова буквально пухла то от забастовок, то от топливных неурядиц, то от продуктовых очередей.

В декабре 1916 года после убийства Григория Распутина А. П. Балк получил от императрицы Александры Федоровны приказ произвести обыск в доме Ф. Ф. Юсупова, подозреваемого в этом преступлении. Но градоначальник, взвесив все «за» и «против», предупредил князя, дав ему возможность уничтожить все улики.

24 февраля 1917 года вся полнота власти в городе была передана командующему войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанту Сергею Семеновичу Хабалову. 26 февраля была распущена Государственная Дума, а на следующий день открылось первое заседание Петросовета, органа революционной диктатуры пролетариата и крестьянства.

Фактически А. П. Балк стоял во главе Петрограда в течение почти четырех месяцев, и ему суждено было «закрыть» длинный перечень царских градоначальников Северной Пальмиры. Безуспешно пытаясь организовать противодействие революционным силам, А. П. Балк был не просто смещен с должности, но и арестован. Произошло это днем 28 февраля в Адмиралтействе. Сначала он содержался на гауптвахте бывшего штаба Отдельного корпуса жандармов (на Фурштадтской улице), затем его перевели в Петропавловскую крепость.

Любопытнейшие подробности своего ареста и сопутствовавшей этому обстановки А. П. Балк оставил в своих воспоминаниях, написанных в 1929 году в Белграде. Он пишет:

«Шум толпы во дворе, топот многих ног по широким и отлогим лестницам и крики… Толпа ворвалась и заполнила всю комнату. Мы встали. Из толпы выделились три фигуры. Прапорщик в стрелковой форме: пьяное, сизое, одутловатое лицо, весь в прыщах, глаза, заплывшие в жиру. В руках держал большой маузер, который он поочередно наводил в упор на наши физиономии (так боевой офицер, даже будучи пьяным, никогда делать не будет). Одет был по форме во все новое походное снаряжение (очевидно, форму получил во время разграбления воинского склада). Другой — совсем молоденький солдатишка, белый, с прекрасным нежным цветом лица, тоже одет хорошо, но не по форме. В расстегнутом пальто с красными погонами и выпушками. Был пьян. В руках держал обнаженную офицерскую шашку с анненковским темляком, страшно размахивал ею над нашими головами и по временам делал вид, что хочет заколоть нас. Кричал он больше всех и упивался ролью вождя восставшего народа. Очень похоже, что оба эти „героя“ просто переодетые гражданские! Наглость же „прапорщика“ и этого „солдатика“, проявляемая по отношению к генералам, указывает на их жидовское происхождение. Но даже жиду, человеку, который всех презирает, кроме себя, чтобы явиться арестовывать высшее военное командование города, необходимо было для смелости принять горячительного напитка. Между этими двумя стояла все время меланхолично, совсем смирная с проседью баба. Была опоясана поверх длинного пальто шашкой на новом широком ремне (новый ремень также указывает на армейский разграбленный склад).

Пьяные солдатишка и прапорщик, вытаращив глаза, смотрели грозно на меня и не успели еще разинуть рты, как я громко, чтобы вся толпа услышала, сказал: „А вот я гадоначальник. Арестуйте меня и ведите в Думу“, — и пошел вперед из комнаты. Мне дали дорогу, раздались крики радости, и вся толпа бросилась за мной… Я быстро спускался по лестницам. Все сослуживцы мои, не отставая, держались вместе. Генерал Хабалов в коридоре незаметно присоединился к нам…

Мы завернули налево, и здесь нас остановили. Стояло два громадных грузовика-платформы. „Влезайте“… Шофер дал ход. Грузовик рванул и сразу налетел на чугунную тумбу, выворотил ее, но сам испортился, и, несмотря на все усилия рассвирепевшего шофера, не двигался с места.

В это время мимо Градоначальства из Гороховой улицы выскочил автомобиль и открыл стрельбу из пулемета. Окружавшую нас толпу охватила паника. Все бросились на землю, и началась беспорядочная стрельба во все стороны… Я почувствовал струю теплого воздуха справа. „Господи, хоть бы скорей прикончили“, — глубоко вздохнув, сказал полковник Левисон и крепко прижался ко мне. Были слышны стоны, ругательства.

Стрельба продолжалась минуты две. Наконец, стреляющий автомобиль проскочил дальше. Толпа сейчас же успокоилась…

Я крикнул: „Ну, если нет автомобиля, ведите нас в Думу пешим порядком“. Я быстро пошел, желая избегнуть Невского, на Дворцовую площадь. Несколько вооруженных человек окружили нас, и мы вышли на поворот к Дворцовому мосту. Здесь на наше счастье наткнулись на автомобиль с частной публикой. Наши конвоиры, которых не особенно радовала перспектива идти пешком далекий путь, быстро высадили пассажиров и крикнули нам: „Живо садись!“ Автомобиль облепили солдаты и частные лица… Все стреляли вверх, кричали „ура“ и махали оружием над нашими головами… Выехали на Дворцовую набережную, почти пустынную, и пошли быстрым ходом мимо грандиозно-строгой линии дворцов. Вахтеры и дворники, молча и сочувственно, как мне казалось, смотрели на нас. Я почти каждый день ездил набережной, и они знали меня в лицо.

У Зимнего Дворца навстречу нам шли два английских офицера. Одного я знал хорошо в лицо, фамилию забыл, но фигуру его, необычно длинную и поджарую, знал каждый, кто бывал в „Астории“. Так вот этот офицер своеобразно приветствовал нас. Он остановился, повернулся к нам лицом, засунул руки в карманы и, пригибаясь назад во все свое длинное туловище, разразился громким хохотом, а потом что-то кричал и указывал на нас пальцем…

У въезда в Государственную Думу и за решеткой стояла плотная масса народа… Автомобиль остановился у главного входа в Думу, и мы без задержки быстро прошли внутрь, куда именно — не помню. Комната большая, заставленная столами, а за ними — победители — преимущественно еврейская молодежь».

А. П. Балка и генерал-майора М. И. Казакова, командира жандармского дивизиона, отделили от остальных. Просьбу грандоначальника не разъединять арестованных не уважили. Двух генералов повели по длинному светлому коридору в так называемый Министерский павильон, а остальных — на второй этаж.

Далее А. П. Балк вспоминает:

«Конвой наш, восемь человек, состоял частью из солдат с винтовками, а частью из евреев-юношей, делающих революцию. Только что выпущенные из тюрем, они с особенным увлечением, вместе с солдатами, отбивали шаг по узким коридорам. Опоясанные патронными лентами, держа высоко в вытянутых руках револьверы самых ужасающих систем, они упивались своей великой исторической ролью идти во главе революции».

Уже в июне 1917 года А. П. Балк был освобожден по решению Временного правительства. Получив это известие, генерал заявил, что не покинет тюрьму, пока не удостоверится, что со всеми чиновниками, которые были его подчиненными, поступили строго в рамках закона.

После освобождения генералу была назначена «усиленная пенсия». Он уехал в Москву, а оттуда в Новочеркасск. Там он стал участником Белого движения, вступив в Добровольческую армию, которая начала формироваться в ноябре 1917 года генералом М. В. Алексеевым, а потом прибывшим на Дон генералом Л. Г. Корниловым.